Присев на низкий бортик бассейна, Кай вскинул над собой руку.
Он смеялся.
Большой и указательный пальцы торчали вверх, остальные были согнуты. Знак радости. Кай хотел радовать Тё.
Прижавшись лбом к теплому бамбуку, Садал забыл обо всем, он даже потеснил плечом скрипнувшего зубами Тавеля.
Вот Кай.
Голые плечи Кая блестели. Лишь на лице загар казался неровным, пятнистым, да под нижними ребрами отчетливо выделялся бледный широкий шрам.
Не имеет значения.
Конечно, пятна на коже могут указывать на многое. Будь такие пятна на ноге, это означало бы, что их носитель родился на юге, а в предыдущей своей жизни, несомненно, был путешественником; будь такие пятна на локте, это означало бы, что их носитель происходит из провинции Чжу, а в своей предыдущей жизни, конечно, носил через плечо расшитую золотом ленту военачальника; располагайся такие пятна чуть ниже пояса, это означало бы, что их носитель в своей предыдущей жизни был грязным убийцей, разбойником и растлителем. Но сейчас все это не имело никакого значения. Обливаясь потом, Садал молил: “Я здесь, я рядом. Заметь меня, Кай, укрепи меня единением”.
Вот Кай.
Садал чувствовал торжество. Вечер близок, хито убит, плеск воды, смех Кая… Вечер близок, Хиттон пуст, пусты руины бывшего королевского сада… Он пройдет через мертвый город, он пройдет сквозь рев цикад… Вечер близок, хито мертв, он, Садал, снова услышит голос…
И он, Садал, уже чувствовал себя деревом.
Он уже вкоренялся в сухую землю, он уже восходил кроной над Хиттоном, над Большой рекой, он уже бросал на Сауми густую прохладную тень, он уже не понимал, зачем Тавель рвет его за плечо, зачем так тяжело бьет по бедру эта тяжелая металлическая игрушка, сунутая Тавелем в карман его курточки…
Садал радовался.
Вот Кай.
Он задел случайно солдата и тот, не вставая, стволом автомата оттолкнул Садала в сторону.
Правое крыло Биологического Центра Сауми казалось Садалу джунглями.
— Но — Кай!
Можно писать на стенах имя Кая, жирно перечеркивая его углем, можно в ужасе застывать перед гудящими, взмывающими в небо пожарами, можно выжигать огнеметами черные, скорчившиеся во рвах человеческие тела, — все это уже не имеет значения.
Вот Кай.
Доктор Сайх учит: великому покою предшествуют великие потрясения. Доктор Сайх учит: чем глубже потрясения, тем глубже покой.
Вот Кай.
Садал боялся оторваться от ширмы. Он видел вышедшего из ниши генерала Тханга, он беззвучно поторопил его. Он видел шедшего за генералом узкощекого Улама, он видел крошечную Тё. Он беззвучно торопил их. И он был уже деревом, и он мог уже давать прохладную тень, и капилляры его уже жадно сосали из земли живительную влагу источников, и сладкие соки земли уже восходили вверх по стволу, питая его гигантскую необъятную крону…
Вот Кай.
Колон, торопясь, подтолкнул Садала. Садал захрипел. Доктор Сайх учит: хито — это враги. Доктор Сайх учит: хито — это извечные враги. Доктор Сайх учит: хито предали революцию. Хито следует наказать. Хито предали другого. Хито следует уничтожить.
Садал шагнул вперед.
Обе руки он выставил перед собой. Автоматическая выучка бывшего высшего офицера королевской армии на мгновение вернула ему память. Но он не знал, как ею воспользоваться, он не помнил, что следует делать дальше. Он видел Кая. Он слышал голос. Голос сказал: дай его мне!
Крытый грузовик нещадно трясло. Солдат бросало на Хлынова, он отталкивал их локтями, прислушивался к реву мотора, к жирному чавканью грязи, выдавливаемой колесами из колеи. Где Колон? Куда его везут? К Южным воротам? В армейские казармы? В спецпоселение?
Привезли его в аэропорт.
Солдаты знаками показали: туда!
Он вошел, точнее, перелез через сорванную дверь, ведущую в зал ожидания.
Зал был огромен.
На кассовых стойках пылились печати и бланки, пачки бумажных денег, растрепанные сквозняком квитанционные книжки. Последний самолет взлетел с хиттоновского аэродрома несколько лет назад, пестрые ковры выцвели, кресла покрылись плесенью. Только в дальнем углу, над грудой разбитых пишущих машинок, бессмысленно раскланивалась перед пустым залом сандаловая танцовщица.
Хлынова вывели прямо на поле. Кое где оно было взрыто воронками. Под пестрой маскировочкой сетью стояли черные солдаты, за их спинами торчали в небо длинные стволы зенитных орудий. Садящееся солнце скрадывало истинные размеры зданий, они показались Хлынову непомерно приземистыми, непомерно скучными, но ревущий на полосе двухмоторный самолет наполнил его сердце надеждой.
Он улетит!
С невольной жалостью он взглянул на солдат: они остаются.
Лесенки под самолетом не оказалось. Он подтянулся на руках, снизу Хлынова грубо подтолкнули, он больно ударился коленом об металлический выступ. Неважно… Он улыбнулся. Он увидел, в салоне, расслабленно откинувшись на спинку кресла, сидит Колон. Рубашка на нем была разорвана до самого пояса. Клетчатым носовым платком, похожим на саумские нарукавные повязки, Колон вытирал разбитое, все еще кровоточащее надбровье.
— Гостеприимная страна… — хмыкнул второй пилот, помогая Хлынову запереть двери.
— Не вмешивайся! — крикнул издали первый пилот. — Это не твое дело!
— Я и не вмешиваюсь. Я просто запираю дверь.
— Вот, вот! Запирай дверь и не забывай о Гарольде.
— Кто этот Гарольд? — заинтересовался Хлынов.
Второй пилот, похоже, швед, плечистый и белобрысый, кивнул в сторону океана:
— Наш приятель. Он любил поболтать. Однажды дверь его самолета оказалась почему-то не запертой. Ее вырвало в воздухе, на вираже. Теперь Гарольд там, — он топнул ногой. — Но не в земле. Гораздо глубже. В мировом океане.
— Надеюсь, нам повезет больше.
— С нами может случиться все, что угодно, — первый пилот, смуглый красавчик, с любопытством смотрел на Хлынова, на Колона, все еще утирающего окровавленное лицо. — Какого дьявола вы полезли в эту дыру?
— А вы?
— Мы совершаем чартерные рейсы. Нам платят за каждый рейс. Нам платят также надбавку за риск. А? — он хитро подмигнул. — Мы, собственно говоря, специалисты вот по таким дырам.
— Нам тоже платят, — усмехнулся Колон.
— Видимо, есть за что, — одобрительно усмехнулся швед, но первый пилот уже звал его в рубку.