- Что бы пройти между мирами так, как я, - устало объяснял Гильдебран, - тебе нужно всего ничего - найти необъяснимое, дождаться невероятного и уверовать в таинственную силу невозможного. Другими словами, выполнить заповеди «Ордена Единорога», к которому я имею честь принадлежать. Тогда, может быть, тебе явится наш орденский покровитель… Не могу сказать, что сразу благословит, но, знаешь ли, я был свидетелем того, как после хорошего пинка единороговым копытом у многих моих орденских чад наступало в мозгах просветление. Хотя бы временное.
- Почему сразу «уверовать»? посмотрев на здешних чудаков, я знаю точно, что невозможное действительно существует, - буркнул Лот.
- Ты слишком торопишься. Слишком уверен в том, что знаешь действительно все, и ничем странным тебя не испугать… И убеждать тебя в другом - лишь напрасно сотрясать воздух… - Гильдебран тяжело перевел дыхание и ненавязчиво помассировал грудину.
- Сердце? - участливо переспросил Лот. - У меня были с собой некоторые травы, эликсиры… - и посмотрел на рукава пижамы, прикидывая, сумеет ли добраться до подпространственного «кармана», в который он, отправляясь на поиски Громдевура, собрал немало полезного барахла.
- Попробуешь творить волшбу - помрешь, чего доброго, - кисло предупредил жрец.
- Не попробую - еще, чего доброго, вы помрете, - в тон ответил Лотринаэн.
И действительно, с попыткой колдовать ничего, кроме сильного головокружения и течения крови из полуэльфийского носа, не получилось.
Посидели. Помолчали. Полюбовались на цветущие ирисы. Лот принялся задумчиво подбрасывать камушек.
- У Марины спроси, - ворчливо подсказал Гильдебран. - Если что-то из твоей одежды осталось, она знает.
Они помолчали еще немного. Посмотрели, как зеленеет вокруг Лотринаэна трава - в остальной части садика весьма чахлая и едва живая.
Камушек, подброшенный в очередной раз, вдруг завис в воздухе.
- Можно взглянуть на сложившуюся ситуацию с совершенно другой точки зрения, - подал голос жрец, - если бы Судьбе не было угодно, чтобы произошло всё то, что началось с твоих дурацких магических экспериментов, этого бы никогда не произошло в действительности.
- Чистой воды казуистика, - поморщился Лот. Сотворенная собственными руками магия мгновенно вернула его в состояние бодрое, оптимистичное и почти здоровое.
- Хорошо, - погладисто согласился Гильдебран. - Скажу иначе. Вмешавшись в жизнь других людей, твои поступки и действия перестали быть исключительно твоими поступками и действиями. Теперь всё, происходящее в этом месте и в это время - часть их жизни.
- Я не собираюсь бросать никого в беде! - возмутился Лотринаэн.
- О, да, конечно же! Ты собираешься всю оставшуюся жизнь водить их за ручку и молниями убивать любого жука, который слишком опасен, чтобы его рассматривать? - саркастически подсказал Гильдебран. - Они не дети. Совсем не дети… Но даже если они - дети, глупые и неразумные - кто таков ты, чтобы решать за них их Судьбу?
- Я - король мира! - кричит мальчишка, прыгающий на крыше дома. Он подскакивает, крутит финты, подсмотренные у ярмарочных акробатов, он уверен в том, что будет жить вечно. Облака несутся, подгоняемые ветром…
…Змея развернула черные кольца, подняла треугольную голову. Чем она была? Или, может быть, кем? Ее плотью был камень, черный и стылый, а жизнь была теплой, текучей и завораживающей, как Огонь Творения.
Вокруг переливались радугами ауры сопереживающих сдающим экзамены магам эльфов и людей. Алим посмотрел в сторону - его верный приятель, Лот, нервно кусал ноготь, явно не зная, что ожидает его в будущем.
Какой же он наивный и глупый! Будущее? Да будущее - тьфу! Он, Алим, знает будущее так же точно и твердо, как свои пять пальцев. нет, если уж речь зашла о твердости и надеждности - как пещеры и скалы Южного Шумерета, где прошло его детство. И где он нашел однажды кусок абсолютно черного базальта, внутри которого смог углядеть свернувшуюся хитрым узелком тонкую змейку.
Алим пробовал надколоть камень тысячей самых твердых резцов, пока однажды ему не пришло в голову воздействовать на неподдающийся осколок магией. Волшебство плавило, сжигало и формировало, пока змея, наконец, не оказалась свободной.
Вы видите ее? Вы видите эти плотные чешуйки, точеную голову, чуть выступающие зубы, тонкий подвижный язычок? Да знаете ли вы, что это такое, на самом деле? Ее плоть - камень, а душа - настоящее и будущее, прошлое и свершившееся, ее душа - магия.
И я, ее властелин. Я, вчерашний ученик, создал одушевленный артефакт! Я смог сотворить из камня то, что вы, глупые собиратели корешков и перегонщики рассады, сами для себя объявили запретным!
Повинуйся мне, Змея Времени!
Алим хитро улыбнулся нервничающему Лоту, едва не подмигнул мэтру Пугтаклю, добровольно отказавшемуся сегодня от почетного звания председателя экзаменационной комиссии, и, в который уже раз, торопливо оглядел столпившихся у стены зрителей. Пришла ли Альба? Милая Альба, которую он потерял, слишком глубоко увлекшись магическими экспериментами? Та самая Альба, которая сочинила басню про то, что ее украл дракон - чтоб только дасадить неверному поклоннику? Та самая Альба, ради которой он, Алим, и совершал свои магические чудеса?
Он заметил мелькнувшее в толпе лицо девушки в тот самый миг, когда Змея начала пробуждаться. По черному каменному телу, резко увеличивающемуся в размерах с каждым ударом сердца, пробежала огненная волна, окрашивая выплавленные в камне чешуйки в оранжевые и красные цвета. А Альба легко скользила между лиловыми мантиями мэтров и серыми мантиями учеников - но смотрела при этом не на покрытую песком арену для испытаний, не на напряженно контролирующего Змею Алима, а…
На Лота?
Что?!
Змея подняла голову и чуть заметно покачнулась из стороны в сторону.
Альба остановилась в трех шагах от Лота, смотрела на полуэльфа мечтательно и с противной маслянистой лаской во взоре, а тот даже не заметил ее присутсвия. Ну, погоди ж ты у меня! Ты у меня еще попляшешь, друг называется!… Вы оба еще узнаете, как смеяться за моей спиной, как обманывать меня, как… Я - повелитель Времени! Я могут сделать с вашими жизнями всё, что угодно! Я…
Артефакт «Змея Времени» к тому моменту поглотил столько магии, что перешел из состояния каменного в псевдоживое. И душа, загадочная душа, которая изначально таилась в куске жгуче-черного базальта, требовала всё больше и больше энергии - что абсолютно совпадало с настроением впавшего в эйфорию всевластия рассерженного волшебника.
На опасную концентрацию маны среагировал один из закрепленных под крышей охранных артефактов. Розовый туманный кристалл выпустил луч - предупреждающий мага-экспериментатора, что эксперимент переходит на другой уровень. Но Алим не понял предупреждения. Он поднял посох, пытаясь заблокировать действие охранной магии и «выстрелил» встречным заклинанием, оберагающим обожравшуюся маной Змею.
Вспышка. Еще одна. Огненный шар. Ветер. Вспышка, вспышка, вспышка…
И каменная статуя, в которую превратился утративший контроль над магией Алим.
Лучший друг. Повелитель Времени.
Через десять мгновений всеобщей паники маги немного успокоились - грандиозной катастрофы, вполне способной снести с лица земли Лаэс-Гэор и половину столицы, удалось избежать. А заполнившие пространство арены для магических испытаний сорвавшиеся с рук файерболы никто и не подумал возвращать или редуцировать. Какой вред может причинить огонь камню?
Допустим, он может разнести статую в каменную пыль.
Потом мэтр Пугтакль спрашивал себя - правильно или неправильно он поступил, замешкавшись на мгновение и не успев поставить перед застывшим окаменевшим Алимом хоть какую-то защиту от магического воздействия. Решение утаить от кипевшего негодованием сына истинные намерения так называемого «друга» Пугтакль никогда не ставил под сомнение, а вот… может быть, и стоило наколдовать «Щит Даи», или «Щит Амоа». Может быть, и стоило попытаться спасти заносчивого мальчишку, не способного различать добро и зло. Хотя кто знает?
Вряд ли Алим оценил бы по достоинству усилия старших магов. Тоже мне… повелитель пыли.
Вернувшись из сада, жрец и волшебник обсуждали последние новости в Кавладоре, Брабансе, откуда Гильдебран был родом, и Иберре, где родился сам Лотринаэн. Возвращение домой «гильдебрановским» способом временно не обсуждалось, а сам Лот чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы пытаться телепортироваться.
Марина Николаевна принесла обед, а потом пообещала посмотреть, не осталось ли хоть что-то из вещей, которые были на Лотринаэне в момент катастрофы. Сейчас, когда зрение больше не устраивало черных мрачных розыгрышей, Лот сумел оценить изящную и по-настоящему человеческую красоту этой женщины. Никаких магических талантов, даже тени способностей нет - лишь щедрое, по-настоящему золотое сердце, мягкий блеск золотистых локонов, теплые карие глаза и нежная улыбка на устах. «Она замужем,» - на всякий случай напомнил Гильдебран. Лот отмахнулся - он и не планировал ничего серьезного. Но, в конце концов, он же мужчина, зачем отказывать себе в удовольствии любоваться женской красотой?
Гильдебран фыркнул, показывая многомудрое отношение монаха к словам потенциального грешника. И до вечера терпеливо, стоически, хотя и не слишком внимательно слушал собрание поэтических перлов, которые чисто случайно пришли на ум Лотринаэну. Он же наполовину эльф, - утешал себя старик, - а для остроухих - что поэзия, что музыка - то же лекарство.
Выслушав поэму, сложенную в честь юбилея основания Министерства Чудес Иберры, волшебного замка-рощи Лаэс-Гэора, в которой ненавязчиво упоминались каждый из пятисот лет конкуренции иберрских друидов и некромантов из Восьмого Позвонка, Министерства Чудес королевства Ллойярд-и-Дац, Гильдебран мысленно поклялся: «В следующий раз - никаких реанимаций. Пусть хоть мрут, хоть вешаются, никого и ни за что спасать не буду. Сотворишь чудо - а потом опять лет сто расхлебывай его последствия? Ну уж нет… Мне вообще, по местному законодательству, положена пенсия по выслуге лет и бесплатное трехразовое питание…»
Вопреки распространенному мнению, паранойя и включенная в патологический синдром мания преследования вовсе не были профессиональным заболеванием охранников Объекта 65/113, как не были и личным «пунктиком» господина Монфиева. В условиях промышленного шпионажа и жуткой околонаучной конкуренции и паранойя, и мания преследования были вполне обоснованными и тщательно развиваемыми качествами «идеального сотрудника». Потому-то и ценило Большое Начальство самоуверенного, крикливого и страдающего повышенной хамоватостью Леонида Кубина. Кто, как не он, выполняя четкие указания Зимановича и Монфиева, организовал идеальную систему внутреннего видеонаблюдения по всему Объекту и ближайшим окрестностям?
А Кирилла Зимановича начальство просто ценило, не объясняя причин. Таких технических гениев, да и просто надежных работников - днем с огнем не сыщешь. Не то, что Барабашка… тьфу ты, откуда у Догонюзайца такой талант придумывать людям прозвища? Не то, что не вернувшийся из запоя Сергей Барабанов, или тот же Пингвин… То есть Глюнов. Это ж надо? Додумался притащить на Объект, где каждая пробирка, каждая плата бешеных тысяч стоят, - в этот оплот Науки и Истины - притащить мерзкого, всё портящего, настырного и неистребимого кота!
Что за молодежь пошла? Никакого трепета перед авторитетами.
С недавних пор у Сереги Барабанова появилось стойкое убеждение, что за ним кто-то следит. Подсматривает, шпионит, наблюдает. Причем всегда - не делая различий, чем Серега занимается: спит в своей комнате в общежитии, уныло ковыряется в тарелке - в общепитском блоке, или даже принимает душ. С целью выяснить, кому и зачем понадобилось знать подробности жизни малозначительного сотрудника генетической лаборатории Объекта, Серега перестал пользоваться наушниками плеера, постарался выработать у себя привычку озираться на каждый еле заметный звук, и принял решение раздобыть еще один пистолет. В прошлый раз он стащил оружие из ящика Волкова - тот как раз уезжал на охоту, которая его в итоге и угробила; но куда положил, кому доверил - Барабанов не помнил. А теперь, как назло, все попытки разжиться пистолетом, автоматом или винтовкой, строго пресекались. То Ноздрянин вежливо разворачивал в противоположном направлении и отвешивал легкого пинка, то Догонюзайца демонстрировал кулак с полустертой татуировкой ВАСЯ на пальцах, и даже тихая тетя Люда включилась во вселенский заговор против Сереги Барабанова. Вместо того, чтобы помочь, посочувствовать, она заманивала его домашними котлетками и кормила, как на убой - ласково гладила по голове, приговаривая «Кушай, болезный», и подкладывала кусочки поаппетитней.
Наевшись, Серега и помышлять не мог о каких-то там сражениях, делах, заботах, даже настойчивое ощущение преследования терялось - и он заваливался спать. Чтобы утром, прозевавшись и в очередной раз плюнув в хмурую небритую физиономию, маячившую в зеркале, отправиться на поиски средства, которое должно обеспечить ему относительную безопасность.
Лучше - огнестрельное. Но можно и холодное.