— Да, — пробормотал я, снова переживая события двухлетней давности. Нарин, вынашивающая редкостную тварь, мельница, смотритель, море. Я столько раз говорил себе, что всё произошедшее было не более чем кошмарным сном, но жизнь снова столкнула меня один на один с неизведанным.
— Скажи мне только, — попросил я пастуха и показал рукой на белых зверей. — Какие они? Собиратели?
Паренёк пожал плечами.
— Эйи, — сказал он, подумав. — Они Эйи и всё.
Увидев, что это ни о чем мне не говорит, пастух несколько раз сжал руки в кулаки. На его лице было написано, что он пытается что-то сказать, сформулировать, но у него не получается. Наконец юноша неуверенно произнёс:
— В каждом есть свет. Каждый живой светит, как свеча. Как светильник. Дрэи гасят светильники собирателей. Если всё время сидеть на одном месте, ноги слабеют. Если никогда ни о чем не думать, слабеет ум. Людям Аидрэ-дэи нужно чтобы Эйи собирали цветы лау-лау. Они не дают им мыслить, ввергая разумных существ в состояние тупого скота. Никто не знает, из каких земель дрэи привели собирателей. Но с тех пор, как Эйи появились у нас, мой народ ненавидит их и считает демонами. Меня ненавидят за то, что я служу дрэям, но я делаю это не по своей воле. Я знаю Эйи лучше чем кто-либо из моих собратьев. Они уносят жизни наших женщин, губят нашу землю. Но это вина дрэев, а не собирателей. Если бы Эйи могли, они бы уничтожили дрэев.
Юноша замолчал. Я подумал немного и спросил его:
— Если ты не испытываешь к ним ненависти, зачем даешь своей собаке мучить их? Если они не чудовища, а угнетённые существа, разве тебе не жаль из?
— Жаль? — удивлённо повторил пастух. — Моё сердце не знает жалости и сострадания, иначе дрэи никогда бы не поставили меня стеречь собирателей. Я не жалею никого. Даже себя. Может, именно поэтому меня не принял мой народ. Они слишком мягкосердечны и добры. Я для них слишком прям и несгибаем. Они готовы любить весь мир, а я люблю только голос ветра. Нам не по пути.
Сказав это, паренёк улыбнулся, слегка прищурил глаза и заиграл на флейте. Мелодия у него получилась печальная и протяжная. Несколько Эйи подняли головы и долго на него смотрели, слегка кивая в такт музыке. Собака поднялась на ноги, подняла морду к небу и громко тоскливо завыла. Пастух перестал играть и потрепал её по голове.
— Тихо, Клико.
— Где этот мшистый лес? — спросил я. — Куда мне идти?
Пастух молча указал мне рукой. Я кивнул и, не прощаясь, побрёл по узкой тропинке в густой траве. Пёс ринулся за мной и несколько метров шел след в след, сдавленно рыча и капая слюной. Потом, видимо, кто-то из белых зверей решил совершить побег с поля, пёс рыкнул и кинулся наводить порядок. Снова зазвучала нежная мелодия флейты. Я шел по тропе прямиком в мрачного вида лес, синеющий далеко впереди.
Когда я вошел под сень величественных деревьев, мне почудилось, что я оказался в чреве какого-то чудовища. В самом деле, из ясного и солнечного дня я попал в сумеречную чащу, со всех сторон окруженный высокими соснами и дубами. Лес был действительно мшистым. Зелёный мох был под ногами, мох покрывал разбросанные повсюду огромные валуны, мох был на корнях и стволах деревьев. Было довольно влажно, и наконец-то отступил обволакивающий медовый аромат. Здесь пахло болотом, травой и стоячими водами. Я прошел немного вперёд и увидел небольшое озеро, сплошь затянутое тиной. Через него для чего-то был переброшен крепкий деревянный мостик, тоже заросший мхом. На мосту была небольшая бревенчатая будка с одним окошком. Тропинка вела в сторону от озера, но я не удержался и поднялся на мостик. Перила его были скользкие от влажного мха, на них сидели три крупные улитки. Я подошел к будке и заглянул в окошко, но там никого не оказалось. Я разглядел перевёрнутый стул и осколки битой посуды, лежащие на полу. Когда я спустился с моста, из окошка будки выскочила белка и уселась на перила. На меня она не обращала никакого внимания.
Я не могу сказать даже, какое время суток было в этом странном и удивительном лесу. Когда я поднимал голову вверх, я не видел ничего, кроме тёмно-зелёный ветвей, сплетённых над моей головой. Я шел по тропинке всё дальше и дальше, постепенно проникаясь очарованием леса и стараясь шагать осторожно, чтобы не хрустнула ни одна веточка, ни дрогнул ни один листочек. Поначалу я не видел ничего, кроме зелёного мха, потом мои глаза стали различать цветы и травы, сверкающие, как драгоценные камни. С удивлением смотрел я на длинные стебли колокольчиков, до самого верха покрытые блестящими прозрачными каплями, и на сами колокольчики, в центре которых переливались маленькие синие шарики. Несколько раз я пробовал прикоснуться к ним рукой, но они оказывались скользкими, как ртуть, сами собой убегали от моих пальцев и скатывались в мох. Травы здесь были с острыми как бритва краями, в чем я уже успел убедиться, неосторожно коснувшись их ладонью.
Потом я увидел удивительные соцветия люпина, который здесь назывался не иначе как лау-лау и имел особую ценность для дрэев. Больше всего здешний люпин напоминал мне кукурузные початки, настолько твёрдыми и прочными казались их маленькие цветы, плотно облеплявшие толстый стебель. Я осторожно потрогал их, и мне показалось, что я прикасаюсь к чему-то желеобразному. У меня на пальцах оказалась густая масса, по консистенции напоминающая зубную пасту. Запах у неё был довольно приятный, к лёгкому цветочному аромату примешивалась древесная нота.
Руки я вытер об траву, и пошел дальше через заросли лау-лау, которых здесь было в великом множестве. Нет, люпин не рос сплошным ковром, как это часто бывало в нашем дачном посёлке на заброшенных участках, нет, здесь он довольно гармонично сочетался с местным вариантом папоротника и незнакомыми травами. Мне послышалось, что я различаю лёгкий перезвон, а когда я прислушался, выяснилось, что так звенят лау-лау. В лесу не было не ветерка, я решил, что тому виной мои шаги, но когда я остановился и даже задержал дыхание, цветы по-прежнему мелодично звенели. Звучание у них было довольно своеобразное, но мелодичное, будто бы лау-лау подчинялись невидимому дирижеру. Это придавало мшистому лесу особое обаяние. Я немного постоял и поглядел по сторонам, отмечая про себя то, насколько здесь спокойно и безопасно, а потом пошел дальше, уже не останавливаясь ни на миг.
Через полсотни шагов я буквально вылетел на залитую солнцем лужайку и долго ещё щурился на яркий свет. Лес закончился так быстро, что я даже не успел ничего понять, не было ни просвета между деревьями, ничего, что могло бы послужить хоть какой-то границей. Я вышел из мшистого леса как из подъезда дома, моментально оказавшись на улице. В первый момент это меня изумило, но потом я подумал, что в таком месте удивляться чему бы то ни было не имеет смысла.
Когда мои глаза перестали болеть от солнечного света, я смог как следует оглядеться. На лужайке я увидел совсем молоденькую девушку в длинном светло-красном платье, сидящую прямо на траве. На вид ей было лет пятнадцать, не больше. Рядом с ней сидел, поджав под себя лапы, собиратель, а его огромная уродливая голова лежала у девушки на коленях. Челюсти зверя что-то пережевывали, все четыре глаза были закрыты. Рука девушки покоилась на боку собирателя.
— Привет, — сказал я как можно спокойнее, чтобы не напугать ни зверя, ни человека. При звуке моего голоса девушка вздрогнула, а собиратель лежал всё так же неподвижно. Кажется, он спал. В первый момент девушка хотела вскочить, но потом вспомнила о том, чья голова лежит на её коленях, и осталась на месте. Здороваться со мной она не стала.
— Я Игорь, — представился я. — Я ищу дорогу домой. В мой, гм… аларин.
— Иди по дороге прямо, — сказала девушка, опустив взгляд и перебирая руками жесткую белую шерсть зверя. — Тропинка приведет тебя туда, куда нужно.
— Спасибо, — поблагодарил я. Но я расспрашивал её вовсе не для того, чтобы узнать дорогу, которую и без того указал мне пастух. Не знаю почему, но в этом странном месте мне отчаянно хотелось заговаривать с каждым, кого я встречал. Возможно, я делал это для того, чтобы не завыть от отчаяния и одиночества, а может во мне ещё не угас дух авантюризма, который, казалось, я давно в себе потушил.
— Как тебя зовут? — насмелился, наконец, спросить я. — Ты тоже служишь дрэям? Как и тот пастух, за лесом?
Глаза у девушки вспыхнули, на щеках выступил румянец. Она осторожно взяла голову собирателя, аккуратно переложила её на землю и вскочила на ноги. Росту в ней оказалось немало, так что мне с моими ста восьмьюдесятью сантиметрами пришлось смотреть снизу вверх.
— Как ты смеешь говорить мне о нём! — воскликнула она. Голос её оказался мелодичным, с еле заметной хрипотой, так, как будто у девушки было простужено горло. — Как смеешь ты говорить о том, кто предал собственный народ!
— Прости, — поспешно сказал я, вскидывая руки в просительном жесте. — Клянусь, я ничего не знаю о том пастухе, кроме того, что он пасёт белых зверей! Я увидел тебя с таким же животным и решил, что ты…
— Животным! — вскричала девушка с затаённой болью. — Знаешь ли ты, что это… животное по разуму не уступает любому пришлому мудрецу?
— Прости меня, — повторил я. — Я не знаю ни тебя, ни твоего мира.
— Это не животное! — продолжала девушка, совершенно меня не слушая. — Эйи умны, Эйи преданны, Эйи…
— И я не знаю, как сюда попал, — возвысил я голос. — Если я невольно обидел тебя, прости. Я блуждаю здесь с самого утра, я потерял двоих мальчишек, и не знаю, вернусь ли я домой к дочери. Я чужой здесь. И мне нелегко.
Видимо, последние слова я произнёс особенно громко, потому что собиратель открыл глаза и встал на свои кривые лапы. Он долго смотрел на меня, подрагивая кончиками ушей, потом подошел и ткнулся носом в моё колено. Медленно, очень медленно зверь поднял голову и внимательно посмотрел мне в лицо. Его взгляд заставил меня поёжиться, уж слишком осознанным он был.
— Я Тайя, — неожиданно сказала девушка. — А он Тари.
Услышав своё имя, белый зверь мотнул крупной головой и издал гортанный звук. Пасть его при этом была закрыта, уши всё ещё вздрагивали.
— Он твой? — спросил я, стараясь выражать свои мысли как можно более лаконичнее, чтобы невзначай не обидеть свою новую знакомку.
— Тари свой собственный, — с некоторой гордостью сказала Тайя. — Я присматриваю за ним.
— Хорошо, — кивнул я. — А тот юноша…
— Агхни! Агхдахнаи! — хрипло крикнула девушка. — Прислужник дрэев! Он губин собирателей, как слепых котят!
— То есть пасёт, — поправил её я. — Но разве ты сама делаешь не то же самое?
Мои слова привели девушку в бешенство. Она подскочила ко мне с явным намерением выцарапать глаза, и только тонкий писк Тари остановил её. Тайя шумно вдохнула и заговорила так быстро, что я с трудом разбирал слова:
— Я бы лучше позволила убить себя и тем самым уничтожить мою бессмертную душу, чем добровольно стала бы мучить собирателей! Тари не глупая скотина, он живое и мыслящее существо. Я общаюсь с ним как с равным себе, как с ребёнком, который нуждается в моей опеке! Тори выносила Нанарин, моя сестра и достойная дочь нашего народа.
— Нарин? — с изумлением воскликнул я. — Я знаю её! Я видел её несколько лет назад. Я был с ней на мельнице, я…
— Так это был ты? — не меньше меня удивилась Тайя. — Смотритель сказал, что к Критхэ её отвёл какой-то пришлый человек. Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу тебя. Ты спас Нарин от насильственной смерти и за это я вечно буду тебя благодарить. Но ты приходил тогда и вернулся снова. Зачем?
Я ничего не ответил. Слишком многое мне надо было обдумать. Для начала я для себя отметил, что таких совпадений не бывает, и если я встретился с сестрой Нарин, значит в этом был какой-то смысл. Чья-то воля, знать бы ещё только, добрая или злая. Ещё у меня было предположение, что мир, в который я попал, гораздо меньше нашего и его можно исходить из конца в конец за считанные дни. В таком случае вероятность случайного совпадения возрастала в разы. Хотя, конечно, о случайных встречах нельзя судить с точки зрений простой вероятности. Сколько раз бывало, что я несколько раз на дню встречал одного и того же человека в пятимиллионном Питере. И в то же время я мог неделями ловить проклятого мастера по дверным замкам, живущего в одном подъезде со мной. Его звали Антон Филиппович и он был необходим мне как воздух. Дело в том, что работники, которые устанавливали мне новую дверь, умудрились не совсем ровно совместить запорную планку и засов, так что ключ проворачивался в замке с ощутимым трудом. Вызывать их ещё раз мне не хотелось, а соседи порекомендовали мне мастера-золотые руки Антон Филипповича. Вот этого самого мастера я и вылавливал чуть ли не три недели подряд, потому что его телефон мне не дали, а дома его постоянно не оказывалось.
Я так задумался об Антон Филипповиче, что совсем позабыл о Тайе и Тари, которые смотрели на меня с любопытством. Но размышления о дверном мастере привели меня к интересной мысли, а именно, почему я уже второй раз попадаю туда, куда по логике вещей вход должен быть закрыт. Вот ведь как интересно устроен человеческий разум, порой идеи рождаются в нём от, казалось бы, совершенно посторонних факторов. В самом деле, как связан дверной мастер со входом в приграничный мир? Быть может, у меня мелькнула мысль, что в это место тоже существует особый вход, дверь, запираемая на ключ? А если так, то кто дал мне ключи? Или я воспользовался какой-то тайной лазейкой? Но сколько я не рассуждал над этим вопросом, мне ничего не приходило в голову. Я посмотрел на умную морду Тари и кивнул ему:
— Я назвал тебя зверем, а прощения почему-то просил у твоей подруги. Но его я должен просить у тебя. Прости меня.
Каково же было моё удивление, когда в голове у меня совершенно отчетливо прозвучал тихий голос:
— Это ничего. Ничего.
Я открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но мой язык словно прилип к гортани и я не мог выдавить из себя ни слова. Тайя смотрела на меня с некоторым опасением, очевидно, ожидая какой-то бестактности, Тари опустил морду к земле и задумчиво ворошил лапой густую траву.