В метре от пола (возможно, это сделал лежащий человек) жирным углем было начертано имя Кая и так же жирно перечеркнуто крест накрест.
Колон понимающе кивнул.
Не оглядываясь, они покинули библиотеку.
Коридор, сужаясь, как труба, уходил вдаль. Это был большой, это был богатый отель. Он строился из расчета не на двух жильцов. Он и сейчас внушал почтение своими размерами, и все же они, Колон и Хлынов, были его единственными жителями.
— Тсс…
Хлынов остановился.
Тишина.
Мертвая бешеная тишина.
Вдруг что-то звякнуло, вдруг что-то упало… Пискнула перепуганная крыса, вывалившись из-под полуоткрытой двери, зашелестели на сквозняке лохмотья облезающих обоев…
— Тсс…
Теперь Колон прижал палец к губам. Он остановился перед разбитой стеклянной дверью. Пол перед ним был засыпан кривыми и острыми, как листья фыи, осколками.
Этот запах…
Они переглянулись: свеча! Кто может жечь свечу в пустом отеле?
Преодолевая внезапную нерешительность, несколько боком, выставив вперед левое плечо, Хлынов шагнул в дверь.
Когда-то здесь был бар, сейчас это место напоминало место погрома.
— Тсс… — Хлынов остановился.
— Крысы… — шепнул Колон.
— Свеча… — возразил Хлынов.
Крысы не жгут свечей, крысы предпочитают грызть свечу, если уж она попала им в зубы. Хлынов вышел из квадрата освещенных сзади дверей и спросил по-французски:
— Есть тут кто?
Никто не ответил.
То же самое Хлынов спросил по-саумски.
Справа что-то щелкнуло, опрокинулось. Хлынов резко повернул голову и увидел человека.
Кресло под человеком было низкое, совсем черное, почти невидимое в потемках бара. В первый момент Хлынову показалось: человек в нелепой позе просто висит в воздухе, лишь потом он увидел — кресло.
— Кто вы?
Колон шумно дышал за плечом Хлынова.
Почти сразу они увидели второго человека.
Он, второй, лежал на пыльном полу в неловкой позе внезапно упавшего человека.
“Он пьян! — не поверил себе Хлынов. — Они оба пьяны!.. В Сауми? В наше время?..”
Но запах алкоголя не оставлял никаких сомнений.
“Если люди в Сауми объявляются хито — вредными элементами — только за то, что они взяли лишнюю горсть риса или накинули на плечи платок машинного производства, то как могли пить в отеле эти двое? По недосмотру солдат?.. И не они ли подбросили под дверь картонку с жирно перечеркнутым именем Кая?..”
Он повторил:
— Кто вы?
Человек в кресле медленно поднял голову. Круглое лицо с резко выпирающими скулами, расширенные зрачки — видел ли он их? Но человек выругался:
— Мерде!
— Вы француз? — спросил Хлынов.
Неизвестный не ответил. Пошарив рукой по полу, он извлек из-под кресла плоскую фляжку.
— Вы здорово рискуете, — заметил Хлынов. — Там, под креслом, может оказаться змея.
— Мерде! — это все, на что хватило неизвестного.
Хлынов прошел к окну. В полутьме он ударился бедром о край стойки. Деревянная рама разбухла, ее заело. Пришлось вышибать раму креслом.
На Хлынова дохнуло влажным горячим воздухом.
Рассеянный свет упал на пыльную, оцинкованную, захватанную руками стойку. Сдвинутые в угол, большей частью разбитые столики и кресла, битые и еще целые бутылки и фляги, сплющенный проржавевший магнитофон… Под догорающей свечой на стойке лежал автомат…
Как ни был слаб свет, Хлынов сразу узнал лежащего в кресле человека.
Круглое лицо с выпирающими скулами, четкие, будто прорисованные морщины, вызывающе высокий для саумца лоб, узкие щеки, вдруг вздрагивающие от нервной пляски сведенных судорогой мышц; в расширенных алкоголем зрачках остро, как солнечная пыль, мерцали и гасли желтоватые дикие искры; наконец, многим знакомая злая треугольная складка над переносицей.
Тавель Улам.
Преследователь. Драйвер. Упорный смертный.
Хлынов мельком глянул в окно.
Мир за окном не изменился. Дымил во дворе костерок, над костерком торчала деревянная рогулька с подвешенным котелком. Несколько ящиков из-под патронов, все та же цифра на них — 800. Солдаты с коричневыми повязками на рукавах. В отдалении, у ворот, маячили такие же фигурки.
Как брат другого попал в пустой отель, со всех сторон окруженный солдатами? Что значит эта картонка, подсунутая им под дверь? Почему Тавель Улам не нашел для развлечений другого, более удобного места?