— А вдруг она жива? — с жаром спросил Кратц. — Вдруг всё это время она там, в реке, вдруг она…
— Никаких вдруг, мой друг, — оборвал его Градэ. — Бог знает, что ты говоришь. А мне, старому дураку, не следовало забивать твою голову всей это чепухой.
Старик уперся локтями в колени, переплёл пальцы и уложил на них подбородок. Лицо его приняло непроницаемое выражение. Вирго понял, что говорить с ним на эту тему бесполезно и решил сам выяснить то, что его так заинтересовало. В тот день ему не удалось придти к реке, а на следующий с раннего утра Кратц бродил по лесу со своими юными подружками. Ещё через день Вирго отравился ягодами и неделю провалялся в жару и бреду, а потом на долгие годы он и думать забыл о Фриззе, чудовище из электрической реки.
В детстве многое забывается очень быстро, но ещё стремительнее забывается и само детство. Иногда Вирго ещё до зари поднимал с постели заспанную Зои и вместе с ней шел будить Нанарин, которая отбивалась так, как будто от этого зависела её жизнь. Втроём дети отправлялись в мавкин лес, где умывались чистой как слеза озёрной водой, завтракали сорванной с куста земляникой и играли в прятки, воображая себя разбойниками.
В лесу было тихо и спокойно, даже звонкие крики не нарушали его торжественного молчания. Мало помалу детьми начинало овладевать состояние восхищенного единения с природой, когда каждый лишний звук воспринимается как личное оскорбление. Вирго шагал впереди, стараясь идти как можно тише, за ним мелкими шажками семенили взявшиеся за руки Зои и Нарин. В черных волосах Нарин пламенели бутоны купальницы и алых тюльпанов, Зои сосредоточенно жевала травинку и внимательно оглядывалась по сторонам. Из всей компании только она беспокоилась о том, что бы сказали взрослые, увидев их в мавкином лесу. Именно из-за её опасений из дома выходить приходилось ещё в утренних сумерках, когда все взрослые ещё крепко спали.
А лес открывал перед детьми свои самые сокровенные тайны. Серебристо-серые стрелки травы блестели от капель росы, черные ягоды вороньего глаза хищно смотрели из четырёхлистной окантовки. Вороний глаз Нарин упорно называла "жемчужинкой", малину и тутовник "бисером", а мелкую лесную землянику почему-то ракушками. Вообще надо сказать, что стремление Нарин назвать каждую вещь своим особенным именем происходило не от её богатого воображения, а от неосознанного желания обладать всем миром. Обладание она понимала через наречение, и так Зои вдруг превращалась в "Зое", Вирго во "Ирго" И "Врего", а мавкин лес в скромное "мой лес". Иногда Зои совершенно не понимала подругу, иногда даже обижалась, но совершенно не могла сердиться, когда Нарин обнимала ручками её за шею и говорила, что Зои "совсем моя".
В малиннике Вирго чувствовал себя, как рыба в воде. Малину он мог есть до бесконечности, предпочитая её завтраку, обеду и ужину, а ягода, которая росла в мавкином лесу была ещё и крупной, как садовая клубника. Кратц набирал полные пригоршни ароматной малины и с наслаждением поедал её так стремительно, что наблюдающая за ним Нарин только завистливо вздыхала. А ещё была лесная мята с нежным запахом, если нюхать с куста, и с навязчиво-резким, если оборвать листики и растереть в ладонях. Была разноцветная медуница, маленькие цветки которой можно было осторожно вытянуть из зелёных гнёзд и высосать сладковатый сок. Была отчаянно жгучая крапива, которую можно было спокойно брать в руки во время цветения. И толстые стебли иван-чая, с которых начисто обдирались все листья и делались шпаги и мечи. Марьянник, который Нарин упорно называла "фонариками" и, конечно же люпин, который рос повсюду. Для Кратца лес был отдушиной, где он мог чувствовать себя самим собой. В лесу ему дышалось легко и свободно, он утрачивал всякую скованность и двигался легко и свободно. Вирго казалось, что входя под своды мавкиного леса он становится его неотъемлемой частью, сливается в единое целое с вековыми соснами и папоротниками, ягодными кустами и низкой мягкой травой. В лесу Кратц был счастлив.
Счастлив он был и в тот день, когда в корпорации решили, что медлить с трансформацией четырнадцатилетнего Вирго больше нельзя. Он только что пришел из леса, влажный от пота и мелкого грибного дождя, ещё пахнущий сосновой хвоёй и мокрой травой. Губы и язык Кратца были тёмно-синие от черники, в карманах лежали три раздавленные сыроежки и горстка мелких лисичек. Вирго не успел перекинуться и словом с Зои. Не успел попрощаться с Нанарин. Его раздели до белья, отрезали волосы и отвели в "Арвори". Жемчужное ожерелье Кратц сжимал так крепко, что его не смогли вырвать у него из руки. Нитка лопнула и жемчуг рассыпался по полу. В кулаке Вирго осталась одна жемчужина, но когда ему ввели валиум, ладонь разжалась и жемчужина укатилась в дальний угол лаборатории. Кратц уснул.
Так как мальчик был слишком мал ростом, установку "Арвори" пришлось запустить в особом режиме, который учитывал бы особенности необычного, тщедушного тела. Конечно, у руководства были мысли забраковать Кратца и совсем выбросить из проекта, но его показатели здоровья были в норме, и не хотелось терять сравнительно неплохой материал. С Вирго сняли виртуальный слепок и приступили к разработке экзоскелета. Однако уже на первых порах вживления дрэи столкнулись с непредвиденными трудностями. У Кратца открылась сильная аллергическая реакция на подавители мышечной активности, поэтому для того, чтобы он не повредил сам себе, Вирго приходилось фиксировать ремнями в одном и том же положении. Но и это не помогало. В худеньком, хлипком теле оказалось столько сил и способности к сопротивлению, что на первых порах от Кратца пришлось и вовсе отступиться. Держать его постоянно на валиуме было небезопасно, поэтому оставалось только ждать, когда воля Вирго будет сломлена. Помимо личностных барьеров возникла проблема и в области физиологии. Несмотря на неплохие показатели и вполне подходящий возраст, многие органы Кратца были развиты плохо, работали не должным образом и тормозили процесс. Когда экзоскелет был готов и его внедрение разделили на положенное количество этапов, оказалось, что в случае с Вирго их количество придётся увеличить вдвое, а то и втрое. Долго время организм Кратца отказывался принимать инородные тела, наступало отторжение и не могло идти и речи о том, чтобы заниматься замещением информации ДНК на клеточном уровне. Только после продолжительной стимулирующей терапии состояние Вирго стабилизировалось, и очередной период трансформации мог быть запущен. Но вскоре последовал ещё один сбой, за ним ещё и ещё. Причина подобных сбоев была неизвестна — соматическая причина. Аидрэ-дэи не имели ни малейшего понятия о психологии и не считали возможным какое-либо физическое нарушение вследствие психологической проблемы. Но проблема существовала, незамеченная и не выявленная, она существенно тормозила трансформацию, растягивая каждую простейшую операцию на часы, а то и дни.
Один из этапов трансформации проходил ночью, когда, собственно, и происходило замещение ДНК. Предполагалось, что на этот период дрэй будет находиться в состоянии естественного сна, что, собственно, и происходило. Дневные процедуры выматывали и ослабляли организм, так что к вечеру пациент засыпал сам собой. Но в случае с Вирго всё происходило по-другому. Он был самым старшим в своей группе, более вынослив и менее всех прочих нуждался во сне. Ему вполне хватало шести-семи часов, а остальное время он проводил на грани сна и бодрствования, как наяву видя перед собой белокожую женщину с жемчужным ожерельем на шее. Вирго казалось, что она зовёт его.
Процесс продвигался медленно, пожалуй, даже слишком медленно. Кратц уже успел побывать в пяти группах, каждая из которых оставляла его далеко позади. К концу второго года Вирго заместили часть скелета и приступили к моделированию системы кровообращения и внутренних органов. Спустя год в груди Кратца билось наполовину искусственное сердце, а по венам текла модифицированная кровь. Лицевые кости были удалены и на их место встали пластины из крепкого сплава. Волосы… впрочем, о волосах стоит сказать отдельно. Когда-то Вирго был счастливым обладателем целой копны золотисто-рыжих волос. В корпорации его обрили налысо, однако сразу удалять волосяные луковицы не стали, опасаясь того, что лишняя операция может убить Кратца. Удаление луковиц оставили на заключительный период, а пока просто время от времени сбривали отрастающие волосы. Почему-то именно эта процедура была для Вирго наиболее мучительна. К боли привыкнуть невозможно, но за годы в корпорации Кратц научился терпению. Модернизация тела была вторжением в плоть, сбривая волосы вторгались в душу. А именно её Вирго хотел сохранить в девственно чистом состоянии. Он не хотел меняться. Он поклялся, что не изменится.
Сложно оставаться верным самому себе, когда день за днём уничтожают всё то, что ты считал неотъемлемой частью себя. Когда-то давно, ещё в раннем детстве Вирго только начинал рассуждать о смерти. Его пугал не столько сам факт небытия, сколько то, что случится с его телом. Он видел, как аясны зарывают в землю своих собратьев, видел, как огонь пожирает тела тех, кто умер не своей смертью. Аясны считали, что только неугасимое пламя может стереть метку насильственной кончины. Кратц смотрел на огонь, смотрел на землю и не мог понять, как может уходить то, что ещё недавно было живым и мыслящим. Как-то раз в лесу он наткнулся на полусгнивший трупик домашней кошки и долго стоял над ним согнувшись, наблюдая, как муравьи деловито сновали в свалявшейся шерсти. Тем же вечером Вирго долго не мог уснуть, с ужасом глядя на собственные пальцы, которые когда-то могли стать пищей муравьёв. Мысль о том, что его тело могут пожирать насекомые, была непереносима. О смерти Кратц узнал в пять лет и довольно быстро смирился с её неизбежностью. Но неизбежность гниения или горения приводила в трепет. Вирго не хотел такого исхода.
Его тело кромсали на части. Слово "кромсали" имело для Вирго свой, особенный вкус. "Кромсали" — повторял Кратц, видя, как его левая нога становится всё короче и короче, а пласты плоти исчезают в огнедышащем жерле печи. "Кромсали" — повторял Вирго, неотрывно смотря на собственную левую кисть, которая лежала на стеклянном столике куском бесполезного мяса. Предплечье и локоть были помещены в контейнер с особой кислотой, которая должна была полностью растворить ткани и оставить только голые кости. Постепенно слово "Кромсали" утратило первоначальный смысл. Теперь несчастный, сходящий с ума Вирго был уверен, что "Кромсали" это имя собственное, означающее… Черт его знает, что оно может означать, но явно ничего хорошего. "Кромсали!" — кричал Кратц по ночам и начинал хохотать. Его новые голосовые связки заживали с трудом, и смех был похож на скрип открывающейся двери.
Остальным было проще, всем, всем было проще. Дети дрэев мало знали жизнь и даже не подозревали о том, насколько она богата и многообразна. Дрэи не успевали пожить, не успевали совершить открытия хотя бы в отношении собственного тела. Как только в них начинала робко просыпаться жажда жизни, событий и впечатлений, начиналась трансформация, которая ставила точку в развитии. Информация больше не поступала и дрэй или дрэйка проваливались в состояние апатичности. Живое сознание игнорировалось, собственное "я" уходило так далеко, что почти пропадало вовсе. Детство заканчивалось на десяти годах, дальше наступал период перековки из мыслящего существа в машину. Это было мучительным, но не было убийственным. В случае с Вирго это было нескончаемым кошмаром. Потому что за те несколько лет, что Кратц "пересидел" в "детях" он получил вкус к жизни и полюбил жизнь. Жизнь, собственное сознание, собственный разум были первой и единственной ценностью Вирго. Он готов был сражаться за них, во что бы то ни стало. Драться, и, если понадобиться, убивать. Единственное, что поменялось в душе Кратца за четыре года, проведённые в корпорации, так это нравственные рамки. Когда-то Вирго считал, что жизнь другого существа это то, за что можно и умереть. Когда-то Вирго считал, что жизнь любого существа священна. Но сейчас он был в этом не уверен и предполагал, что способен на убийство. Более того, он хотел убивать. Им двигала не месть и не жажда крови. Он просто хотел понять, каково это, овладеть чужой трепетной жизнью. Кратц слишком долго пробыл в чужих руках. Так долго, что и сам захотел почувствовать власть хотя бы над кем-то.
На шестом году трансформации Вирго взбунтовался. Его мозг, полностью лишенный притока свежей информации работал со страшным напряжением, обрабатывая только имеющиеся материалы, в голове рождались тысячи планов, которые Кратц моментально отметал. Годы в корпорации научили его дьявольской изворотливости, хитрость стала его второй натурой. Чтобы не деградировать в растение, Вирго стал развивать сам себя, для начала решив изучить науку лицемерия. Он сумел полностью подавить в себе любые проявления эмоций и целиком взять под контроль собственное тело. Кратц научился понижать и повышать собственную температуру, впадать в подобие транса, чтобы обходиться без оглушающей дозы валиума и не обращать внимания на выворачивающую душу боль. Невольно для себя Вирго прошел все стадии трансформации психологической, став безучастной машиной, способной только исполнять поставленные задачи. Но между ними и другими дрэями была пропасть длиной в целую жизнь. Кратц отличался от всех остальных тем, что мозговым центром был он сам и выполнял только свои команды. Подчинение, которому с первого дня в корпорации обучали дрэев, было глубоко противно его натуре, однако он спокойно исполнял все приказания, накапливая опыт и измышляя план бегства.
В то время, когда взрослые Аидрэ-дэи считали, что Вирго находится под действием успокоительного, мозг Кратца бешено работал, стараясь подметить каждую деталь, которая может оказаться полезной. Так он узнал, что в нижних этажах небоскрёба корпорации находится оружейный склад с оружием, привезённым мистером Джонсом из "одного странного места". Вирго выяснил, что мистер Джонс считает целесообразным воссоздать мост через реку Фриттэ. Аидрэ-дэи собирались добраться до Ловчего… а там чем черт не шутит. Кратц понятия не имел, как воспользоваться полученной информацией, но что-то подсказывало ему, что рано или поздно все линии сойдутся в одну. И тогда нужно действовать, потому что второго шанса может и не быть.
Под девятым ребром эргоскелета в связке искусственных вен Вирго хранил таблетки валиума. Это было рискованно, потому что операция по замене кожи на груди и животе была назначена очень давно, однако Кратц надеялся, что ему удастся оттянуть её как можно дольше. Он давно уже научился притормаживать процессы, происходящие в собственном организме. Мучительно было ощущать, как металлические кости царапают всё ещё чувствительную кожу, однако это был единственный способ временно обойтись без пересадки. Кости не приживались, живые ткани, обколотые лидокаином гнили заживо, но результат был достигнут. Никаких операций без решения пациента. Мысль о том, что он и только он может контролировать ход трансформации, наполняла сердце Вирго торжеством. Власть, пусть и маленькая, почти незаметная всё-таки имеет особенный вкус. Почти как слово "Кромсали", от которого Кратц до сих пор вздрагивал. Это было опасное слово, опасное, но необычайно притягательное.
А ещё был валиум, немного, около полусотни штук. "Около" потому, что Вирго не хранил таблетки целиком. Он растирал их в мелкий бледно-голубой порошок и ссыпал в собственноручно свернутый бумажный конверт. Конверт он сделал из обрывка собственной кардиограммы, и каждый раз засыпая новую порцию порошка он не мог сдержаться от хищной усмешки. "Прямо в сердце" — повторял он про себя и вслух имитировал губами звук выстрела. "Пуф!". В сутки младшим группам полагалось две инъекции по пять миллиграмм внутривенно, более старшие получали валиум в виде таблеток три раза в день. Для ослабленных и еле живых детей голубые таблетки были вроде лакомства, которое способно приглушить боль и тревогу, открыв дорогу в мир грёз и сновидений. Но Вирго предпочёл прочувствовать все выпавшие на его долю испытания. Валиум отуплял, а Кратц хотел сохранить здравый рассудок. Кроме того, на валиум у него были большие виды. Валиум был сродни оружию, а оружие в Пограничье было в большом дефиците.
По большей степени это было потому, что оружие не было нужно немногочисленным аяснам. Они жили очень обособленно, заселив заброшенный город Айну и выстроив три небольшие деревеньки. Им нечего было делить, не за что сражаться, кроме того, все распри казались мелочными перед лицом всесильных дрэев. Дрэи же обращались с аяснами как со скотом, впрочем, убивая только тех, от кого нельзя было больше получить пользы. А польза находилась почти всегда. Оружие использовали только для устрашения и охоты, которая, впрочем, была довольно редка. Но мистер Джонс (определённо кто-то их них двоих) не мог чувствовать себя в безопасности, не имея под рукой как минимум АКМ. Дрэй Аргони, правая рука Джонса регулярно делал вылазки в аларин и дальше по миру, снабжая своего босса новейшими образцами вооружения. Иногда мистер Джонс чувствовал себя коллекционером, но чаще всего при взгляде на оружие в глазах Джонса появлялась почти звериная тоска. Мистер Джонс, всемогущий отец дрэев хотел начать полномасштабную войну с теми, кто когда-то изгнал его из собственного дома. Брат, который во всех других случаях был его полной копией, не разделял идей мести. Он был гораздо более миролюбив и довольствовался тем, что имел. Воинственному мистеру Джонсу нужен был повод. А его не было. Разумеется, ни о каких улучшениях жизни дрэев не могло идти и речи. Можно заботиться о собственном автомобиле, мыть его с мягким шампунем и регулярно проходить техосмотр. Можно строить гараж, но никто не строит для машины роскошный особняк. Это всего лишь машина.
Кратц и не подозревал, что он похож на воинственного мистера Джонса. Шесть лет в корпорации превратили его из доверчивого и романтического мальчика в хладнокровного юношу, который готов идти на всё ради достижения собственных целей. Мысли об оружии вызывали жутковатый холодок где-то в районе поясницы, а сердце начинало биться вдвое быстрее. Оружие и война, вот два понятия, ради которых можно было рискнуть единственной ценностью, — собственной жизнью. Вирго рискнул.
Его группа была давно в полурастительном состоянии, её охраняли слабо, но всё-таки охраняли. С двух до четырёх ночи профессиональную охрану снимали и на пост заступали совсем молодые дрэи. Считалось, что именно это время существует наименьшая вероятность эксцессов. Дрэи охраняли не столько детей, состояние которых совершенно не располагало к побегу, сколько оборудование, за которым могли охотиться как аясны, так и… Впрочем, это "так и" было единственно плодом воображения мистера Джонса, который считал, что если вход в аларин доступен дрэям, то им может воспользоваться и кто-то другой. На случай этого "другого" он и расставлял повсюду охрану. Охрана была существенной проблемой, но Вирго делал ставку на внезапность.
Валиума было много, достаточно для того, чтобы успокоиться самому и успокоить ещё как минимум десятерых. В каком то смысле валиум был гуманным оружием. Сам Кратц почти не нуждался в искусственном спокойствии, он рассуждал ясно и здраво, хладнокровно просчитывая все варианты. Охранников было трое, перед рассветом эта весёлая троица состояла из совсем молодых парнишек. Вирго считал, нет, был уверен в том, что ему не справится и с одним. Он был слишком слаб и не тешил себя ложными надеждами. Однако валиум давал шанс, пусть призрачный, почти нереальный, но шанс.
Голубоватый порошок перекочевал из конверта под нижнюю губу Кратца. Собственно, губы как таковой не было, пластика лица ещё не была завершена и нижнюю часть лица Вирго закрывала металлическая пластина с зазубринами. Это было чертовски неудобно для приёма пищи, но в качестве временного хранилища для валиума подходило в самый раз.
В два десять трое охранников проходили по коридору мимо зала с установкой "Арвори". В два пятнадцать они были рядом с комнатами первой и второй группы. С двух двадцати пяти до двух тридцати охрана стояла за пультом управления, внося коррективы на завтрашний день. В два тридцать они держали караул у комнат старших, третьей и четвёртой групп. В два тридцать пять заходили с обходом к младшим. В два сорок заглядывали к старшим, а в два пятьдесят подходили к нише напротив входа на этаж и брали по стакану молока. Вирго не имел ни малейшего понятия о том, как взаимодействует валиум с молоком, однако другого варианта он не видел.
Молоко появлялось в нише через лифтовую систему. Пищеблок располагался на третьем этаже и работал круглосуточно, снабжая многочисленные отделы небоскрёба. Основным продуктом было обогащенное молоко, которое по консистенции было гораздо ближе к сметане, а вкуса не имело вовсе. Из обрывков разговоров Кратц знал, что лифты, через которые подавалась пища, были напрямую связаны с вентиляционными шахтами, а те в свою очередь образовывали разветвленную сеть, охватывающую весь небоскрёб. Вирго полагал, что шахты выходят к двум мельницам, но полной уверенности в этом не было. Собственно, никто толком не мог сказать, какое назначение выполняют Крихтэ и Хархэ. Судя по всему мельницы были напрямую связаны с Ловчим, но как именно было не определить. Слишком опасно было нарушать работу Ловчего.
Помимо валиума у Кратца был вентилятор. Маленький старый вентилятор, который он обнаружил за собственной кроватью. Ещё на его памяти такие вентиляторы использовались для проветривания помещений, но пару лет назад в небоскребе появилась система центрального кондиционирования. Вентиляторы списали, но почему-то не уничтожили. Они так и валялись мёртвым грузом на минусовых этажах небоскрёба, а некоторые покрывались слоем пыли, лежа в укромных уголках. Например, под столом. Или за кроватью. У вентиляторов были длинные, почти трёхметровые шнуры, потому что на каждую комнату было только по две розетки. Ещё у вентиляторов была прочная металлическая подножка. Вирго повезло, хотя он ещё и сам не понимал как. Но находку предпочёл спрятать.
Вентилятор, доставшийся Кратцу был совершенно исправен. Единственным его недостатком была вилка c-образца, которая с трудом входила в розетки новой серии. А так всё в полном порядке. Ночью Вирго развинтил корпус и осторожно снял защитную сетку над лопастями. Лопасти ему понравились. В их быстром вращении было что-то завораживающее.
Упаковку бритвенных лезвий Вирго украл во время очередного бритья собственной головы. Обычно головы брили машинкой, но в его случае делали исключение. Голова Кратца была покрыта многочисленными язвами с тоненькими, едва заживающими корочками. Брить голову машинкой означало бы вскрыть язвы и вызвать кровотечение, поэтому волосы Кратцу осторожно сбривали станком со старомодными тонкими пластинками лезвий. Вирго понятия не имел, как ему смогут пригодиться лезвия, однако со спокойной душой опустил в карман маленькую плоскую коробочку размером чуть меньше спичечного коробка. Был у него и спичечный коробок, который достался Кратцу от мёртвого дрэя двенадцати лет от роду. Вирго не был мародёром, осматривать трупы на предмет полезных вещей было его способом выживания.
Когда в мозгу Кратца прочно переплелись понятия "валиум" и "молоко", он понял, что лезвия обязательно будут пущены в ход. Его соседи по палате, четыре двух с половиной метровых монстра были слабы и почти беспомощны, но они могли кричать, а этого Вирго допустить не мог. Не мог он и всадить лезвия им в горло, но не столько потому, что в горле дрэев сложно было добраться до кровотоков, сколько потому, что боялся выронить лезвия из пальцев. Левая рука Кратца была куском металла, управляемым через электроды чуть повыше локтя, которые трансформировали сигналы мозга в электрические импульсы. Система была интегрирована недавно, и Вирго пока не до конца освоился. Он мог совершать рукой простейшие команды, но пальцы слушались с трудом, мелкая моторика была совершенно не развита. Что касается правой руки, то она представляла собой искалеченную плоть, оплетенную искусственными венами. С пальцев была наполовину снята кожа, бинты неплотно закрывали гноящиеся ранки. Но у правой руки было преимущество, Вирго мог совершать ею некоторые довольно сложные операции. Это было мучительно, слабая рука дрожала, но Кратц давно не обращал внимания на боль. Вирго был уверен, что не сможет крепко удержать бритву в пальцах искалеченной правой руки, когда его собратья будут биться на постели, борясь за собственную жизнь. Зато он мог держать в левой руке вентилятор.
Кратц осторожно провёл бритвой по ребру пластиковой лопасти. Движения отозвалось в руке мучительной болью. Вирго стиснул зубы, проковырял узкую ложбинку и вставил в неё бритву. Уронил. Поднял. Снова вставил. Всего бритв было восемь. Лопастей шесть. Бритвы не держались в отверстиях лопастей, Кратц чиркнул спичкой и поднёс её к пластику. На часах было два двадцать пять, Вирго надеялся, что десяти минут ему хватит. Запах горелого пластика его не беспокоил, обоняние у взрослых дрэев было почти атрофировано. К двум тридцати пяти всё было готово. В руках у Кратца был вентилятор, ощерившийся шестью бритвенными лезвиями. Если бы Вирго видел когда-то пилу-болгарку, он бы сказал, что его изобретение имеет с ней определённое сходство. Перед тем как спрятать вентилятор Кратц не удержался и включил его. Лопасти завертелись почти бесшумно, разрезая воздух острыми краями. При вращении они издавали звук, который можно было передать как "арс-арс-арс". Это понравилось Вирго, он удовлетворённо кивнул, засунул вентилятор под кровать и притворился спящим. Обход комнат был в два сорок. Один из охранников заглянул в дверь, бегло осмотрел лежащих детей и вышел. Кратц смог уснуть только под утро.
Весь следующий день Вирго чувствовал себя отвратительно. Нервы его были напряжены до предела, малейшее раздражение вызывало ослепительную боль, с которой было очень сложно смириться. Кратцу казалось, что его вывернули наизнанку и медленно протыкают внутренности раскалёнными иглами. Иглы Вирго видел как наяву, длинные, тонкие и с чуть потемневшим кончиком. Такими иглами когда-то мать Нарин вытаскивала из его ступней занозы. Иглу накаляли на огне (обеззараживали, поправил Кратца голос Нанарин, раздавшийся у него в голове), немного остужали и осторожно надрывали кожу. Потом чуть глубже, дальше, пока наружу не показывался острый кусочек дерева или стекла. Его подцепляли кончиком иглы и вытаскивали из ранки. Ранку заливали спиртом, и это было больно. По крайней мере тогда Кратцу думалось, что это больно. Сейчас Вирго вспоминал это с мрачной усмешкой. В детстве он понятия не имел о том, что такое боль.
К вечеру боль только усилилась, но Кратц сумел от неё абстрагироваться. В девять часов детей развели по палатам. Младшим ввели валиум внутривенно. Старшим, в том числе и Вирго, раздали его в таблетках. Впервые за последние два месяца Кратц не стал прятать таблетку под языком до тех пор, пока взрослые дрэи не оставят детей одних. Вирго чувствовал, что ему необходимо спокойствие. Он запил таблетку водой и лёг на кровать. У него было ещё около четырёх часов, и Кратц надеялся, что за это время валиум успеет не только произвести должный эффект, но и прекратить активное действие. В десять в комнатах погасили свет.
В половину первого Вирго выплыл из мягких глубин полусна, сел на кровати и долго тёр лицо руками. Ему было по-прежнему плохо, однако нервы пришли в норму, и Кратц хладнокровно прикидывал, с чего лучше начать. Время шло медленно, зелёные цифры стенных часов отсчитывали минуты с мучительной неторопливостью. Впрочем, время в небоскребе Корпорации можно было замерять не только по часам. Не все дрэи распознавали цифры, а некоторые были настолько слабы, что не могли открыть глаз. Но каждое утро за окном кричали чайки, и по их крику можно было определить, что сейчас в районе трёх часов.
В два двадцать пять Вирго юркнул под кровать и достал оттуда вентилятор. Включил его в розетку, осторожно провёл пальцем по ещё неподвижным лезвиям. Выдержат ли? Хотелось бы, чтобы выдержали. В два двадцать семь Вирго с вентилятором в руках подошел к кровати спящего товарища. Включил вентилятор. С секунду постоял неподвижно, пристально глядя на дрэя. Потом поставил металлическую ступню ему на лицо, оперся правой рукой о кровать, включил вентилятор и направил ощеренные лопасти в подколенную впадину.
Лезвия перерубили вены так просто, что Вирго поначалу растерялся. Густая тёмно-синяя кровь брызнула ему на руки. Лежащий дрэй взвился на кровати, вонзая зубы в стальную ступню. Кратц понял, что сейчас всё зависит только от его физического превосходства, которое ещё было под вопросом. Он постарался отключиться от всех посторонних мыслей, забыть о своей ноге, позволив ей мёртвым грузом лежать на лице жертвы. Вирго напрягал только бедро, передавая ноге вес своего тела. Вентилятором, который прочно был зажат в металлической руке, Кратц вспорол вены на левой ноге дрэя. Снова испачкал пальцы в крови. Выключил вентилятор.
Кровь первого дрэя образовала на его кровати тёмное дурно пахнущее пятно. Ноги его трепетали, не слушая команды мозга. Вирго не случайно выбрал вены именно на ногах. Его товарищи по комнате только недавно обзавелись новыми конечностями и ещё только учились ими управлять. Почему дрэй не пустил в ход руки, Кратц не знал, но радовался тому, что этого не было. Ему казалось, что достаточно только заткнуть рот и он ругал себя за подобную глупость.
Потом Вирго отошел от кровати и бегло осмотрел вентилятор. Пять лезвий было на месте, шестое сломалось пополам, и из ложбинки на лопасти торчал острый обломок. Пяти лезвий должно было хватить, но на всякий случай в кармане Кратца лежало ещё два запасных.
Трое оставшихся дрэев спали, но тот, кто спал на кровати у дальней стены внезапно взмахнул рукой и перевернулся на бок. Вирго вздрогнул и прислушался. В коридоре было тихо, часы указывали на то, что до обхода оставалось 12 минут. По четыре минуты на каждого. Этого немного, но если всё рассчитать…
Вирго выдернул вентилятор из гнезда и переткнул его в другую розетку. Едва не запутался в длинном проводе, споткнулся, больно приложился к кафелю больной рукой. Дрэй на кровати снова дёрнулся. Кратц вскочил, с силой опустил ногу ему на лицо, вторым коленом прижал руки лежащего к кровати. Металлическая пластина скрипнула, но выдержала, дрэй, оглушенный валиумом, только судорожно вздрогнул. Вирго навёл работающий вентилятор на его ногу, тут же получил по плечу отлетевшим лезвием, с силой вспорол вены, подождал секунду, перешел ко второй ноге. Самодельное оружие становилось всё ненадежнее, но другого пути Кратц не видел.
Следующего дрэя Вирго убил, распоров вены чуть выше бедра. Почему-то они не были закрыты искусственной кожей, возможно, у него были какие-то серьёзные осложнения. Последнему Кратц перерезал вены на ногах и загнал последнее оставшееся лезвие на лопасти в щеку. Ему понравилось, как легко бритва рассекла сине-голубую кожу, на пару сантиметров войдя в мягкую плоть. Это было похоже на то, как раскалённый нож входит в замороженный кубик масла. Не надо делать даже лёгкий нажим, достаточно просто приложить и нож сам втечет в плавящееся масло.
До обхода было ещё две минуты. Вирго положил вентилятор на кровать и тяжело опустился на пол. Надо было привести в порядок дыхание. Страха не было, страх прошел, когда Кратц убил первого дрэя. До этого он буквально физически ощущал, как некто внутри него (Вирго предполагал, что это был Хороший Кратц) кричит "остановись пока не поздно". Но Плохой Кратц нашептывал Вирго, что поздно будет через пару месяцев, когда его волю окончательно сломят ударными дозами лекарств. Останавливаться было нельзя, но шанс оставить всё как есть был. Вирго лишился этого шанса, перерубив вместе с венами соседа по комнате нити, связывающие его с корпорацией. Чувство долга, ответственность, индексатор "свой-чужой", вся эта чушь осталась позади. Кратц не хотел связи между собой и своими модифицированными собратьями. Он хотел выжить.
Два сорок. Дверь в комнату открылась, в комнату заглянул один из охранников. Он привычно и бегло осмотрел кровати, но делал это автоматически, не фокусируя взгляд на деталях. Вирго, сидящего на полу, он заметил не сразу.
— Привет, — сказал Вирго. Сразу после этого он вскочил на ноги и опустил на шею дрэя тяжелую рукоять вентилятора. Дрэй зашипел и рухнул на колени, разведя руки в стороны.
— Привет, — повторил Вирго. Ему показалось, что в таком положении охранник выглядит как фанатик перед деревянным идолом. Кратц улыбнулся. Снова поднял руку с вентилятором. Опустил. Лопастями вскользь попал по голове охранника и они смялись с чудовищно громким треском.
— Привет, — третий раз проговорил Вирго, сам не зная почему. Охранник корчился на полу, в коридоре слышались шаги. Кратц забеспокоился и одним рывком поставил дрэя на ноги. Только сейчас он смог как следует его рассмотреть. Рост в районе двух двадцати, гигант для аясна, почти карлик для дрэя. Рост самого Вирго ещё несколько лет назад был полтора метра с небольшим. Экзоскелет добавлял Кратцу ещё чуть больше метра. Вирго был большим, хотя и сам не осознавал этого. По крайней мере по сравнению со слабосильным охранником он был большим. Даже очень большим.
— На кой черт вас вообще ставят в охрану? — спросил Кратц шепотом. Он быстро провёл руками по бокам дрэя, нащупал электрошокер и устройство, которое в корпорации называли "Аршади". Это был травматический пистолет вроде "осы", заряженный светозвуковыми патронами. В отличии от настоящей "осы" "Аршади" был размером с кирпич и рассчитан исключительно на руку дрэя. Вирго засунул электрошокер за пояс, а "Аршади" приставил к локтевому сгибу охранника.
— Давай не будем кричать, хорошо? — проворковал Вирго нежно. — Никакого шума, только покой и порядок. Хорошо?
— Дети… — проговорил охранник так, словно его рот был набит древесными опилками, — они… будут… кричать.
— Не будут, — уверенно сказал Вирго и кротко улыбнулся. Оперся рукой о стену и посмотрел на дрэя чуть ли не с любовью. — Это смирные дети. Нет, ну… то есть я уверен, что они смирные. Я позаботился о них. А ты позаботишься о себе и своих товарищах. Хорошо?