Мой ученик не понял, о ком я, и нахмурившись, посмотрел на меня. А я пожалел, что малютка-кок и Ганвар вот уже много десятилетий лежат на дне морском, а ведь так здорово было бы их познакомить с Рэдом… Хотя, насчет дна морского я мог и ошибаться; учитывая их непоседливый характер, они вполне могли бы и сейчас плавать на корабле-призраке, потрясая костями и пугая суеверных матросов. Я так увлекся возникающими в мозгу картинами несущейся по морю полупрозрачной 'Ласточки', что не заметил, как оказался в зале суда, куда нас с Рэдом весьма бесцеремонно впихнули.
***
Оглядев залу, я понял, что любой живописец на моем месте тут же потребовал бы кисть, холст и краски, чтобы создать шедевр — 'Справедливый суд', назвал бы он его. Все необходимое присутствовало. Мудрый король с печатью усталости (и скуки) на лице, сидящий на возвышении, в кресле черного дерева (помню, папенька предпочитал более светлые породы). Рядом с ним — его благородный сын; завидев его, я бессознательно стал искать глазами пони. Мальчишка, стриженый под горшок, не очень то и величественный, надо сказать. По боковым стенам залы стояли столы, за которыми сидела знать и судейские. Тот, что располагался ближе к королю, я знал — должен был быть префектом, не иначе, так требовали правила. За ним — судьи, три бородатых старца, в поникших бархатных беретах. Потом еще какая-то шушера, придворные, несколько писцов. Посреди зала стояли два мужика, кидая испуганные взгляды на короля и гневные — друг на друга.
— Это моя корова! Я тебе заплатил за нее тридцать медяков! — кричал тот, что повыше.
— Но она сдохла, и ты сказал, что я могу забрать ее! — надрывался тот, что пониже.
— Так откуда ж я знал, что твоя вшивая корова заснула! Я думал она сдохла! А раз она оказалась живой, так ты должен вернуть мне ее! Я за нее заплатил тридцать медяков!
— Но ты сказал…!
И так далее. Я сначала поморщился, вспоминая, как сам, бывало, выслушивал такие же бредни (только мне в похожей ситуации пришлось делить кота), а потом усмехнулся, представив, каково сейчас королю. Хотя, если он мой достойный потомок, он и не такое должен выдержать. Я присмотрелся к монаршей особе повнимательней. Ну, ничего так. Чело высокое, подбородок упрямый, глаза не глупые. Бывало и похуже. Рэд, приободренный моей улыбкой, распрямил плечи. И тут я перевел взгляд чуть правее от короля, и улыбка моя потухла, как задутая свеча.
— Что такое? — забеспокоился Рэд, высматривающий признаки моего настроения с, пожалуй, большим волнением, чем моряки в шторм высматривают маяк.
— Все нормально, — ответил я, и соврал.
Потому что справа от короля, в тени, стояло кресло, в котором сидел молодой человек лет двадцати пяти, одетый со вкусом и изяществом; он небрежно поигрывал пером. И он мне очень не понравился. Сразу.
— Так корова все-таки сдохла? — поинтересовался король.
— Сдохла. — В один голос ответили Высокий и Низкий.
— Выдайте каждому по корове. — Вынес решение король и зевнул. — Скоро там? — спросил он, ничуть не скрывая того, что с большим удовольствием покинул бы это место и это благородное собрание. Мужики попятились назад, к выходу, кланяясь и восхваляя милость и щедрость Его Величества. А нас грубо толкнули в спины. Надеюсь, с помощью королевской скуки и при удаче нам удастся выкрутиться. Я подмигнул Рэду, чтоб он не слишком дергался, и, произнеся одними губами 'молчи', смело пошел на середину зала, театрально звеня кандалами на руках. Как говаривал Шенба, 'погибать — так с музыкой'.
— Его Величество, Король Невиана Гедеон Второй Справедливый и его наследник, Его Высочество Эдуард! — сообщил префект, вставая и стукая молоточком по гонгу на столе. Зачем он их представил — как будто и так непонятно. Я имею в виду, если б там, на тронах, в коронах на головах сидели мельник Йо-Йо и его внучатая племянница Генриетта, это было бы странно, не так ли?
Я низко поклонился и дернул Рэда за локоть (куда сумел дотянуться, за то и дернул), чтобы он сделал то же самое.
— Слушается дело об ограблении, занесенное в реестр под номером… — я на время перестал воспринимать голос префекта, и задумался над тем, как быстро наша невинная 'порча имущества' превратилась в грабеж. И еще я время от времени бросал украдкой взгляды на лениво развалившегося в кресле франта. Откуда-то я знал — его надо опасаться.
Когда префект закончил зачитывать обвинение, в залу ввели Нута и жонглера, руководившего цирком. Писцы писали с такой скоростью, что то и дело ломали перья — я понял, что со времен моего правления в манере описывать заседания ничего не изменилось. По прежнему, вероятно, были в ходу красочные описания вроде: 'Ввели обвинителей. Эти честные люди поразили судей и короля спокойствием и уверенностью на лицах. Младшему из них нет и шестнадцати, и юность его заставила трепетать сердца всех присутствующих'. Идиотское смешение юридического и поэтического жанров. Префект снова повторил обвинение, а потом спросил, обращаясь к жонглеру:
— Господин Дамиан, подтверждаете ли вы то, что было сказано?
Ах, вот, как его зовут. Он представлялся, но я запамятовал. Жонглер кивнул и, откашлявшись, произнес:
— Подтверждаю.
— Господин Нут, подтверждаете ли вы обвинения?
Рыжий паренек, изрядно напуганный значительностью дела, в каком участвовал, двинул головой по какой-то странной траектории.
— Под… подтверждаю.
Префект повернулся к нам:
— Господа Просперо и Рэдрогт из Северных Пределов, подтверждаете ли вы сказанное?
'Каких пределов?' — чуть не спросил я. Когда нас попросили назвать себя у дверей зала суда, Рэд что-то пробурчал, я не расслышал. Ох уж эта его любовь к громким именам… Я с трудом удержался от смеха. Рэд покраснел, совсем некстати.
— Отрицаю. — Громко воскликнул я.
— Выслушаем свидетелей!
В зале стало на троих циркачей больше — ввели наездницу, огнеглотателя и жену Дамиана. Они в подробностях описали события четырехдневной давности: наше прибытие, импровизированную экскурсию и попойку — я слушал вполуха. И лишь когда они стали рассказывать о событиях следующего утра, я напрягся.
— Мы обнаружили, что полог повозки развязан, Ваша Светлость, — по обычаю, истец обращался к префекту, так, словно короля тут не было. Негоже было простому люду общаться с монархом, как с равным. — А потом заметили пропажу. Наш сосуд с джинном пропал бесследно. Ну, не совсем бесследно, это только такой оборот речи, Ваша Светлость, мы увидели следы. Они вели в лес и дальше, на опушку. И там мы увидели расколотый сосуд…
— И джинна там не было? — торжествующе поднял палец префект.
Король и принц явно заинтересовались процессом. Еще бы, джинны куда интереснее коров.
— Не было, господин.
— А что же там было?
— Только осколки сосуда, господин, и волшебная жидкость, в которой плавал… находился джинн.
Принц Эдуард вытаращил глаза, и, поерзав в кресле, воспользовался паузой, чтобы сделать свое предположение. Естественно, дурацкое.
— Может, он сам улетел?
Префект сглотнул, выбирая меж двух зол — превратить процесс в фарс, или указать королевскому дитяти на ошибку.
— Э-э-э, Ваше Высочество, при всем своем желании джинн не смог бы развязать полог снаружи, сам при этом находясь внутри.
С треском сломалось очередное перо. Я усмехнулся краешком рта и представил себе следующую фразу: 'Злодеи же, нисколько не смущенные своим тягчайшим преступлением, стоят, усмехаясь, не ведая, что Закон уже занес свой карающий меч над их непокорными головами'. Смех, да и только.
— Как не смог бы? Он же волшебный! — упорствовал этот обормот.
И тут раздался голос, от которого у меня, если честно, холодок пробежался от солнечного сплетения до той части тела, которую нельзя упоминать в приличном обществе. Заговорил франт. Его лицо всего на минуту показалось на свету, но меня сразу поразили в нем — глаза. Пронзительные, черные, с длинными, красиво загнутыми ресницами. И чертовски умные.
— Ваше Высочество, джинн, возможно, и способен развязать что бы то ни было, находясь на удалении от сего завязанного предмета, но тогда непонятно, почему он не сделал этого раньше. — В голосе этого молодого человека мне послышалась издевка. — К тому же возникает вопрос, кто же оставил отпечатки ног, ведущие от повозки к опушке. Согласитесь, если бы джинн хотел сбежать, он вряд ли бы сотворил их, не желая наводить кого-то на свой след.
Когда он закончил и откинулся назад, спрятав лицо в тень, у меня возникло подозрение. Я, похоже знал, кто это — или, вернее, знал, кем этот модник мог бы быть.
— Кхм, кхм, — заерзал префект. — Ну, словом, я, как официальное лицо, подтверждаю, что джинн был украден. Теперь осталось лишь доказать причастность стоящих тут господ…э-э-э… Рэдрогта и Просперо.
И как вам это понравится? Доказать виновность! То есть они изначально уверены в том, что… я начал закипать, и, не желая потворствовать своим эмоциям, надел на себя лучшую маску своего давнишнего учителя, Асурро. Она выражала спокойную заинтересованность вкупе с полной уверенностью к себе и вежливостью по отношению к присутствующим. С таким лицом Асурро обычно выслушивал многочисленные жалобы Аффара на студентов Академии вообще и на меня в частности.
— Вызывается господин Рэдрогт!
Я мысленно повторил свой приказ… или, скорее, просьбу Рэду — и тот, хотя в наших занятиях мы и не сильно налегали на внутреннюю связь, похоже, меня услышал. Он мотнул головой и тупо глянул на префекта. Я же изобразил горячее желание высказаться.