Конан уже больше не открывал глаз – он спал.
– Он видел наши лица, его надо убить,- сказала Кальвия.
– Он не сможет нам навредить, какой-то простолюдин,- возразила Рохана.- За сегодняшнюю ночь он, по-моему, заслужил жизнь.
– Мы не можем рисковать, Рохана!
– Мы не можем быть такими жестокосердными! Этот лохмотник никогда не покажется в нашем квартале, его и близко не подпустят к твоему мужу, а если он и объявится, то мы всегда успеем приказать Дарку и Томаку наказать его.
– Уж не влюбилась ли ты в него, милая?
– Считай, что влюбилась, и если ты будешь настаивать на его смерти – мы поссоримся с тобой! – горячо произнесла Рохана.
– Дарк! Томак! – крикнула Кальвия.
Конан не проснулся от крика, телохранители вошли.
– Отнесите его подальше от дома и пускай досыпает где-нибудь на мостовой. Положите ему кошель с обычным вознаграждением, он заработал его.
Телохранители, как обычно, не задавая ни единого лишнего вопроса, приступили к выполнению приказа.
– Эй, приятель, где ты так нализался, назови мне адрес того кабачка! Я тоже туда хочу.
Конан почувствовал, как его тормошат за плечо и лупят по щекам. Чья-то настойчивость заставила киммерийца прогнать чудовищную сонливость, размежить веки и приподняться.
Где это он? Что это за сизоносый тип, от которого разит кислым вином? Что происходит?
Ах, да… Сестры, безумная ночь, Вайгал ждет, а он, забыв обо всем…
Конан вскочил на ноги. Нергалья задница, уже рассвет!
– Что это за место? – Варвар схватил за грудки разбудившего его пьянчужку.
– Квартал Бочкарей,- испуганно пробормотал тот.
– Квартал Бочкарей! До Южного рынка недалеко… И то ладно. Туда без промедления!
– Эй, приятель, деньги забыл! Рядом с тобой валялись!
Но Конан не слышал, что ему там кричит вдогонку пьянчужка…
К огромному дубу со спиленными нижними ветвями, стоящему на пересечении дорог, был прибит за руки и за ноги корабельными гвоздями старик. Он был мертв и, видимо, давно. Вокруг дуба витал запах разложения и роились мухи. Почему-то не было заметно рядом стервятников, и Конан, подъехав поближе, понял почему. Под дубом сидел человек, перед ним на земле валялись камни. Ясно, этот маленький, худощавый бедолага не хочет, чтобы птицы растерзали того, кто, похоже, был ему дорог и отгоняет камнями любителей падали. Папаша его, наверное, висит, может, дед.
– Чего старику спокойно помереть не дали? – Конан остановил коня напротив сидящего человечка.
– Как чернокнижника.
Киммериец еле расслышал ответ, стоивший, сразу видно, немало сил этому странному юноше, истощенному настолько, что, казалось, будто он не ел с самого рождения.
– Э, да ты, приятель, сейчас сам концы отдашь.- Конан слез с коня, достал из седельной сумки флягу с вином, краюху хлеба и кусок запеченного мяса.- Мало осталось, да перекусить хватит.
– Я пришел сюда умирать,- без всякого выражения произнес незнакомец.
– Так это пожалуйста.- Варвар пристроился рядом со странным юношей, собираясь с ним на пару перекусить, северянина не смущали запахи, мухи и неприятное соседство.- Помирать, глотнув вина напоследок и полопав чего-нибудь, оно, приятель, приятнее, чем на пустое брюхо, это я тебе говорю, Конан из Киммерии.
Незнакомец попытался улыбнуться и взял протянутую киммерийцем флягу.
– Извини, что не называю своего имени.- Он отхлебнул из фляги и ему стало заметно лучше.- Я его давно и сам забыл.
– Бывает,- не обиделся Конан из Киммерии.
– Это мой учитель,- сказал юноша и было понятно, кого он имеет в виду.
– Действительно чернокнижник?
– Он никому не делал вреда.
– Ты тоже из колдунов?
– Я маг. Последний день. К ночи я умру.
– Ну, если ты так настроился, тебя вряд ли переубедишь.- Варвар с аппетитом молодого, здорового человека уминал краюху и мясо, которые незнакомец все-таки не взял.
– Я давно узнал день своей смерти. Место смерти я узнал недавно, когда ощутил, что с учителем беда, и пришел сюда на зов. В живых я его уже не застал. Но мы встретимся с ним завтра.
Разговор давался назвавшемуся магом все труднее. Голос его слабел.
Конан поднялся.
– Может, тебя отвезти?
В ответ незнакомец сделал отстраняющий жест рукой.
– Ну как знаешь.- Киммериец запихнул флягу обратно в седельную сумку.
– Запомни, Конан из Киммерии,- вдруг довольно громко произнес юноша-маг,- за спиной мужчины всегда стоит женщина. И женщины любят убивать. Тебе это скоро пригодится.
Незнакомец закашлялся. Конан вскочил в седло.
– Спасибо, приятель, я и так это знаю, тоже повидал баб. Легкой тебе смерти!
И Конан из Киммерии умчался по пыльной дороге прочь от дуба с двумя покойниками.
…Когда к Вайгалу вернулась способность чувствовать и думать, тогда ему сделалось по-настоящему плохо. Он накрылся с головой плащом, чтобы заглушить звуки рвоты.
Ему казалось, что из горла вот-вот полезут кишки и задушат его или что до конца дней не закончится это выворачивание наизнанку. Но отпустило.
Когда Вайгал осознал, что свет и тепло, коснувшиеся его лица, исходят от взошедшего солнца, и значит, уже рассвело – хотя он мог поклясться, что от начала до конца колдовского действа прошли считанные минуты, – тогда ему сделалось страшно. Припомнив все увиденное в эту ночь, он взошел на вершину человеческого испуга. Его затряс страх – от былых встреч со всякого рода магией, в особенности от прошлогодней в предместье Морнстадиноса, оставившей зажившие рубцы на теле и неистребимый холодный ужас в сердце. Еще – от мысли о том, что могло произойти с ним, сунься он все-таки в логово этих чернорожих дикарей. Вот почему они вроде бы небрежно с виду охраняют свои богатства! Вместо людской стражи камни стерегут их демоны! И Вайгал возблагодарил Митру, остановившего где-то как-то этого киммерийского оболтуса и позволившего ему, Вайгалу, не зря возносившему молитвы и приносившему щедрые жертвы, понять, с кем на самом деле он собрался связаться. Ничто человеческое не могло испугать видавшего всякие виды коринфийца, но перед потусторонним члены его немели, воля слабела, и он не помышлял в этом случае ни о чем, кроме бегства.
Надо уносить отсюда ноги, да поскорее! Прийти в себя, отдышаться, отблагодарить Митру богатым пожертвованием. Прочь, вон, хватит!
Вайгал стал выбираться из своего убежища. Бросив прощальный взгляд на пустырь, увидел, что и чернокожие куда-то собираются: обряжаются в свои мешки с прорезями, что-то проделывают с наконечниками своих тонких копий. Да и плевать теперь на них!
Только войдя в жилые кварталы, оставив Южный рынок далеко позади, коринфиец почувствовал облегчение и возвращение привычного ощущения окружающего. Вот теперь можно ненадолго остановиться и решить, как же именно поступить с предавшем его подельником (прощать нельзя, нельзя выходить из роли «тени»), куда направиться именно сейчас и не рано ли он навсегда распрощался с камушками дикарей – с откупом от гильдии местных воришек (может, попробовать взять драгоценности чужими руками?).
Вайгал присел на каменную тумбу, украшавшую, по мнению хозяина, вход в его убогий домишко, и задумался. Почти сразу после этого из-за угла дома вышел Конан и застыл перед Вайгалом, изумленный нежданной встречей не менее коринфийца.
На мостовой валялись выбитые из рук арбалеты и лежал распластанный человек в черном теплом плаще. Его руки придавливались к булыжникам иссеченными шрамами ручищами. Поверженный издавал злые, неразборчивые хрипы, главным образом из-за того, что на шее его находилось колено победителя.
– Что у вас, у местных, за манера такая – хвататься за самострел, даже не выслушав человека? У нас, в Киммерии, далеко не так,- разглагольствовал победитель.- Я ведь спешил к тебе на помощь. Думаю, может, в плен взяли, так выручу, хоть из самой городской тюрьмы, не говоря про Серые Равнины. А меня дорогой друг встречает стрелой в лоб. Я бы не очень хотел помереть в такое прекрасное утро!
Хрипы под коленом усилились.
– Вот что,- сказал на это Конан Вайгалу,- если хочешь выслушать – не мешай. Не хочешь – я по-быстрому сломаю тебе шею и пойду спать. Устал я. Скакал, понимаешь ли, всю ночь.
Вайгал выдал с мостовой последний залп ругательств, к его сожалению, неразборчивых, и затих.
– Так-то лучше, приятель! Усвой перво-наперво: если я не смог прийти, значит, я не смог дойти. Подельников не подвожу и не подставляю. Если ты усомнишься в этом, я сломаю тебе шею, клянусь Кромом, Белом и Митрой! А теперь послушай, что было…