Уже пробивался рассвет, но Бурцев никак не мог уснуть. Он думал обо всех совершённых им ошибках. Если его убьют, то где его похоронят, скорее всего, здесь. Его могила зарастет травой, и некому будет за ней ухаживать и никто не положит на неё цветок. Критиковал себя, что бездарно прожил отпущенные годы. Он даже позавидовал Суркову.
— У него есть жена, дети, которые будут помнить отца. Будут приходить на его могилу, — думал он, — а у меня никого нет, кроме брата, где-то там, далеко на востоке. Как уехал на комсомольскую стройку, там и остался. Моя могила зарастет бурьяном, а через несколько лет вовсе рассыплется. А может, найдётся сердобольная старушка, которая вырвет на этом холмике траву. Тьфу ты, дурацкие мысли лезут в голову. Я должен жить. Я буду жить. Я нужен Асе, я найду её. Мы создадим снова семью. Всё забуду, всё в прошлом. Это глупая молодость. Мы всё начнём с белого листа. У нас будут дети, мальчик и девочка. После Афганистана я уйду в отставку. Майоры уходят в сорок пять, мне еще больше десяти лет служить. Два года на войне в Афганистане. Потом получить хорошую квартиру в городе.
В раздумьях он начал куда-то проваливаться. Опять снилась мама. Как будто снова провожала его в училище, он хочет подбежать и поцеловать её, а она уходит и говорит: «Живые к живым, Васенька, а мёртвые к мёртвым. Знаю, сынок, трудно тебе, но всё будет хорошо». Проснулся от стука в дверь. Полусонный открыл дверь, на пороге стоял Васин.
— Доброе утро. Командир свою машину дал, велел отвезти вас в штаб округа.
— Я же должен быть в штабе в четырнадцать.
— А сейчас посмотрите сколько?
Бурцев глянул на часы, было одиннадцать.
— Это я так долго спал?
— Нервы железные, командир. Другой бы уже обдристался, а вам хоть с пушки пали. Как будто не на войну, а в отпуск на море едете. Еле достучался.
— Нет, просто много выпил и поздно лёг. Вчера после ухи ещё с Никольцевым посидели. Приходил проститься, малость засиделись. Сказал, что Суркова убили в Афгане. Ты знаешь об этом?
— Знаю, сосед мой по площадке. Вой стоит, не могу в дом зайти. У командира попросился вас отвезти. Проплачется, после обеда приеду, надо помогать. Моя жена, её валерьянкой отпаивает. Наказал жене, чтобы сидела возле неё неотлучно. Наша доля тяжёлая, а их ещё хуже. Нас шлёп, и ты на небесах, и ничего тебе уже не надо. А им детишек выходить и муки все на горбу нести.
— Присядь, Витя, я побреюсь, душ приму, приготовлю завтрак, и поедем.
— Мойтесь, Петрович, я завтрак смастерю. Что готовить?
— Холостяцкая еда — яичница.
Через полчаса они сидели в машине. Пропетляв немного по извилистой дороге, УАЗ выскочил на трассу. К штабу подъехали вовремя. Возле него уже собралась огромная толпа. Это были убывающие офицеры и их провожающие жёны, дети, друзья. Прошёл ровно час. К толпе никто не выходил. Рядом с Бурцевым стоял подполковник. На огромном чемодане сидели его жена и сынишка. Подполковник давал ей какие-то указания, что и как необходимо сделать.
— Простите, — спросил Бурцев, — вы не знаете, до которого часа будем стоять. Водички бы на дорогу взять.
— До четырёх часов, — ответил подполковник, — в штабе с двух до четырёх обед.
— А зачем же они тогда к двум вызывали?
— Перестраховка, ефрейторский зазор. Им начхать, что ты на войну едешь, у кадровиков главная забота, чтобы пузо не отощало. Через площадь Дом офицеров — там и водичка, и водочка и покушать — всё есть.
Бурцев и Васин сидели в кафе.
— Пить будете, Василий Петрович?
— Знаешь, что, Витя, давай на ты, хватит это выканье; закажем грамм по сто и закусочку.
Официантка принесла всё на стол, Васин поднял рюмку.
— Что тебе пожелать, Вася, как в той песне поётся: «если смерти то мгновенной, если раны небольшой». И невесту, чтобы нашёл, хватит бобылём бегать.
Перекусив, они вернулись к штабу. Люди продолжали толпиться возле входа. Где-то к шестнадцати толпа стала увеличиваться. С разных концов к ней подходил народ. Всем велели сесть в автобусы и ехать в аэропорт.
Бурцев стал прощаться с Васиным. Он обнял его и крепко прижал к себе.
— Витя, твою удочку буду помнить всю жизнь. Хорошая была удочка, сколько карасей ею наловил, и пришлось всех отпустить.
— До твоего приезда сохраню. Приедешь без единой царапины, удочка твоя.
— Всё замётано, ловлю на слове.
Они пожали друг другу руки, расцеловались.