– Но почему, Владимир Степанович? Вы ж ему не открыли ничего.
– Да, речь шла исключительно о работах опубликованных. Но у меня в кабинете находились в тот момент секретные материалы. Мне нездоровилось, и я занимался на дому с нашим конструктором инженером Ветровым. Разумеется, материалы были в сейфе, но я выходил сказать Галочке насчет чая, и кто знает... Понимаешь теперь, почему я так спешил сюда?
– Вы хотели убедиться, что это действительно искусственная вспышка?
– Тогда можно было бы взяться за этого джентльмена, – пояснил Боровик. И, не глядя на Красикова, добавил:
– Ну и... назвать одного растяпу-профессора.
– Почему вы решили так? – возмутился Красиков. – Почему думаете, что именно у вас он...
– Теперь-то уж, к сожалению, сомнений нет, – сказал Боровик. – Ты все это должен очень хорошо запомнить, Вася. Обещаешь? Если со мной что-либо случится...
– Владимир Степанович... – запротестовал было Красиков.
Но Боровик снова перебил его:
– Что бы ни случилось, ты должен держаться. Нас уже ищут. Аспер Нариманович знает, что мы должны были вылететь к нему в воскресенье утром. Записка конечно была поддельной. Ты не должен покидать колодца.
– Хорошо, Владимир Степанович, – тихо отвечает Красиков.
Медленно, страшно медленно тянется время. Когда наступает жара, они вновь устраиваются в тени бетонного кольца. Голод тоже дает знать себя. Голод и жажда. Неужели никак нельзя добраться до воды? Ведь она вот здесь, рядом! Василий предлагает проекты – один фантастичнее другого. Профессор с усталой улыбкой отклоняет их.
– Вода для нас недоступна, Вася, – говорит он. – Нам остается только ждать.
Солнце идет к зениту, и послушная тень медленно движется вокруг колодца. Она все укорачивается, а к полудню и вовсе исчезает. Профессор, видимо, совсем ослаб. Он тяжело дышит, веки его опущены. Василий впадает в короткое забытье. Очнувшись, замечает, что солнце уже ушло на запад. Рядом, за кольцом, легла узенькая полоска тени. Он переползает туда, оборачивается, чтобы позвать Владимира Степановича, и тут взгляд его падает на лежащую между ними фляжку. Нерешительно протягивает он к ней руку, но тут же отдергивает, как обжегшись.
– Владимир Степанович! – в отчаянии зовет он. – Владимир Степанович...
Профессор открывает глаза. И тут негромкое жужжание возникает в небе.
– Самолет! Владимир Степанович, – самолет!
Звук быстро нарастает. Цепляясь за шероховатый бетон, они поднимаются, облокотившись на кольцо, напряженно всматриваются вдаль.
– Вот он! – ликует Красиков, указывая на юг, где линия окаймляющих такыр холмов снижается, открывая далекий горизонт. – Видите?!
– Это вертолет, – говорит профессор. – Он идет прямо на нас.
Да, вертолет держит курс прямо на колодец. С каждой секундой он все ближе и ближе, вот уже видна сверкающая на солнце застекленная кабина, еще минута и...
– Ой, что это? – восклицает Красиков.
Вертолет вдруг замирает в воздухе и, круто накренившись, уходит вправо.
– Что же это, Владимир Степанович?!
С вертолетом происходит что-то непонятное. Он кружит на месте, петляет и все более уклоняется с начального курса.
– Уйдет! Он уйдет... – закусив губы, шепчет Красиков. – Неужели он нас не видит?
– Мы не видны из-за колодца, – высказывает предположение Боровик, и они отходят в сторонку. Василий, сорвав рубашку, машет ею над головой. Но вертолет явно не замечает их. Описав широкую дугу, он уходит на запад, и рокот мотора постепенно замирает за грядой барханов.
Еле волоча ноги, возвращаются они к колодцу. Владимир Степанович говорит что-то утешительное, но Красиков больше его не слушает. Забившись в тень, сунув под голову скомканную рубашку, он тупо смотрит в пронзительно-синее, без единого облачка, безжалостное небо. Нет сил ни говорить, ни думать.
– Попытайся заснуть, – предлагает Боровик. – Ты мало спал в эту ночь.
Да, верно, он совсем мало спал, было холодно и тревожно. А сейчас тепло, очень тепло и мягко на этой чудной войлочной подстилке. Спать, только спать...
Он закрывает глаза – и пенящийся водоворот тут же подхватывает его. Мутные волны с ревом мчат среди хаоса камней, радужные брызги взлетают к небу. Вот откуда-то издалека доносится нарастающий грохот водопада. Он больше не в силах бороться с волнами, бешеное течение увлекает его навстречу гибели. Водопад уже рядом, гремит так, что сам воздух содрогается над головой. Еще минута – и голова расколется от гула!.. Но вдруг шум смолкает. Песчаная отмель, – откуда взялась она? Теперь он лежит у самой воды и набегающая волна ласково лижет щеку. Море вздыхает рядом, от него пышет жаром... Нет, нет, это не море, кто-то большой и страшный склоняется над ним, тяжело дышит в самое лицо, трогает шершавым языком.
Вскрикнув, Василий просыпается. Прямо перед собой он видит волчью морду. Зверь тихо ворчит и делает шаг назад.
Уродливый полосатый зверь петлял среди песков. Поджав куцый облезлый хвост, обнажив клыки, в бессильной и лютой злобе метался он по раскаленному песку, не чуя боли в обожженных лапах. Гром, внезапно упавший откуда-то с высот, вспугнул его от только что приконченного козленка.
Этот отбившийся от стада молоденький джейран и выманил его из тесной щели в горах. Они столкнулись ночью у водопоя. Рокот перебиравшего камешки ручья заглушил шаги кравшегося с подветренной стороны хищника, но в последний момент резкий запах предупредил жертву. Козленок прянул в сторону, и жадные челюсти клацнули в пустоте. Не привыкший к преследованию дичи хищник, разочарованно рявкнув, припал было к воде, но тут же насторожился, прислушался к нечеткому цоканью копыт. Что-то шевельнулось в тупом и темном его мозгу, неведомое чувство шепнуло: беги – нагонишь! И хищник, оторвавшись от воды, затрусил вслед уходившему джейрану.
По неровному бегу дичи он вскоре понял, что козленок ранен. Расстояние между ними то сокращалось, то вырастало вновь. Несколько раз хищник в нерешительности замирал на месте. Он не любил открытых пространств, избегал удаляться далеко от логова. Но вместе с запахом уходившей дичи в ноздри его проникал восхитительный, терпкий аромат крови, и хищник не в силах был оставить погоню. Упорство его росло по мере того, как ослабевала жертва.
Наконец козленок встал. Тоненькие ножки мелко-мелко дрожали, впалые бока тяжело ходили. Собрав последние силы, он сделал два-три коротеньких шажка и с жалобным стоном рухнул на песок.
Хищник приближался ленивой трусцой. На минуту большие и влажные, полные смертной тоски глаза встретились с немигающим взглядом хищника, затем массивные челюсти с хрустом сомкнулись на тонкой шейке. И тут неведомый гром упал с небес!
...Зверь задыхался от усталости и страха. Вывалив язык, роняя пену, метался он из стороны в сторону. Инстинкт уже подсказал ему, что только так можно отсрочить гибель. Гром то надвигался почти вплотную, то уходил, и тогда, скосив глаза, он различал огромную тень, проносившуюся рядом. Но вот тень налетела на него и замерла, грохот повис над головой, и чье-то могучее дыхание прижало его к земле. Задние ноги зверя, короткие и слабые, бессильно подогнулись, он присел, ощерился и впервые закинул голову на толстой, неподвижной шее. Солнце больно стегнуло по глазам, привыкшим к мраку. Прошитый струёй горячего металла, зверь раскрытой пастью уткнулся в песок.
– Ну вот и все, – весело сказал черноволосый загорелый парень, глядя вниз сквозь застекленный пол кабины. – Ложимся на прежний курс.
– Ты поспешил, Черкез, – упрекнула девушка в черной с белым узбекской тюбетейке. – Ты вообще стал невозможным торопыгой.
– Пески должны быть чисты, – Черкез нажал педаль, и вертолет послушно пошел на север. – Должны быть совершенно чисты. Так сказал Аспер.
– Ты ничего не понимаешь, – девушка сердито тряхнула длинными черными, туго заплетенными косами. – Гиена – редкость в песках. Она держится обычно в предгорьях Копет-Дагов. Это редкий в науке факт.
– А для меня это просто мерзкий зверь. Убийца с клыками тигра и душой шакала.
– Все равно не следовало спешить. Надо было подняться выше и сверху проследить. Это очень, очень интересно – гиена в песках. Куда она пробиралась? Надо было проследить и записать. А ты все испортил.
– Пески должны быть чисты, Гульнар, – упрямо повторил Черкез. – Это Аспер попросил вмонтировать сюда пистолет-пулемет крупного калибра. Каракумы мы отдадим овцам. Ну, а гиен, волков, шакалов и прочую нечисть, милую сердцу иных ученых, поселим на каком-нибудь островке в Аральском море. Пусть там и изучают.
– Аспер, великий Аспер! – насмешливо продекламировала Гульнар. – Это имя звучит сегодня чаще, чем имя Аллаха в призыве муэдзина.
– Я действительно горжусь братом, – обиженно возразил Черкез, – и вовсе не собираюсь этого скрывать.
Гульнар промолчала. Она достала из планшетки карту и, вооружившись цветным карандашом, с сосредоточенным видом принялась расставлять на ней значки.
Третий пассажир вертолета – огромный кудлатый пес, лежа на прозрачном полу, внимательно следил за проносившимися внизу песками.