94141.fb2
Самое смешное, что, не поспеши Курезадов с расспросами и не пожалей бы он выдержанного коньяка, то смог бы получить рассказ очевидца даром. Волкова до сих пор трясло от злости, что лысый коротышка-доктор, которого он не принимал в своих карьерных планах за серьезную фигуру, оказался главным игроком. Не велеречивый Монфиев, не хитрый Бэлмо, хвастающий знакомствами с сильными мира сего, не Сабунин, который действительно был с ними знаком, не Академия Наук в дипломированном множестве своих действительных академиков, а скромный провинциальный доктор, самостоятельно похоронивший выдающийся талант в глухой степи…
Поневоле начинаешь верить во всю эту магию-шмагию, глядя, как ловко Лукин обтяпывает свои дела. Интересно, - снова вернулся Волков к вопросу, который беспокоил его восемь долгих лет, - а жену свою он тоже приворожил, или Марина его, черта лысого, сама по себе любит?
Вокруг царила лиловая ночь, ветер едва заметно шуршал по полыни, слышался одинокий сверчок да еле различимый свист с той стороны, где сидел в засаде Октавио. Думать о Марине Николаевне было приятно. Не худышка, как эти современные барышни, всё при ней. Личико сердечком - широкие скулы и сужающийся подбородок, теплые ореховые глаза, светлые вьющиеся волосы… Лисенок. Он называл бы ее лисенком - если б она хоть раз за все эти годы посмотрела в сторону начальника охраны.
Он бы берег ее, если бы такая красавица - смеющаяся, добрая, элегантная - настоящая дама! - хоть раз посмотрела бы на него. Она бы поняла, что он сделает для нее всё - ради себя самого он тоже способен на ложь, предательство и подлость, но ради нее он готов пойти еще дальше и прозакладывать доставшуюся даром, от Судьбы в подарок, незаслуженную честь; и когда-нибудь она поймет, что он просто голоден - голоден так, будто пролежал здесь, на пустых холодных скалах, целую жизнь, и…
Кто-то очень больно сжал плечо - Волков едва сдержался, чтобы не вывернуться и не выстрелить в непрошенного гостя.
- Началось, - едва слышно шепнул Октавио.
Сам Октавио учуял опасность по характерному сумбуру, вдруг возникшему в мыслях. Устроившись спиной к каменному выступу, придерживая копье рядом, он осторожно поглаживал медальон, подаренный ему Ангеликой на прощание.
Ну, звездочет хренов… Неужели не напутал с предсказанием?
Из всего населения Королевского Дворца в Талерине Ангелика была единственной, кто вежливо разговаривал с мэтром Нюем, главным королевским астрологом. Вернее - она вообще была единственной, кто с ним разговаривал. Астрологов в Кавладоре не слишком ценили - в отличие, допустим, от герцогства Пелаверино, где гороскопами пользовались все, кому не лень, а тем более Эль-Джаладского Эмирата, где звездочетам оказывался почет иногда больший, чем даже главному визирю. Конечно, виной тому был мэтр Фледегран - старший из придворных магов питал личную неприязнь к предсказателям всевозможных мастей и считал астрологов самими негодящими из всех, кто когда-либо пытался прочесть таинственные знаки Судьбы.
Вот кавладорские астрологи за три с половиной столетия, в течение которых Фледегран колдовал на благо Короны, и привыкли предсказывать по возможности быстро, аллегорично и драматически. Более того - последние пятьдесят лет большинство астрологов соглашалось предсказывать даром - если, конечно, вы обращались к их услугам впервые. Составляя гороскоп второй раз, по настойчивой просьбе шокированного первым предсказанием клиента, астрологи обычно вознаграждали себя за годы полуголодного существования…
Мэтр Нюй, как заподозрил Октавио еще года четыре назад, в плане личного обогащения сделал ставку на принцессу Ангелику. Благо, дочь короля Лорада вежливо слушала весь тот бред, который ей по большому секрету выдавал главный астролог, кивала, соглашалась и обещала, что примет его советы к сведению. Ха! А ведь Октавио всячески старался оградить бедную девушку от астрологической чуши! Он, можно сказать, готов был жизнь прозакладывать, ради ненаглядной принцессы…
Будь Октавио поэтом, он сказал бы, что принцесса Ангелика, вторая дочь его величества короля Лорада из династии Каваладо, была для него всем - звездочкой на небосклоне, утренним солнышком, теплом родного очага. Но генерал Громдевур - бывший разбойник с большой дороги, променявший пожизненную каторгу на военную службу, выражался гораздо проще: Ангелика была той единственной, кто не видел в нем головореза, преступника или обычного жаждущего убийств и крови монстра.
Она была моложе Октавио на шестнадцать лет. Когда он в первый раз появился в Талерине - следуя в почетном эскорте короля Лорада как один из героев завершившейся Луазской Кампании, - принцессе Ангелике было неполных четыре годика. Помнится, на церемонии посвящения в рыцари королева Анна держала девочку на руках, чтобы малышке лучше было видно всадников в блестящих стальных доспехах.
Потом… много воды утекло с тех пор. Рассказывая мэтру Лукину и господину Волкову о своей жизни, Октавио не слишком и солгал: действительно, после того, как закончилась война в провинции Луаз, выбор у Октавио Громдевура, двадцатилетнего лейтенанта, посвященного в рыцари за мужество и личную доблесть, был небольшой. Или возвращаться домой, в собственное поместье, как сделала часть его боевых товарищей, или выбрать карьеру странствующего рыцаря, совершающего подвиги ради Прекрасной Дамы, или остаться на службе у короля.
Папаша Громдевур в Стафодаре владел всего лишь сапожным шилом, молотком и дратвой, которыми всегда был рад поделиться с седьмым сыном - если, конечно, старшие шесть братьев не все разобрали; так что возвращение на родину отпадало сразу. Странствия… Странствий Октавио накушался досыта, сбежав из дому в десять лет, покуролесив по провинции Триверн, герцогству Пелаверино и южным лесам Буренавии и добравшись к пятнадцати годам до каторги в мерзких болотах Тьюса. К тому же подвиги ради Прекрасной Дамы, на взгляд молодого воина, были вполне в духе каких-нибудь смазливых красавчиков, пытающихся подражать менестрелям Кленового Века и виснущих на деревьях, но никак не его самого.
Оставалась королевская служба.
За двенадцать лет по велению короля Лорада Октавио Громдевур побывал в Вечной Империи Ци (когда отшельники с Шан-Тяйских гор вдруг решили в обязательном порядке насадить свою веру среди жителей Запада и пробрались аж к самому Триверну); в Эль-Джаладской великой пустыне - когда у тамошних звездочетов что-то замкнуло с предсказаниями, и они воспылали жаждой завоевать Южный Шумерет. Пришлось побеседовать и с ллойярдскими некромантами, в очередной раз «пошутившими» на побережье между Литтл-Джоком и Чудурами; и лично начистить рыло оборзевшему феодалу - ладно уж, как и обещали, кто старое помянет, тому глаз вон, так что без имен обойдемся… И глаз свой возьми - чтоб память крепче была…
После того, как Октавио командовал обороной Стафодара в год нашествия викингов, ему в личное командование определили полк арбалетчиков и три дюжины бомбард. А после Илюмской Кампании - базилевса Александра, отца нынешнего Патрокла, вдруг обуяла мания величия, и он решил сделать собственное имя символом великих побед, - Лорад назначил Октавио Громдевура генералом-командующим Восточной Армией.
Безродного вояку с сомнительным прошлым придворные хлыщи и родовитые дворянские заморыши терпеть не могли. Хотя с чего это они считали его прошлое сомнительным? Октавио не делал секрета из того, чем запомнился ему город Тьюс и окрестные болота, не стеснялся во время королевских парадных обедов смерить оценивающим взглядом украшенный драгоценным ожерельем бюст какой-нибудь модной прелестницы и прилюдно объявить, во сколько бы он оценил комплект - и бюст, и ожерелье, и прелестницу, - попадись они ему на лесной дороге. А картину «Громдевур требует проценты с фрателл[5] Раддо и Мильгроу» даже в Королевский Музей повесили, шедевром брутального натурализма обозвали.
Король Лорад обожал звон мечей, от природы вспыльчивый и неуживчивый, он не стеснялся усмотреть оскорбление в любом высказывании соседей-королей и слишком уж самостоятельных подданных, снова и снова отправляясь в поход. И придумывая для самого надежного из своих командиров все более сложные задачи. Октавио Громдевур действительно любил и ценил хорошую драку; обладал звериным чутьем, мгновенно выискивая слабости противника и умело выстраивая атаку именно в тот единственный миг, который решает судьбу будущей победы.
Его прозвали «цепным псом короля Лорада», шептались о нем по углам, придумывали обидные прозвища, потешались над его неотесанностью, время от времени сочиняли обвинения (обычно - в превышении выданных королем полномочий); и сами же первые звали его на помощь, когда из болот вылезали стаи голодных ташунов или перегораживали дорогу лихие людишки. Он так и не стал рыцарем - да, конечно, его величество вел высокие речи, положив меч на его плечо; а потом имя Громдевуров внесли в большую книгу в бархатном переплете с золотым дубом на обложке; - но рыцарем Октавио проведенные королевские ритуалы не сделали. Он по-прежнему считал, что противника лучше бить сзади, когда он отвернется, и что тот, кто похваляется нажитым богатством - просто напрашивается, чтоб ему помогли избавиться от лишнего груза.
За эти двенадцать лет семейство короля - старший принц Гудеран, Ангелика и их младший братишка, Роскар, - стало чем-то привычным, обязательным и, как ни странно, своим. Серьезный и любопытный Гудеран выспрашивал о дальних землях и чужих обычаях - его величество легко и просто сбрасывал на принца-наследника управление внутренними делами, отправляясь в очередной поход, так что увидеть другие страны мальчишке не светило; Роскар выпытывал «приемчики», бурей врывался в фехтовальный зал, требовал, чтобы с ним сражались на «взаправдашних» мечах и, открыв рот, слушал байки о подвигах. Ангелика… Вежливая, послушная девочка, постоянно приносящая природную смешливость и трезвомыслие в жертву дворцовому этикету, только и всего.
В позапрошлом году, возвращаясь из Илюма, Октавио вдруг заметил, как в одночасье похорошела юная принцесса. Дворцовые сплетники судачили о том, что Ангелике не досталось и половины красоты ее матери, скорее, она больше удалась в родню Лорада со стороны ллойярдских родственников. Чуть более бледная, чуть более сухощавая, постоянно сдержанная… Когда же Гудеран, впервые в жизни вырвавшись в иноземное странствование, привез из Иберры свою молодую супругу, принцессу Везувию - о, эта южная красотка с ее огромными голубыми очами, пышной копной вороных волос, нежным бархатистым голосом и пылким темпераментом совершенно затмила скромную Ангелику! Октавио, по привычке сбежав проверять караулы - в зале Королевского Дворца, заполненным гостями, поздравляющими принца с бракосочетанием, ему было тесно и скучно, - услышал подозрительные звуки в увитой розами беседке. Подошел узнать - может, это рой призванных пчел? или не слишком опытный ассасин притаился? - увидел зареванную Ангелику. «Я-а-а… некрасивая-аа…» - всхлипывала девочка. Октавио, сдвинув брови, предложил показать того идиота, который осмелился утверждать подобную глупость. Дайте мне его, я покрошу его в мелкий фарш! Отставить слезы! Слушай мою команду! Основная боевая задача - деморализовать противника и навязать ему свои правила сражения! Глаза утереть, щеки напудрить, со мной танцевать в бальный зал бе-гом!
Восхищаясь и умиляясь немного вздорным, непоследовательным и, на его неизбалованный взгляд, загадочным характером Ангелики, Октавио превратился в ее верного рыцаря. Умел бы сочинять стихи - ей-ей, постарался бы сложить в ее честь поэму из тринадцати сонетов! Увы, он привык считать себя неотесанным мужланом, тонкости дворцового этикета вызывали у него зубную боль, всё, что он мог предложить девушке - любой, будь она дворянка, купечишна или даже крестьянка - это свой меч, выщербленный от частого употребления…
В прошлом году, когда они с Роскаром вернулись из-под Тьюса (охотились на расплодившихся ташунов), его величество грозно потребовал явиться перед его очи. Лорада вдруг начали мучить хвори - дали о себе знать старые раны - и Октавио поспешил к королю, думая, чем тот может быть рассержен. В королевских покоях у окна сидела Ангелика, одновременно и довольная, и испуганная.
- Объясни, - потребовал Лорад, - с какой это стати моя дочь собралась за тебя замуж?
Октавио опешил. Вытаращился на Ангелику, будто та вдруг превратились в трехголовую змею.
- Я ищу ей жениха, - продолжал король, - думаю, кого ж выбрать - ллойярдского принца, Янтарного Дракона[6], или кого-нибудь с севера, из викингов, - а она вдруг заявляет, что никто ей не нужен, кроме тебя!
- Октавио, - подошла Ангелика. - Скажите папеньке правду - что вы меня любите и никогда не бросите, а не то он меня в Вечную Империю или какой-нибудь остров Дац просватает…
- Конечно, - кивнул Октавио, лихорадочно соображая, как же ему быть. Принцесса, милая принцесса… Конечно, он желал ей счастья всей душой, но кто он, вчерашний разбойник, а кто она - наследница тысячелетней королевской династии! - Это самое… не брошу… это самое… люблю…
Ангелика радостно завизжала и бросилась Октавио на шею.
- Гудеран! - деловито крикнул Лорад. - Где ты там?
Когда явился старший принц, Громдевур был морально готов к тому, что его запрут в какой-нибудь темнице, за оскорбление Короны. Вместо этого Гудеран и Лорад обменялись заговорщицкими взглядами:
- А ты, оказывается, был прав, - хлопнул король сына по плечу. - Так, с Ангеликой я определился. Давай сочинять завещание дальше…
Оказывается, таким образом его величество изволило позаботиться о судьбе дочери. А что? И генерал Громдевур - человек заслуженный, без сомнения, достойный, и будущему королю Гудерану - правителю умному и справедливому, но уж слишком далекому от войн и сражений - компетентный советник по армейским делам пригодится… Да и Ангелика - кто ж поймет этих женщин? - влюбилась в Октавио по уши.
Больше года Октавио наслаждался немыслимым, неземным счастьем. Поначалу придворные, глядя на эту странную пару - семнадцатилетнюю юную Ангелику и громоздкого, похожего на разбойника генерала - хихикали; после того, как Октавио немножко подправил улыбки самых упертых зубоскалов, смеяться перестали. Они бы поженились по весне, в канун нового года, но сохнущий от хворей Лорад ворчал, маялся, страдал, и дочь не решалась оставить его одного надолго.
Тут, как мышка из ларя с мукой, выскочил мэтр Нюй.
Он начал пророчить Ангелике, что «Аль-Кушар искривляет орбиту Аман-Бусара», «знаки Анкха смущают дома Лебедя и купель Скорпиона», «апогей зенита перевешивает в созвездии Посоха», «Змея кусает свой хвост», «Волки грозят затмением Охотнику и Кувшину», «Кот смещает равновесие»… Понять что-то в этой звездочетской ерунде было невозможно, но Ангелика вежливо слушала, кивала, соглашалась и обещала, что немедленно примет меры.
Когда Лорад дал поручение, проверить, какие беды творятся в горах Восточного Шумерета, Ангелика, дождавшись, когда отец окончит аудиенцию, выскользнула следом.
- Октавио! А может быть, ты не поедешь?
- Как это - «не поедешь»? Меня его величество попросил. Не бойся, душа моя, - он нежно поцеловал невесту в лоб, - сейчас мэтр Фледегран телепортирует меня в Луаз, там я возьму отряд; четыре дня - добраться до Монти, еще три-четыре дня - там на месте во всем разобраться; еще четыре дня - обратно. Ну, еще один день положим на всякие непредвиденные заминки - и через каких-нибудь тринадцать дней я вернусь. Обязательно.
Ангелика всхлипнула:
- Мэтр Нюй пророчит тебе неприятности.
- Дайте сюда мэтра Нюя, и он мигом поймет, что ошибался, предсказывая неприятности мне, - хвастливо пообещал Октавио.
Ангелика невесело улыбнулась сквозь подступающие слезы.
- Пошли, - потянула она Октавио в башню придворного мага. - У меня есть для тебя подарок. Я прошу принять его - чтобы он хранил тебя от бед.
В башне их уже ждал мэтр Фледегран. Он попросил Октавио вытянуть правую руку и тонкой кисточкой принялся наносить замысловатый узор на внутренней стороне ладони. Было немного щекотно, немного горячо, - а потом Фледегран положил на ладонь Громдевура тяжелый золотой медальон с миниатюрным портретом Ангелики.
- Постарайтесь хотя бы два дня поменьше тревожить артефакт, чтобы он лучше укрепился, - посоветовал маг, перебинтовывая ладонь с погрузившимся в нее медальоном.
- Мэтр Фледегран, - объяснила Ангелика, - вложил в артефакт заклинание, предупреждающее об опасности, плюс заклинание, снимающее чужое воздействие на твой разум. А рисунок, сделанный на ладони, поможет тебе не потерять мой портрет.
- Да я бы и так ни за что на свете не потерял, - улыбнулся Октавио, прощаясь. - Помни - через тринадцать дней. Я вернусь.
И восемь дней из назначенного срока уже прошли.