В полк привезли два модуля. Модулями назывались длинные бараки из фанерных щитов. Они ставились быстро. Где-то за месяц бригада из двадцати человек ставила модуль под ключ. Один барак планировался под штаб, другой под общежитие офицеров и прапорщиков. Так как строительство штаба было прямой обязанностью начальника штаба, то Бурцев почти месяц не отходил от строительной бригады, созданной из людей его бывшего батальона.
Строительство общежития явно отставало от графика. Ответственный за строительство этого модуля Миронов вовсе не руководил. Видя такую ситуацию, Бурцев взял на себя и второй объект. Через месяц и штаб, и общежитие были готовы.
Жизнь стала налаживаться. В комнатах было гораздо комфортней, чем в палатках. Они не нагревались на солнце за день, как палатки, и не остывали ночью.
Лужин готовился к замене. Он теперь часто выезжал в город, чтобы купить для своих родных подарки. В один из таких отъездов Бурцев остался за командира. На улице была нестерпимая жара. Никуда выходить не хотелось. Василий сидел в кабинете, подставляя лицо под струю холодного воздуха, идущего из кондиционера. В это время в дверь постучались.
— Да, — громко крикнул. Бурцев. Зашёл подполковник.
— Я из штаба армии, — с порога начал он.
— Слушаю вас, — Бурцев встал из-за стола и подал подполковнику руку.
— Мне бы командира повидать.
— Его нет, он уехал в город.
— У меня к вам деликатное дело. Начальник мой, генерал Иванов, хочет в бане помыться. Вернее, ни сколько он, сколько его пассия.
— Это не проблема. Баня топится, почти готова, пока рота не пошла, мыться, пусть приезжает. А что в подчинённых вам частях бань нет?
— Есть, только он не хочет, чтобы там видели его с женщиной.
— Тогда другой коленкор. Как говорил Гришка Распутин: «Без вуали стыдно, а без трусов можно». Только водку я ему ставить не буду, этого у меня нет.
— Не беспокойся, не беспокойся, — замахал руками подполковник. — Это мы сами сообразим. Только закусить чего со столовой, если можно. Разрешите позвонить от Вас.
Он дозвонился до генерала и доложил, что баня готова. Бурцев вызвал начальника столовой и приказал ему подать в баню для генерала закуску на два человека.
— У вас графинчик есть? — спросил подполковник.
Василий подал ему со стола свой графин. Подполковник снял висевшую у него на поясе фляжку и стал выливать из нее в графин. По кабинету раздался легкий запах спирта.
— А не будет ли плохо ему? — засмеялся Бурцев. — Фляжка спирту, это же почти литр водки, в переводе «на русский вариант», или женщина поможет?
— Пусть пьёт, надоело это все, — пробормотал подполковник.
— Ну что ж, пойдем в баню, — приподымаясь из-за стола, сказал Бурцев.
Василий завел подполковника в комнату отдыха. Там уже накрывал стол зав. столовой.
— Это у нас греческий зал, — пошутил Бурцев.
— Я все тут знаю, мы с генералом пару раз мылись в этой бане.
— А, тогда я вам не нужен.
Бурцев предупредил дежурного, чтобы в баню никого не пускали, пока не помоется генерал, и направился к себе в кабинет. Вскоре уехал и подполковник.
Прошло два часа, а генерала все не было. Бурцев уже хотел, было давать команду запускать подразделения мыться, но тут доложил дежурный, что в полк прибыл генерал. Бурцев хотел встретить его, но машина промчалась мимо него прямо к бане. Из неё вышел генерал и молодая особа.
Более трёх часов генерал не выходил из бани. Возле бани уже крутились старшина роты, которой по графику было отведено время для помывки. Бурцев решил деликатно напомнить генералу, что надо мыть роту солдат. Он постучался в комнату отдыха. Оттуда отозвался женский голос. Бурцев вошёл в комнату. За столом сидела милая девушка и теребила генерала за плечо. Голова генерала лежала на столе, его рука тянулась к графину.
— Вы помылись? — спросил Бурцев.
— Нет, не мылись. Он, как увидел этот графин, сразу начал пить.
— Нам надо роту мыть.
— Я знаю, мне дежурный говорил. Мы сейчас поедем, так хотелось в бане помыться. Жора, поехали, — и она стала толкать генерала в плечо.
— Пошла в п…ду, — бормотал генерал, не отрывая лица от стола.
— Вот видите, не знаю что делать, — девушка взглянула на Бурцева глазами, полные слёз.
Бурцев подошёл к генералу. У его ног он увидел лужу, издающую запах мочи.
— О, господин генерал! Да мы пардон, никак в штанишки сходили. Тебя как звать? — обратился он к девушке.
— Зоя.
— Вот что, Зоя, сходи-ка пока помойся в бане, тридцать минут тебе, не больше, а я пришлю пару солдат, уберём это позорище.
— А как мне уехать? Он же меня пьяный не отвезёт, а мне в штаб не надо.
— Куда тебя надо везти?
— Я в госпитале работаю медсестрой.
— Мойся, доктор на санитарной машине тебя отвезёт. Не понимаю, Зоя, зачем он тебе нужен, что ты в нём нашла? Погляди кругом, сколько молодых, классных парней, а ты с этим алкашом связалась.
— Думала, с генералом лучше, а вышло вон как.
— А, лампасы привлекли, так ведь дело временное. Сегодня они есть, а завтра снимут. Надо человека выбирать и за человеческие качества любить. Человек в любой ситуации останется человек и в достатке и в нищете.
Лужин хохотал, когда услышал эту историю из уст Бурцева.
— Вася, он нажирается и мочится себе в штаны не первый раз. Я сказал этому подполковнику, чтобы он его сюда не возил, а он все равно сюда лезет.
На следующий день, часов в двенадцать дня с кабинета Лужина Бурцев услышал крики «Ура!». Он открыл дверь и увидел, как широкое небольшого роста тело Лужина подпрыгивало по кабинету как мячик.
— По какому поводу парад, Николай Николаевич?
— Сменщик летит, Вася, — при этом Лужин обхватил Бурцева обеими руками и похлопал по спине.
— Кто таков, и откуда смена.
— Сейчас, сейчас, — Лужин подошел к столу. — Так, сейчас, скажу, — выпрямился, встал по стойке смирно, взяв со стола бумагу. — Докладываю, подполковник Никольцев В. С.
— Кто, кто? — улыбаясь, переспросил Бурцев.
— Никольцев, и за это выпьем, — Лужин ловко выхватил из тумбочки стола бутылку коньяку и в один миг плеснул по стаканам. — А это закусить, — он достал оттуда же несколько кусочков сахара.
— Вот это, да, — только и успел сказать Василий. — Встречать вашего сменщика поеду я, это же мой старый командир полка. Замечательный человек.
— Тебе везёт, Вася, скоро всех старых сослуживцев сюда перетащишь.
Бурцев выбежал со штаба и почти вскочил в подъехавший УАЗ. Открылось окно кабинета Лужина, оттуда раздался окрик.
— Автомат возьми!
Бурцев махнул рукой. Когда машина подъехала к шлагбауму, тот не открылся. Из КПП вышел прапорщик, приложил руку к головному убору.
— Товарищ майор, звонил командир полка, приказал вас не выпускать. Вам прибыть к нему в кабинет. Бурцев возвратился, зашел к Лужину.
— Я, тебя, наверное, неправильно учил, мальчишка. Гибнут в начале по неумению, а в конце из-за собственной глупости, самонадеянности и небрежности. И пока я здесь командир полка и, смею заметить, ещё не сдавший свои дела, соизволь взять оружие и не махать руками.
Бурцев вышел из кабинета командира красный, как рак. Ему было стыдно за этот детский поступок. Он зашёл к себе в кабинет, схватил стоящий на столе графин с водой и вылил себе на голову. Вытер лицо полотенцем, глянул в зеркало, краснота прошла.
Василий взял оружие и поехал на пересылку. Машина подъезжала к окраине Кабула. Замелькали глиняные заборы, лавки с нехитрым товаром и продавцами в лохмотьях, зазывающих покупателей. Попривыкнув в Афганистане, Бурцев уже смотрел на эту чужую жизнь, как на что-то обыденное. Как быстро привыкает человек, подумал он. Ещё совсем недавно с открытым ртом смотрел на всё это.
Возле дворца, где размещался афганский генеральный штаб, дворники усердно мели асфальт большими вениками, за ними шли солдаты-афганцы, и на него ведрами плескали воду. «Наверное, ждут большого начальника, — подумал Бурцев. Всё точно, как у нас. Всё с нас копируют. А в прочем, куда им деваться, кого ещё копировать — советники-то наши. Сидит там этакий большой советник в полковничьем или генеральском чине и пускает пыль в глаза, как он и дома пускал, когда встречал начальника. Лоск наводим, метём, траву красим. Что взять с него, все так делают, его так учили, и он так учит». Бурцев махнул рукой.
Подъехали к аэропорту. Тот гудел своей обыденной жизнью. То и дело в небо взлетали боевые вертолёты, унося с собой смертоносный груз куда-то туда, в горы. Рядом на взлётной полосе ревели транспортные самолёты, привозившие грузы и людей в эту огромную мясорубку. Назад увозили сменившихся, раненых и трупы. Фабрика смерти работала во всю мощь.
Подъехав к пересылке, Бурцев выскочил из машины, и быстро зашагал к палатке, где сидели кадровики. Знакомый Бурцеву подполковник посмотрел на него и спросил:
— За кем прибыл, товарищ майор? — затем внимательно посмотрел в глаза Бурцеву. — А, наверное, Лужин за сменщиком прислал.
— У вас хорошая память, товарищ подполковник, — улыбнулся Бурцев.
— Работа такая, всё время с людьми, сортирую их по дивизиям и полкам, в мозгу что-то и остаётся. — Затем посмотрел в список, лежавший перец ним. — Никольцев ваш ещё в небе, с минуты на минуту будет приземляться, иди, встречай.
Бурцев вышел из палатки и направился к взлётной полосе. Где-то из-за гор раздался гул моторов, появился Ил-76. Он резко начал снижаться, и через минуту уже катился по бетону, затем также резко затормозил и как заправское такси, подкатил к кучке людей, стоявших на краю полосы. Когда свист турбин прекратился, к нему зашагали люди. Задняя часть ИЛа опустилась, и из него по наклонной стали выходить пассажиры.
Раздался шум, возгласы встречающих: кто-то выкрикивал фамилию сменщика, друзья встречали отпускников, везущих им гостинцы и весточку из дома. Наконец появился Никольцев. Он шёл медленно, всматриваясь в лица встречающих. Глаза Бурцева и Никольцева встретились. Никольцев вначале не понял и отвёл их. Затем посмотрел ещё раз. Бурцев заулыбался.
— Вася, а ты-то как здесь? — Никольцев заспешил вниз.
— Как… как… Вот так, вас встречаю. Разрешите представиться, начальник штаба вверенного вам полка.
— Ну, ты, Вася, даёшь! Задержись я немного, ты бы и командиром полка стал.
Наверное, уже всех душманов перебил, и повоевать не дашь?
— А вот этого добра хватит ещё не на одну смену.
— Да, Вася, дурное дело не хитрое. Веди меня, где тут кадровики засели.
Через полчаса они уже сидели в машине.
— Наверное, проголодались? — спросил Бурцев.
— Да, есть немного. В Ташкенте перехватил. На таможне в отстойнике долго держали. Успел проголодаться. Может, в городе заедем, перекусим. За русские покормят?
— Да вы что, остыньте, где вы находитесь? В их харчевнях кушать нельзя.
Посуду, овощи они моют в арыке, а выше по течению дети купаются, тряпьё стирают или осла моют. Там сзади за сидением картонная коробка, в ней сухой паек. — Николъцев достал коробку, стал рыться в ней перебирая консервы.
— О, завтрак туриста. Самое то. Вот и хлебцы есть, страсть, как люблю хлебцы.
— Я тоже их больше люблю, чем хлеб. — Бурцев сунул руку в карман дверцы, достал оттуда нож.
— Возьмите, Вадим Степанович, банку откроете.
— Тебе, Вася, сделать бутерброд?
— Не откажусь, мы с командиром по случаю вашего приезда по пятьдесят грамм приняли, слизистую обжог, а закусил кусочком сахара.
— Возьми, — Николъцев подал хрустяшку с ветчиной, — замори червячка.
Машина въехала в город, замелькали торговые ряды.
— А что, часть в городе стоит? — спросил Никольцев.
— Нет, в другом конце города, — вмешался водитель.
— Пожалуйста, езжай медленнее, — попросил Никольцев, — хочу посмотреть.
— За два года насмотритесь, — засмеялся водитель.
— Возле лавок сновали люди в грязных серых робах, в тюрбанах, тюбетейках, в чепчиках. У открытой курильни сидел афганец и тянул кальян. Все прохожие были босыми или в стоптанных сандалиях. Нищета просматривалась всюду.
Дорогу перегородил ишак, запряженный в арбу. Она была доверху нагружена камнями. Колесо её вскочило в глубокую выбоину. Возница хлестал ишака, а тот всё никак не мог сдвинуть арбу с места. Мимо машины прошла группа женщин. Все были в серой парандже до пят, снизу забрызганные грязью. Они прошли так близко, что через открытое окно УАЗа пахнуло дурным запахом, смеси мочи и немытого тела. К арбе подбежали два молодых человека. Они толкнули её за колесо, и ишак покатил арбу дальше. Дорога освободилась и машины медленно, набирая скорость, поехали дальше. Возле лавки стоял на коленях бородач и оправлял естественные надобности.
— Что он делает! — воскликнул Никольцев.
Афганец взял горсть земли и вытер ею свою плоть и встал с колен.
— Они на коленях мочатся, — засмеялся водитель.
— Вася, ты не знаешь, что мы забыли в этой стране? — обратился к Бурцеву Никольцев.
Бурцев молчал.
— О, дает! — воскликнул Никольцев, — Вася, ты только посмотри. Ты чего притих?
— Насмотрелся уже. Вы говорите, как будто что-то новое обнаружили в «нашем королевстве». Мне ли вам объяснять. С тридцать восьмого года, если посчитать, куда мы лезли, пальцев не хватит.
— Территория почти от океана до океана, — сказал Никольцев, — и всё мало.
— Лезли же в Испанию, Вадим Степанович. Если бы Иосиф тогда победил, как раз бы от Атлантического до Тихого океана, а сейчас, наверное, мечтают от Северного до Индийского.
— Тараканы в головах у вождей, они и мешают нам жить. Сейчас смотришь кино, какие они добренькие, как они испанских детей спасали, в Россию вывозили. Такие человеколюбцы — прямо куда там. Чужих детей спасали, а своих сиротами оставляли. Сколько там отцов погибло, кроме этого, в лагерях отцов и матерей подушили. Да маленькие, ни в чём неповинные дети, с родителями на зонах жили.
Несколько минут ехали молча.
— Экзотики им хочется, что ли, — продолжил Никольцев, — видать, им наплевать, что эти люди копошатся в навозе. Главное амбиции — он владыка, полмира в его руках. Пусть они ползают у его ног, а он наслаждается властью.
— Согласен, на двести процентов с вами согласен. Из-за этих имперских амбиций нас весь мир ненавидит. Они были и при батюшке царе, остались и сейчас.
— Наш чиновник предрасположен к амбициям, — сказал Никольцев, — он выучен на этом. По его понятию любовь к Родине — это как можно больше захватить чужой земли.
— Мы же это проходили и не однажды. Из-за каких таких претензий к финам Мерецков и Тимошенко кидали тысячи необстрелянных солдат на линию Маннергейма. Какое дело было Советскому Союзу до Финляндии? Что она угрожала нам? Может там рожь и пшеница хорошо родит или нефть фонтанами бьет? Хоть бы это было, то как-то ещё можно было гибель тысяч невинных душ оправдать. Была бедная, освободившаяся от российского рабства страна, со своей слабенькой армией. Кидали на неё многотысячную армию. Вытаскивали оттуда тысячи трупов. Даже по домам не развозили. Не в состоянии были. Похоронки разлетались по всему Союзу. Матери втихомолку оплакивали своих сыновей, никто не мог сказать, кстати, как и сейчас: «Что же вы делаете, сволочи». Маленькая армия сражалась за свою страну и показала всему миру, как можно бить алчного, жадного, неуёмного соседа.
— А итог-то, каков, Вася! Ты погляди на Финляндию и на нашу Карелию. Это, по сути, одни и те же люди. Видать, власти хотели финнов не «пущать», чтобы они, жили как мы, но не вышло.
— И что страшно, — сказал Бурцев, — что это никого ничему не учит.
— Почему, Вася? Научило. После войны Иосиф имел армию одиннадцать миллионов, самую большую армию в мире. Но не посмел пойти на финнов. Видать, не только финнов, но и своих боялся. Народ после войны не тот стал.
— Сюда же полезли? Или наука не идёт впрок?
— Так другие ж стали у власти, правда, с такими же амбициями. Пока не вымрет последний чиновник в Кремле, желающий помыть армейские сапоги в Индийском океане, до тех пор мы будем жить в дерьме, а матери будут хоронить своих сыновей. Я думаю, надо им давать тесты на амбиции, и прогонять через детектор лжи. Если у рвущегося к власти чиновника тест положительный, то ему сразу надо давать лопату, и гнать на конюшню навоз выгребать.
— Ой, Вадим Степанович, не будьте наивным. Тест подделают и аппарат испортят.
— В том то и дело, что мы народ такой, молчим, и позволяем делать с нами всё, что чиновнику захочется.
— А ну их, — Бурцев махнул рукой, — Лучше расскажите как там Родина, Вадим Степанович?
— А что Родина, молчит, как в рот воды набрала. «Красная Звезда» пишет: «В н-с кой части батальон, действуя в горах, уничтожил условного противника».
— Противник условный, только трупы настоящие, — добавил Бурцев.
— Глупая власть, — сказал Николъцев. — Солдаты, офицеры с Афганистана домой приезжают, всё рассказывают. Голос из-за бугра круглые сутки вещает, а они как страусы. Голова в песке, а остальное наружу и думают, что никто не видит.
— Менков всё-таки выжил вас?
— Выжил, командиром полка стал, по полку такой важный ходит.
— А Лужина, куда они денут?
— Говорят, в Москву идёт, к сухопутчикам, в управление боевой подготовкой.
— Полигоны, директрисы и вечные командировки, — сказал Бурцев.
— Ты знаешь, если нет амбиций, и на комдива не метит, так и не плохо. Всё-таки столица, не то, что наша дыра. Подальше от горячо любимого личного состава, хоть здоровье сохранится.
— Я всё вспоминаю наш с вами разговор, тогда ночью. Вы как-то сказали, зло надо уважать. Вот Менков, с тестем вас выпихивали, так за что же их уважать?
— Ты меня тогда не понял. Я сказал, что силы добра и силы зла надо признавать, что они существуют, а значит и уважать. Ибо, не уважая своего противника, каждый командир обречён на поражение. И уважать, если хочешь, не самих злодеев, а силы зла, вокруг которой они сосредоточены. Князя тьмы, как его назвал Булгаков. Иначе, кто же этих злодеев будет держать в узде. Кто их будет наказывать. Как выслужится он своим злодейством перед ним, так руками таких же злодеев и забирает к себе. Это как бы два полка: полк света и полк тьмы. Если ты просишь что-то, ты же с рапортом обращаешься к своему командиру, а не к чужому. А попросить господа покарать кого-то, это абсурдно. Бог не может карать, иначе он не был бы Богом. Представь себе, что Христос днём проповедует: — «Не убий», а ночью берёт кистень и идёт расправляться с фарисеями. Это не Миссия, а какой-то Робин Гуд. Да, чуть не забыл, к тебе девушка приходила. Ты уехал в мае, а она где-то летом и пришла.
— Какая девушка?
— Твоя бывшая жена.
— Ася приходила?!
— Была у меня в кабинете. Мы с ней беседовали. Я ей сказал, что ты в Афганистан уехал. Слезу пустила, говорила, что безумно тебя любит, и будет ждать.
— А где она сейчас? Куда получила назначение, не говорила?
— Почему не говорила, говорила.
— Вадим Степанович, что вы за человек такой, что с вас по буковке надо вытягивать! — закричал Бурцев.
— О, зашевелился жених, — захохотал на всю машину Николъцев. — Она работает в городской больнице в хирургическом отделении. Специально попросилась по распределению в наши края, чтобы к тебе поближе быть. А ты, как тот неуловимый, опять смотался, так что поедешь в отпуск и увидишь.
Барометр настроения Бурцева поднялся вверх. Сегодня самый удачный день в моей жизни, — подумал он. Лицо его сияло. В мыслях он обыгрывал встречу с Асей.
— Э, жених, спустись на землю, приехали, — сказал Николъцев.
И только теперь он заметил, что уже проехали КПП, и машина подъезжала к штабу. На крыльце стоял Лужин.
— Чего, Вася, так сияешь? — подавая руку Николъцеву, — спросил он. — Рад, что старого командира к себе на службу устроил, — Никольцев и Лужин засмеялась.
— Нет, Николай Николаевич, — ответил Никольцев за Бурцева, — тут другое, «шерше ля фам», как говорят французы.
— А… Вести с Родины. Ну, тогда сияй, Вася. Ради этого стоит.
В пятницу, когда у афганцев выходной, прибыл его однокашник Игнатенко, вместе с афганцем: маленьким, худеньким, командиром афганского полка, рядом с советником он был похож на мальчишку. Высокого роста Игнатенко еле вылез из-за руля «УАЗа «и прокричал стоявшему на крыльце штаба Лужину: «Прибыл проводить на Родину героя, и заодно в бане помыться».
Застолье решили организовать в бане, «в греческом зале», как любил шутить Лужин. Компания собралась небольшая: Лужин, Никольцев, Бурцев, Игнатенко и афганец. Уже было, направились к бане, когда выскочил на крыльцо штаба дежурный по полку. Он подбежал к Лужину и что-то ему сказал:
— Пропусти, — сказал командир полка. Лужин с офицерами уже подходил к бане. Пыля и обгоняя их, проскочила белая «Волга», из нее вышел коренастый широкоплечий полковник КГБ Данилов, а за ним высокого роста худощавый, весь седой афганец. Его черты лица, само движение тела подчёркивали в нём какую-то породу, знатность, интеллигентность.
Данилов, улыбаясь своим широким мясистым лицом, подал руку Лужину, затем поздоровался с остальными.
— Доктор Ноха, — представил он стоящего рядом афганца. — Офицер афганской спецслужбы.
— Как к нему обращаться? — в бане тихо спросил Бурцев у Данилова. — По фамилии неудобно как-то, надо бы имя, отчество знать.
— Говори, доктор. Его все так зовут. Учился в Москве, в медицинском институте. Мечтал врачом быть, не получилось — вернулся, к тому, чему предназначен судьбой.
— Простите, не понял, — сказал Бурцев.
— А это кому, что на роду написано, тем и быть. У них династия: и прадед, и дед, и его отец, все в свое время в спецслужбе короля служили, если можно так сказать, сыскная порода, — Данилов засмеялся. — Как не крути, Вася, из сыскной собаки пудель все равно не получится.
Водитель достал из багажника «Волги» связанного живого барана. Когда все ушли париться, он зарезал барана и подготовил мясо к шашлыкам. Бурцев парился недолго, принял душ и пошёл заниматься служебными делами.
Проинструктировал дежурного по полку, проконтролировал развод караула и суточного наряда, принял доклады о смене дежурных. Закончив все свои дела, прибыл к гостям. Все еще парились. Внизу в десяти шагах от бани горел костёр из дров саксаула. Кривое невзрачное на вид дерево давало приятный запах и хорошие угли. Бурцев взял несколько палок и бросил их в костёр. Языки пламени лизнули палки, поднялись вверх, выбрасывая искры в вечерние сумерки. Дверь бани с шумом открылась и в дверном проёме появилась фигура Нохи.
— Фу ты, больше не могу. Они так наподдавали, уши скручиваются. Абдулла с ними на равных, а я не могу.
— Его Игнатенко приучил, — сказал Бурцев. — Они почти каждую неделю приезжают.
Ноха подошёл к костру. Он встал возле костра, держа в одной руке бутылку, в другой стакан. Обвёрнутый простынёй, был похож на древнего римлянина, заседавшего в сенате. Красные языки пламени отсвечивали из полутьмы его тонкие черты лица. Ноха широко развёл руки, приподняв их вверх, и продекламировал:
Стихи читал почти без акцента. Бурцев оторвал взгляд от огня и посмотрел на него.
— О, доктор, Михаила Юрьевича цитируете.
— Вы тоже любите Лермонтова? — Ноха отхлебнул глоток пива и сел возле Бурцева.
— Я люблю не только Лермонтова, но и Пушкина, и Блока.
— У меня сегодня хороший собеседник. Мы с вами, Василий, сегодня поговорим о поэзии. Предвкушаю хорошо проведённый вечер. Я фанат поэзии.
— Конечно, поговорим, но вначале мне хотелось бы поговорить об Афганистане. Многое хотелось бы узнать, услышать мнение самих афганцев обо всём, здесь происходящем. Только прошу вас доктор, без официоза, так сказать, тет-а-тет.
— Что же вы хотите узнать?
— Всё, я хочу узнать и понять, почему это всё произошло, и как всё началось?
— Смешной вы, оно и не кончалось. Оно продолжается уже более ста лет. Я отношусь к королевскому роду. Мой дед был дальним родственником Надир-Шаха. Так что кое-какие факты я знаю из рассказов моих предков. Причина всех бед в том, что Афганистан расположен на стыке двух сфер влияния. С одной стороны российская империя, с другой британская. Вот они и раздирают Афганистан. Как только Россия начала завоёвывать среднюю Азию, англо-индийские войска вошли в Афганистан. Эта война закончилась для них провалом. В 1878 году они попытались второй раз и снова получили оплеуху. Англия была вынуждена вывести свои войска. Затем в 1893 году Англия захватила и присоединила ряд районов, прилегающих к индийской границе по «линии Дюраида». Были оторваны от своих соплеменников миллионы афганцев. Затем пришёл к власти в Афганистане Хабибула-Хан. Он был пробритански настроен и превратил Афганистан в Английскую полуколонию. Когда интересы двух империй схлестнулись на территории Туркестана, ситуация изменилась. В 1916 году англичане захватили крепость Кушка, расположенную на границе Туркестана и Афганистана. Потерпев от вашей армии поражения, англичане вынуждены были уйти.
Вступивший на трон новый правитель Амонула-Хан, провозгласил независимость Афганистана. Ваши признали независимость, а Англия начала третью войну с 3 мая по 3 июня 1919 года.
— О, вы прекрасно знаете историю своего государства.
— А кому же её знать, как не мне, я же афганец. Если я вас спрошу историю России, вы мне сразу скажете и когда крепостное право отменили, и когда революция произошла, и про войну с французами, и про войны с немцами — всё знаете, и даже не по годам, а и число, и месяц, когда эти события произошли. Каждый любящий свою Родину обязан это знать.
— Вы правы, доктор, свою-то историю мы знаем и возмущаемся, когда на нас нападают, а в чужое горе вникнуть не хотим. Выходит Афганистан всё время воюет.
— Я же вам в самом начале нашего разговора сказал, что это не вчера началось. Вторая сотня пошла, так по сей день и воюем — то с пришельцами с юга, то с севера. Так вот продолжу свою мысль. Англия проиграла в этой войне и была вынуждена подписать мирный договор, в котором признала независимость Афганистана. К слову сказать, вы тоже проиграете. Надо только время. Тогда Россия была умней, она была слабей, а значит дипломатичней и гибче. А когда сил много, так и получилось, что вы здесь. И тогда Россия со своей стороны уведомила Аманнулу, что окажет Афганистану помощь. Было выдано один миллион рублей золотом, десять самолётов и пять тысяч винтовок. Подготовили в Москве договор о дружбе. Его должны были подписать в Кабуле в 1921 году. Но прибыла миссия из Британии во главе с Дабсом, началась возня, подкупы. Договор все равно подписали, но в Москве. Британская империя не смирилась, что Российская взяла верх. Британцам удалось организовать весной 1924 года крупное восстание племён. Этот очаг был подавлен, а через четыре года они организовали новое восстание во главе с Бочае Сакоо. Англичане дали Бочае денег на оружие. Их самолёты летали над Кабулом. В январе 1929 года Бочае Сакоо захватил Кабул. Тут уже проиграла Российская империя. Но Иосиф Сталин не сидел, сложа руки. Восставшими племенами с севера Бочае Сакоо был свергнут. Мне рассказывал дед, что Сталин сформировал батальоны Красной армии из узбеков и таджиков и под видом восставших племён двинул на Кабул. Тут уже проиграла Британия. Новый правитель Афганистана Надир-Шах заявил о своём намерении улучшить отношения с Россией. Когда в 1941 году Сталин стал воевать с Гитлером, Афганистан заявил о своём нейтралитете. В Афганистане под видом коммерсантов работали немецкие шпионы: Шенк, Фишер, Снауд. Отец говорил, что о них знали. Они тут целыми экспедициями сновали в горах, но, чтобы не дразнить Гитлера, их не трогали. Я вам скажу такую мысль. Все живые существа живут в таком состоянии: борются, чтобы жить и живут, чтобы бороться. Власть и война это две неразлучные сёстры. Одна другой помогает. В итоге война окажется окончательной целью всего человечества.
После войны Британия ушла на второй план. Теперь вы соревнуетесь с Америкой. По имперским амбициям, это те же англичане, только с американским паспортом.
— Ну, все же, они родом оттуда, — засмеялся Бурцев.
— Да, это одна порода. В природе чудес не бывает. Политика — упрямая штука. Теперь уже американцы занимаются подкупом южных племён. Им удалось навязать нашему правительству договор с американской строительной компанией «Марисан-Надсон» на строительство ряда объектов. На покрытие расходов по данному договору ушли все валютные запасы Афганистана.
— Что, вас ободрали как липку?
— Да, Василий, государство и без того бедное, стало исключительно нищим. Договор выполнен не был, дороги не построены, ирригационные сооружения только начали строить. Деньги разворовали. Наши газеты писали, что американцы в 1963 году использовали на строительство вилл для своих сотрудников в пять раз больше денег, чем на сами объекты. А Россия построила тоннель на перевале и дорогу до Кабула. Афганистану это совсем дёшево обошлось.
— Зато моему народу дорого. Мать пахала в колхозе, не разгибая спины, чтобы где-то на перевале чужому государству построили тоннель и дорогу.
— Это, Василий, дело вашего правительства. Они захотели подкупить афганского эмира, вот и построили по дешевке.
— Скажите, чего лезут к вам, англичане, русские, немцы, американцы?
— О, это интересный вопрос! Я об этом часто думаю, и постараюсь объяснить вам просто и доходчиво. Тут дело всё в верхушке власти. Понимаете, человек рвется к власти, вот он ее достиг и самое время наслаждаться ею. Аль нет, оказывается, здоровье шалит. Оно потрачено на борьбу с конкурентами, а так хочется продлить удовольствие, упиваться властью.
Ноха замолчал. Он пошевелил палочкой, расправил угли.
— Зухур, пора шашлыки ставить, — сказал он водителю. — Да, так о чём вы спрашивали?
— Чего они сюда лезут?
— Страна маленькая, разрозненные племена и самое главное, близко Гималаи и Тибет.
— А причём тут эти горы?
— В них-то и вся суть. Я когда учился в Союзе, сдавал экзамен по биологии. Однажды в библиотеке, я наткнулся на книжечку. Сейчас, минутку, запамятовал. А вот вспомнил — что-то о вырождении картофеля на юге. Что за чушь, думаю. Я и так знаю, что картофель у нас не растет, ровно так же, как на севере дыни и арбузы. Поинтересовался, кто же автор. Гляжу, академик Лысенко. Стал интересоваться, а у нашего рода пытливый ум, за что берёмся, раскручиваем до конца. Так вот, изучаю этого Лысенко и узнаю, что он Герой Соцтруда, трижды лауреат Сталинской премии. Думаю, за что же это власти так щедры, не за картофель же. Ну, там ещё занимался борьбой с ревизионистами в биологии, оказывается, и это есть в советской биологии. Нет, не может быть, — думаю, — чтоб за это трижды премией награждать. Копаюсь дальше и нахожу, что этот Лысенко занимался проблемами омоложения организма. Искал эликсир молодости и пообещал это властям. Эврика! — воскликнул я. — Так вот в чем дело. Он пообещал вождю вечную молодость. Я удивляюсь, на что Сталин был недоверчивым к людям, а всё же клюнул на эту куклу. Как власти негодовали, когда умер Лысенко, что их так надули.
— Доктор, вы, кажется, ушли от ответа на мой вопрос.
— Нет, нет, мы как раз подходим к главному. В сказке «Конёк-горбунок» царь хочет омолодиться и решается прыгнуть в кипячёное молоко, да в студёную воду. Царь всегда в сказках хочет молодости и посылает Ивана за молодильными яблоками. Не случайно народ подметил — это факт.
— Так вы хотите сказать, что в Гималаях растут молодильные яблоки?
— Я этого не говорил. Их там нет, но там есть другое — Шамбала. Слышали когда-нибудь о таком городе?
— Читал как-то мельком, Елена Рерих пишет.
— Вот, вот, они тоже жили с мужем Николаем в Гималаях и Шамбалу искали. Я помню ещё ребенком, дедушка мне рассказывал то ли сказку, то ли быль. Потом я много о ней читал. Существовала до нас древняя цивилизация. Она была намного развитее нашей цивилизации. Самые мощные государства были в центре Азии. В горах был создан наукоград. Там достигли больших результатов по телепортации. Переход из физического тела в астрал, и наоборот, происходил мгновенно. Заболело физическое тело, вмиг и ты в астрале, а старое, рассыпалось. Захотел и вмиг создал новое молодое тело. Лечить не надо и рожать не надо — это вечность. Кто найдёт Шамбалу, тот узнает секрет вечности. Согласитесь, заманчиво, на это все клюют.
— Но это же бред! — воскликнул Бурцев, — в это может поверить только дурачок.
— А где вы видели правителей блистающих умом, у них две извилины, одна как захватить власть, а другая как её удержать. Если не все, то, по крайней мере, многие верят, желая продлить своё наслаждение властью. И второе. Говорят, в Шамбале хранится Грааль. Это Священная чаша. Мы, мусульмане, не верим этому, но в христианском мире есть такая легенда. Кто владеет чашей, тот владеет и миром. Вот и крутятся они тут. И англичане, и Гитлер экспедиции снаряжал, да и ваши не дремали, невзирая на то, что материалисты. Яков Блюмкин под видом хромого дервиша долго здесь крутился. Дед его хорошо знал.
— Что, отыскал Блюмкин Шамбалу? — пошутил Бурцев.
— Нет, погиб в лагерях. Зачем Сталину такой компромат. Коммунисты ищут мистическую Шамбалу. К тому же Блюмкин был другом Троцкого, а стало быть, враг Сталина.
— Мне кажется, её никто не найдет. Скажите, как можно отыскать то, чего нет?
— Я бы так не утверждал. Если мы не видим предмет, это не означает, что его вовсе нет. Мы с вами электрон или протон до конца своей жизни не увидим, или уж куда меньшую частицу нейтрино, которую никто не видел. Но утверждаем, что они существуют.
— Это же наука, — возразил Бурцев.
— И это наука, только религиозная. Тибетские монахи утверждают, что достигшие высшей точки нирваны, там бывают.
— Если это наука, то почему молчит другая наука — археология? Куда делась цивилизация и почему не находят ее осколков?
— Делась туда же, куда и стремится наша. Погибла. А по поводу, как вы выразились, осколков, я скажу так. Представьте, что придумано оружие, которое разрушает предметы на молекулярном уровне. Дома, люди, машины, и даже часть земной коры при воздействии этого оружия превращается в атомы водорода. Это наукой доказано, что при взрыве Вселенной должен образоваться простейший атом водорода. Его как раз в космосе наибольшее количество. Соединяясь с кислородом, он образует воду. Вот, например, мы сидим здесь, а на нас подействовали каким-то лучом — и от нас в, прямом смысле, мокрое место, лужа осталась. А с того города, — Ноха махнул рукой в сторону лежащего внизу Кабула, — может быть озеро. Скорее всего, это выпадет дождём, вот вам и всемирный потоп. А там, где воздействовали оружием, плодородная часть земной коры превратилась в водород, испарилась, образовалась пустыня.
— Я гляжу, у вас, доктор, целая гипотеза о всемирном потопе и пустынях. Это уже что-то из области фантастики.
— Почему вы так думаете? Говорят, Эйнштейн проводил эксперименты с эсминцем. Он у него исчезал, а затем появлялся в другом месте. Правда, неудачно, люди погибали. Сжёг он все бумаги. Нельзя человечеству в руки давать такое оружие. Скорее всего, и в Шамбале так думают. Если горе правителям попадёт в руки такое открытие, на земле останется одна пустыня.
— Хорошо, предположим, что вы правы. Хоть что-то должно же остаться, не могло же всё превратиться в воду!?
— Осталось. Наукоград, который, я думаю, был засекречен и о нём мало кто знал. Остались дикие племена, до которых вождям цивилизации не было никакого дела, да горстка людей этой цивилизации. Поселились эти люди на горе, а дикари их считали богами. Потом и эти люди без средств цивилизации погибли или ассимилировались. И остались только легенды о герое, сыне Зевса и земной красавицы.
— Ну, это вы уж слишком, — Бурцев засмеялся.
— Зачем вы смеётесь, Василий; фантастика и реалии ходят рядом. Совсем недавно «Наутилус» был фантастикой, а сейчас такие атомоходы под водой, что капитан Немо сам бы удивился. Только разница в том, что фантастический Немо нёс добро, а эти несут боеголовки, способные уничтожить целое государство, вот вам и пример, когда воплощённая в жизнь фантастика попадает в руки правителям. Они сразу мыслят, как убить соседа.
— Доктор, смею вас заверить, вы ко всему еще и шутник.
— Отнюдь, не шучу. Я только привёл неоспоримые факты.
— Если факты, тогда скажите, зачем им нужен Афганистан. Скорее нужен был бы Китай или Индия?
— Это большие государства и совладать с ними не так-то легко. А мирная экспедиция всегда будет под контролем у властей этих государств.
— Предположим, нашли Шамбалу, неужели вы думаете, что китайский или индийский правитель выпустит эту экспедицию из своей страны. Скорее всего, они там, в горах и погибнут. А с Афганистаном другое дело. Разрозненная, мелко племенная страна. Подкупить вождя какого-нибудь племени пару пустяков. И провожатых в горы даст, и провизией снабдит. Пуштуны через границу снуют, как перелётные птицы. Окажись горстка пуштунов где-то в Гималаях, никто и не обратит внимание. А если найдут, то племя может и исчезнуть. Спецотряду уничтожить племя пару пустяков. Может Шамбала в горах Афганистана. О том, что она есть, я смогу вам привести доказательства из Евангелия: «И прибыли в Иерусалим волхвы с востока, и сказали: «Где тот, кто родился царём Иудейским? Ибо мы увидели его звезду при её восхождении, и пришли поклониться ему»».
— Скажите, Василий, что это за люди с Востока и где они живут? Тут, куда не кинь, нищета и безграмотность? И откуда они узнали о появлении младенца миссии. Стало быть, где-то живут эти люди, коль о них говорит летописец.
— Такие люди есть в любой стране, — сказал Бурцев, — просто, в голове у них серого вещества больше, чем у других.
— Тогда приведу другой пример, — Ноха сморщил лоб, — «Бесы» Достоевского, Верховенский (Пётр Нечаев) говорит: «Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание! Мы пустим пьянство, сплетни, доносы. Мы пустим разврат, мы всякого гения потушим в младенчестве». Скажите, откуда Достоевский мог знать и предсказать всё, что станет со страною после революции?
— Он, не жил в Шамбале он жил в России, — засмеялся Бурцев, — Тут уж совсем просто. Не надо иметь один килограмм серого вещества, достаточно четыреста граммов, как у всех. Просто умение анализировать. Федор Михайлович видел, что за мошенники рвутся к власти. Словами того же Верховенского я отвечу: «Я не социалист, я мошенник». Вот он и предвидел путём анализа, что если к власти придут социалисты-мошенники, будет именно так. Оно так и вышло. Неуч вождь, выгнанный из духовной семинарии, да министры с четырёхклассным образованием. А потом, при Достоевском Нечаев уже опубликовал свой катехизис революционера.
— Тогда приведу еще один пример. Человек предвидел гораздо раньше о грядущей беде. В России тогда социалистов-мошенников не было. Поэт, которого только что я цитировал, пишет:
Бурцев не нашел ответа, на некоторое время возникла пауза.
— Вот видите, такие люди как Лермонтов, прибывают оттуда, — Ноха махнул рукой в сторону гор. Их присылают, чтобы сообщись нам о чём-то очень важном. Жаль только, что мы не прислушиваемся. Декабристы, смута, и он в своём «Предсказании» говорит: — Остановитесь, будет резня, придёт человек в плаще. «И ты его узнаешь и поймёшь, зачем в руках его булатный нож». Они и живут среди нас совсем мало. Сообщив нам важную весть, уходят туда. Вот мы и перешли к поэзии.
— Нет, нет, постойте, доктор, мне хотелось бы еще кое-что узнать. С точки зрения логики, откуда появилась вдруг совершенно на ровном месте эта апрельская революция?
— Хм, смешной вы, Василий, на ровном месте?! Какая революция? Обычная драка кланов за власть. Наши дерутся, а другие государства ставки ставят. Как в казино. Только они забыли, что в казино чаще проигрывают, чем выигрывают. Опять же это борьба двух империй — Америки и Союза. Вы не удивляйтесь, что я вашу страну называю империей. Да, да, Советский Союз, это такая же империя, как и Римская или Британская, с такими же территориальными претензиями. Название не меняет сути. Только вдумайтесь, одна шестая суши — Союз. Кроме того, под вашим влиянием вся восточная Европа и половина Азии. Всё мало вашим правителям, куда их несёт? — наверное, хотят создать империю трёх океанов. Так что эта империя, Василий, покруче Римской. Российским царям и не снилась империя в таких границах.
— По территории, наверное, раза в два больше Римской, — согласился Бурцев. — Только императора у нас нет.
— Позвольте не согласиться, ваши генсеки, что не императоры? Они что, всенародно избранные? Или ограничен их срок полномочия? Они у власти до гробовой доски. Цари у власти меньше находились, чем ваши генсеки. Даже в Римской было гораздо демократичнее. Императоры избирались, и им был определён срок. А в вашей «самой демократичной империи» сидят, пока Аллах не заберёт, или сосед по кабинету не учинит переворот. Говорят, что партия их на этот пост поставила. Партия — это отдельная группа людей, подобравшихся по политическим интересам, но далеко не весь народ. Она имеет верхушку руководителей, они сами себя и назначают. И дерутся там за власть, как скорпионы в брачный период. Припомните, Василий, когда вы лично выбирали этого старца-маразматика, который принёс войну в мою страну?
Бурцев молчал.
— Почему молчите? Не припоминаете? И никто не вспомнит. Потому, что его туда никто не выбирал.
— Его выбрали на пленуме ЦК, — ответил Бурцев.
— А вы что, делегатам пленума давали полномочия? Вы, наверное, скажете, что на пленум делегатов выбирали коммунисты. Почему миллионы беспартийных лишились права выбирать руководителя своей страны? Хотя бы косвенно, через делегатов. Почему коммунисты пренебрегают остальными и решают за всех сами. Хотя и рядовые коммунисты там ничего не решают, да и сути не меняет, императоры они или нет. Главное в том, что они диктуют волю народу, а не наоборот. Советский Союз — это продолжения Российской империи, но, к большому сожалению, он вобрал в себя, её самые худшие черты.
Вот и у нас элита, рвущаяся к власти, объединилась в партию, а затем разделилась на два крыла, на западников и советских. Первые проходили учёбу в Америке и Англии, вторые в Союзе. В одном они были согласны и правы, что в такой дремучей отсталости жить нельзя. Вот и организовались в 1976 году в Народную демократическую партию. В партию входила в основном верхушка общества, народа это не касалось.
В апреле 1977 года был убит главный редактор партийной газеты. Это возмутило членов партии, и они вывели на улицу народ. Ну, скажем не весь народ, но толпу собрали хорошую. Король Дауд арестовал верхушку партии. С этого дня Дауд стал терять свои позиции в армии и в обществе. Через год он окончательно потерял власть. Саурской революции, как вы говорите, никакой не было. Весь народ не поднялся. Да он и не мог подняться. Страна раздроблена на племена. Переворот сделали члены НДПА с командным составом армии. Большую роль сыграл министр обороны генерал Абдул Кадыр.
— А почему же тогда переворот не называют своим именем?
— Понимаете, Василий, не принято такие события называть переворотом. Как октябрьский переворот назвали революцией, вот и события 27 саура 1978 года назвали революцией.
— Это, наверное, из Кремля подсказали, — засмеялся Бурцев.
— Может быть и так, уж больно обе революции похожи. Только после этого согласия в обществе не наступило, как и у вас тоже после революции согласия не было. Учинили гражданскую бойню. Вот и мы копируем с вас. Глупо, конечно. Партия разделилась на два крыла. Во главе одного стоял Нур Мухамед Тараки, он же стал президентом Афганистана. Другим крылом управлял Хайфизула Амин. Он учился в Америке и был явным западником. Говорят, был завербован ЦРУ. Хотя, кто его знает, но, скорее всего — да, как и Тараки завербован КГБ.
— А Дауд, к какой части элиты относился?
— Я бы не сказал, чтобы он был прозападным или просоветским. Он был ничейный. Просто диктатор. Поэтому его и свергли. Но советских чтил. Как-то ваши дипломатические работники пожаловались королю. Возле какого-то кишлака они отдыхали, и по ним выстрелили. Никого не убили, просто так напугали. Дауд спросил, где это было, и на следующий день всё мужское население этого кишлака расстрелял. Я думаю, ваши были в этом сами виноваты.
— Почему вы так считаете?
— Представьте себе, Василий, эту картину. Русские на пикнике. Озеро, шашлыки, женщины в купальниках, мужчины в плавках. По нашим понятиям — это голые люди. У нас женщины в парандже ходят. Вы же лезете в страну, а изучить обычаи, культуру этой страны не хотите. Ваша обычная русская лень и авось. А в моей стране голые мужчины и женщины на виду — это грехопадение. Вот они и стрельнули, чтобы прекратить по их понятиям этот разврат. Их за это Дауд приказал расстрелять.
— Как Амину удалось свергнуть Тараки?
— В середине сентября Тараки исчез при весьма странных обстоятельствах. Официально было объявлено, что он тяжело болен, и поэтому вынужден отказаться от всех своих постов. На пресс-конференции Хайфизула Амин дал понять, что дни Тараки сочтены и, что он не врач, чтобы определить, когда наступит смерть. Как потом выяснилось, арестовали они его 14 сентября вечером. У двери кабинета Тараки, которую охранял личный адъютант, поднялась стрельба. Была объявлена тревога. Но телефонная связь с верными Тараки частями прервалась. Во дворец, якобы для защиты президента, прибыли верные Амину части. Они разоружили президентскую гвардию. К утру всех уничтожили. Тараки был изолирован и содержался под арестом.
— Кто убил Тараки, говорят, сам Амин?
— Нет, что вы, — Рузи, заместитель политического комиссара аминовской гвардии и Экбаль, начальник разведки этой гвардии. Оба были старшие лейтенанты. Они прибыли на квартиру к Тараки, где тот содержался под арестом. Рузи сказал ему, что он должен перевезти его в другое место. Тараки отдал Рузи партийный билет с просьбой передать Амину. Так же отдал Рузи чёрную сумку, где находились деньги и украшения, с просьбой передать эту сумку жене, если она ещё жива. После этого все пошли вниз. Рузи завёл Тараки в комнату, где раньше жила прислуга. Связали полотенцем ему руки и положили на кровать. Затем Рузи душил Тараки, закрыв ему рот подушкой, а Экбаль держал его за ноги.
— Почему народ не встал в защиту Тараки?
— Его не любили, он был непопулярен в народе. Страна феодальная, 90 процентов населения безграмотно. И вот пришли в деревню такие слова: кооператив, аграрная реформа, аннулирование ростовщических долгов. Эти слова были непонятны для народа, точно так же, как полкам на Сенатской площади слово «конституция». Вот они и кричали: «Да здравствует царь Константин и его жена конституция». Так и у нас, эти слова были не ко времени. Народ не был готов к таким переменам. Эти слова владельцам земли и воды были, как заноза в теле. А ещё они по науськиванию ваших правителей взялись за священников. Это самая большая глупость. Разве можно в глубоко религиозной стране трогать муллу. Ваших вождей гражданская война ничему не научила. У вас брат на брата пошёл не потому, что прогнали помещика. По большому счёту он никому не нужен. Раздел произошёл на духовном уровне, когда стали снимать с церквей кресты. Вот и в Афганистане пытались сделать то же самое. Удивительная способность у русского наступать на одни и те же грабли.
Тараки был хозяином в Кабуле, а в деревнях хозяином был феодал. Тараки писал каждый день статьи в газете. Он по призванию был литератором: писал рассказы, повесть «Скитание Банги». Вот и занимался бы своим делом, а он в политику полез. Кто его статьи мог читать — население, в основном, неграмотное. Далее, Василий, вы всё уже знаете сами. В Кремле узнали, что убит их ставленник. Они прислали спецназ, штурмом взяли дворец Амина. Всю охрану вместе с Амином уничтожили. Назначили своё правительство и ввели свои войска. Народ Афганистана не терпит чужеземцев на своей земле. Он восстал и стал с вами воевать. В конце концов, вы будете вынуждены покинуть Афганистан. Российская империя снова наступает на те же грабли.
— Доктор, если не секрет, вы кто?
— Я не понял, — Ноха снова сморщил лоб, напрягаясь понять смысл вопроса.
— Ну, прозападник вы или просоветский?
— А, вот вы в каком смысле!? Я не тот и не другой. Я за свой народ, и хотел бы, чтобы его оставили в покое. Я не хочу этой нищеты народа и дремучей безграмотности. Но я и не хочу, чтобы к письменности моего народа приделывали русские буквы, как это делали российские чиновники с письменностью среднеазиатских республик. Я не желаю, чтобы чиновник российский или американский пытался исправлять культуру и обычаи моего народа.
— Почему вы так думаете, что кому-то понадобиться менять ваш уклад жизни?
— Я не думаю, а вижу. Приведу один пример и вы со мной согласитесь. Каждый мусульманин живёт по законам шариата. Для него Коран — это закон. Коммунисты отменили религию в среднеазиатских республиках и заставили всех жить по своим законам. Возьмём, к примеру, семью и брак. Коран разрешает иметь мусульманину несколько жён, а коммунисты говорят — одну. А кто же будет кормить одиноких женщин и детей? Женщина не должна быть ничья, её кто-то должен кормить. Так и дети не должно быть беспризорными. Я хочу вас спросить, Василий, вы видели в Афганистане беспризорников?
— Нет, не видел.
— Заметьте, Афганистан воюет, и погибает много мужчин. Всё дело в том, что если погибает мужчина, его жену и детей забирает его брат или близкий родственник.
— А как же любовь? Женщина может, захочет выйти второй раз замуж?
— Захочет. А если не возьмут? Между ребенком и любовью необходимо отдавать первенство ребёнку. Любви отдаётся первенство до рождения, а когда родился, соизволь вырастить. Продление рода главнейший вопрос в природе. Некоторые особи все силы отдают на рождение себе подобных. Отметав икру, полностью погибают. Буддисты говорят, к примеру, что все души умерших людей возвращаются на землю, переселяясь в новорождённого. Я вам скажу так. Царь завоёвывал Среднюю Азию, но не лез к мусульманину под одеяло. А эти лезут туда, куда вообще не положено государству лезть.
— Сами-то, сами какие, — засмеялся Бурцев. — Ленин поселился в Кремле, в четырёхкомнатной квартире с Крупской и Арманд. Так и жил с гаремом, в ЦК только посмеивались, а других за прелюбодеяния привлекали к партийной ответственности, да с должностей снимали.
— Вот, вот, проповедуют воду, а дуют сами водку. Так вот и живут, имея дома законную жену и две, три незаконных. И рождаются у этих любовниц незаконные, бесправные дети, не могущие претендовать не только на наследство своего отца, но и даже на отчество. Одним словом, безотцовщина. Вот вам и любовь, Василий. А я не хочу, чтобы такие порядки были в моей стране. Я мусульманин и обязан жить по Корану. Хочу, чтобы народ Афганистана решал свою судьбу сам, и чтобы не стравливали его друг на друга. Аллах людям дал эту землю, пусть горную, неудобную, без полного достатка воды. Эти горы, эти камни, эти оазисы в междугорьях — наши. Понимаете, Василий, наши, — он поднял указательный палец и помахал им перец лицом у Бурцева, — и мы должны быть хозяевами этой земли, а не пришельцы.
— Ошибаетесь, доктор, абсолютной независимости не бывает.
— Конечно, так, я скорее соглашусь с вами. Мы дети космоса и живём по его законам. Рождаемся как звёзды, и умираем как они, в конце испуская пучок энергии, и называя её душой. Мы также как и они пытаемся притянуть к себе всё, что находится в поле нашего притяжения. Государства состоят из нас, из людей. А когда во главе стоят особи, наиболее активные в плане притяжения, тогда государство поглощает вокруг себя всё больше и больше территории, разрастаясь в империю. Когда критическая масса территорий и членов этой империи достигает таких величин, что внутри имперской энергии не хватает, чтобы влиять на эту массу, тогда влияние правителя минимизируется: появляются десятки мелких правителей, не желающих подчиняться главному, и империя разрывается. Обычно это происходит при демократизации общества и при слабом императоре. Казалось бы, чему-нибудь и можно было бы научиться, и не пытаться поглотить другие территории. А ведь нет, каждая империя повторяет эти ошибки заново. Вот и вы пытаетесь проглотить Афганистан. Не получится. На мой взгляд, для вас это слишком много. Вы достигли пика, после чего начнёте разваливаться.
— Вы же сами сказали, что поглощения других — это закономерно, — сказал Бурцев.
— Да, это закон космоса, иначе не было бы движения, а без него нет жизни. Вы думаете, эта трава, — Ноха ткнул палкой в пожухлый куст, — не пытается захватить территорию вокруг себя? Дудки, если она перестанет бороться за своё место под солнцем, она погибнет.
— Выходит, чтобы жить, нужна чья-то смерть? Вот вы и оправдываете эту войну.
— Нет, не оправдываю. Есть много методов бороться за сферы своего влияния. Где и когда находился ваш поэт Лермонтов, а я его читаю, люблю. Следовательно, вы, русские, повлияли на меня. Торговля, культура, и я уже ваш, я мыслю как русский, я уже живу в вашем обществе. Мне надо покупать ваши книги, ходить на концерты ваших музыкантов, покупать ваши товары. Я невольно становлюсь членом вашего общества, но и не теряю своего достоинства и самобытности. В этом духе я буду воспитывать и своего ребёнка. А убиванием людей занимается примитивный ум.
Стемнело. С гор потянуло прохладой. Водитель поворачивал лежащие на камнях шашлыки. Бараний жир капал на угли, и тянущий с гор воздух наполнялся ароматом и разливался вокруг.
В бане зашумели. Открылась дверь и в дверном проёме показалась фигура Данилова. Он подошёл к Нохе и взял его за плечо.
— Э, философ, ты чего сидишь, иди одевайся, сейчас за стол сядем.
Следом за Даниловым сразу же вышел Лужин. Он хохотал.
— Вася, сейчас Игнатченко про Брежнева и Индиру Ганди анекдот рассказал. У Гены голос, ну копия Лёнин, ещё и почмокивает, как Брежнев.
— Вот видите, — поднимаясь, сказал Ноха, — когда народ не может влиять на свою власть, он про неё сочиняет анекдоты, чтобы хоть как-то её пронять.
— Шашлыки готовы? — спросил Лужин.
Бурцев поднял шампур и подал его Лужину.
— Командиру по уставу положено пробу снимать, — пошутил Бурцев. Лужин положил кусок в рот.
— Ребята, вкус бесподобный.
— Зухур умеет шашлыки делать, — сказал Данилов. Затем с шумом потянул ноздрями воздух. — А аромат, какой. Это саксаул дает такой приятный запах.
— Ну, что же, тогда к столу, — громко провозгласил Лужин. — Сегодня никто никуда не поедет. Ночевать будете в полку, я распорядился, постели всем приготовлены. Завтра вместе и уедем — я в аэропорт, а вы по домам.
Все потянулись в помещение. У самой двери Данилов остановился и взял Бурцева за плечо.
— Как тебе, Вася, мой философ, не уморил? Как тебе его идеология?
— Нормальная идеология, правильный человек. Родину свою любит. Вот только одного не пойму. Как он, с таким мировоззрением и в вашей фирме?
— А чего тут не понять. Лучше так, чем идейный дурак. Профессионал он хороший и честный. Я уверен, что предательства не будет. А потом, я же туда, наверх не докладываю, о чём он мыслит. Иначе пришлют, Бог знает кого.
— Рассказывал мне, как Тараки убили.
— Ты думаешь, идеология сработала? — сказал Данилов. — Идеология, только не их. Деньги всё сделали, деньги. Америка богаче нас, вот и дала Амину больше бабок, чем мы Тараки. И сейчас бьют друг друга далеко не по идейным соображениям. Вот только вчера завезли главарю банды мешок афгани. Подкупили, чтобы он другую банду уничтожил. А завтра другому дадим, чтоб этого уничтожил. Хорошо, что афгани в Перми печатают, а то где их столько взять.
— Говорит Ноха, что все равно мы уйдём отсюда.
— Да, Вася, он прав, безусловно, уйдем, и при том не солоно хлебавши. А если не уйдем, то обречены на вечную войну. Страна не выдержит такой нагрузки. Мы то уйдём, а с ними что будет? Раздрай, — они же кровники, из-за денег друг друга мочат. Кровная месть долго будет после нашего ухода гулять.
В это время из бани вышел Ноха.
— Где ты там запропастился, — сказал Данилов, — все за столом, мы тебя ждём.
— Я ещё душ принимал.
Данилов повернулся к Бурцеву.
— Ты гитару взял?
— Там лежит.
— Споешь нам сегодня свои песни?
— Вы и песни сочиняете? — обратился к Бурцеву Ноха.
— О… знаешь, какие у него классные песни, — ответил за Бурцева Данилов.
— А чего же вы мне сразу не сказали, что вы поэт, я же фанатик поэзии и сам немного пишу.
— Поэт — это громко сказано, — засмеялся Бурцев.