Было еще светло (насчет темноты я покривила душой), но серо, пасмурно. Небо обхватило нас со всех сторон сырыми объятиями, когда мы взобрались по пожарной лестнице на крышу и уселись, прислонившись к трубе и уперев ступни в новенькие красные черепицы.
Вид с трехэтажной высоты открывался безрадостный: дома казались облезлыми и сонными после долгой зимы, голые деревья покачивались на ветру. Лишь проносившиеся авто яркими нездоровыми пятнами вырывались из общего фона. Да еще реклама.
— Ты ведь не любишь раннюю весну, верно?
Брат поерзал, устраиваясь по-турецки.
— А за что ее любить? Мокро, грязно, слякотно. Чистота и белизна зимы кончились, а летняя жара еще не наступила. Я просто ненавижу это унылое время года.
— Вот как. А что еще ты ненавидишь?
— Ты хочешь, чтобы я всё перечислила?
— Да, было бы неплохо.
— Я ненавижу школу, одноклассников, учителей. Ненавижу родителей — да-да, потому что им нет до нас с тобой никакого дела.
— Не надо объяснений, просто перечисляй.
— Ненавижу раннее утро — когда нужно просыпаться. Тебя! Потому что…
— Я же сказал: объяснения не нужны.
— Хорошо. Ненавижу… весь мир, можно сказать.
— Замечательно! — Рин хлопнул себя по колену. — Какая ты, оказывается, злюка. Весь мир тебе не угоден! Ладненько. Давай, ты все это сотрешь?
— Как сотру?
— Очень просто. Будешь думать о том, что тебе не нравится — и оно будет стираться.
Я внимательно вгляделась в ехидную физиономию. Волосы брата шевелились от ветра, как пламя травы, сжигаемой по весне. Оттопыренное ухо нетерпеливо подрагивало, в радужках побежали знакомые волны.
— Знаешь, если ты это взаправду, то стоит поберечься: в первую очередь я могу стереть своего единственного братца!
— А вот этого не советую: я ведь буду помогать тебе совершать эту операцию. Мою персону лучше оставить напоследок. — Рин сложил руки в мольбе и жалобно заморгал. — Не убивай меня сразу, Иванушка, я тебе еще пригожусь!
— Ладно, — я милостиво кивнула. — Сразу не буду.
— Тогда с чего начнем? С весны — грязной, мокрой и мерзкой?..
— Давай с весны. А она и вправду сотрется?
— Почему нет? — Он пожал плечами. — Как и все остальное. Этот мир не слишком хорош, видишь ли. Стереть творение старикашки Йалдабаофа — одно удовольствие.
— Кого-кого?
— Так называли древние гностики демиурга, сотворившего наш мир. Но тебе еще рано, все равно не поймешь. Приступим?..
Я поколебалась, но недолго. Была не была!
— Что надо делать?
— Подумай о ней, о противной весне, скажи: "Исчезни!" и сделай жест, словно вытираешь доску от мела. Как-то так, наверное.
— Исчезни! — Я послушно исполнила требуемое движение, представив самые яркие признаки нелюбимого времени года.
Вышло машинально и сухо, и в первый момент я решила, что не получилось.
Но нет, получилось! Все стало по-другому. Как именно? Трудно объяснить. Ранней весны не стало — духа ее, образа, хотя и снег, и грязь, и голые деревья — всё присутствовало. Времени года вообще не было, никакого. Было безвременье. И еще — значительно потеплело и исчезли многие звуки.
— А… куда она делась? — спросила я шепотом, потрясенная случившимся.
— Понятия не имею. Но вышло забавно.
— А смогу я потом вернуть всё обратно, или это навсегда?
— Об этом следовало подумать прежде.
Я не на шутку испугалась того, что натворила и вцепилась в рукав брата.
Рин усмехнулся, разжал мои пальцы и поменял позу, вытянув ноги.
— Что, жалко стало грязной, мокрой весны?.. Не плачь. Всё, что ты можешь вспомнить и представить, сможешь и вернуть, я думаю.
У меня вырвался вздох облегчения. Грязная-то она грязная, но ведь за весной следует лето…
— А почему ты не сделал этого сам, а доверил мне?
— Самому не так интересно. Да и пришлось бы затратить больше усилий. Для каждого сложного процесса нужен катализатор. Продолжим?
Я осмотрелась. Что бы еще стереть?
— Исчезни! — Пафосный жест в сторону полуоплывших серых сугробов прямо под нами и проступившей кое-где земли.
Не то чтобы они сильно мне досаждали — но любопытно было взглянуть, что появится на их месте. Не появилось ничего! Пустое белесое пространство, в котором повисли деревья и дома. Стали видны корни и подземные коммуникации, и это было так необычно и ни на что не похоже, что у меня закружилась голова.
Воодушевившись, я убрала тучи, надеясь, что вместо них появится солнце, но тучи сменила та же белесая хмарь. Словно я и впрямь стирала окружающее, как рисунок мелом со школьной доски или фломастером с пластика. И теперь пребывала в наполовину уничтоженной — или недописанной — картине.
Чтобы не вызвать новый приступ головокружения, прежде чем приступить к машинам и людям, я стерла деревья (которые, в общем-то, никогда мне не мешали). Отчего-то сразу за этим одинокие столбы электропередач и узоры проводов вызвали у меня спазм паники, и пришлось быстренько с ними расправиться.
— Послушай, а как быть с людьми? И с животными? Стирать каждого по отдельности или всех разом?
— А не утомишься — если каждого по отдельности? Знаешь, сколько на планете людей или, там, комаров?
— Да нет, я имела в виду знакомых!