- Я С-сергея Степа-пановича Полуухова с-сын. Ник-китой звать, пролепетал тот.
- Выпей воды, с-сын, - сказал Раков. - Успокоился? Кто эти громилы?
- Они у батюшки работают в заведениях вышибалами. Ну, не работают уже, но по старой памяти помогают. Я думал это... пошутить...
- Повтори, где сейчас твой отец? - прервал его Марсель.
- У Мяснова в гостях.
- Говори все, что знаешь, про эти именины. Соврешь, - дуло браунинга указало на два трупа, лежащие на полу, - пеняй на себя.
- Мало знаю! - отчаянно воскликнул Никита. - Позавчера от Ивана Григорьевича приглашение пришло. Он хотел с прежней Москвой попрощаться, а заодно какое-то дело со старыми друзьями обговорить. Он и сейчас там пирует. Я перед полуночью пришел туда, рассказал отцу, что вас поймали. Удивило еще, что машины перед домом стоят. Меня за стол не посадили, отец сразу же велел мне возвращаться сюда и сообщить им, как с вами поступить.
- Это все, что ты можешь сказать?
- Все, ей-богу, все, - затараторил Никита. Раков встал, поднял руку с браунингом. Паренек побледнел, глаза закрылись. Раков подбросил пистолет, поймал, сунул в карман.
- Отвечай, здесь есть лошадь?
- Нет, - боязливо сказал Никита, опасаясь, что отсутствие лошади станет поводом, чтобы его пристрелить.
- Ладно. Пешком дойдем. Двигай, парень.
Никита сделал два шага и остановился, не в силах сдержать дрожь.
- Да ты перешагни его, не бойся, - сказал Марсель. - Запомни, парень, мертвяков бояться не надо. Вся беда от живых.
* * *
Проституточка Аня дремала, то и дело просыпаясь в тревоге. И тут же выглядывала в автомобильное окошко. Выглянув в очередной раз, она увидела товарища Федора. Он вышел из вокзала вместе с революционными матросами.
Аня не на шутку испугалась за симпатичного товарища Федора. Она знала дружба с революционными матросами ничем хорошим не заканчивалась.
Но! О чудо! Товарищ Федор и матросы хлопают друг дружку по плечам, улыбаются, смеются. И в глазах Ани товарищ Федор вырос еще больше... Ведь с самими матросами дружит! Это вам не того-этого...
- Твой грузовичок? - тем временем спрашивал Назарова матрос Кошкин.
- И мой, и не мой. На временном сохранении, - уклончиво отвечал Федор.
- А девочка точно твоя, я тебя знаю, - подмигнул Кошкин.
- Девочку не обижайте. Девочка правильная, революционная.
- Если хочешь сохранить - я про грузовик - загони на вокзал. Нам придется с тобой крепко посидеть. Вспомнить фронтовые дела, о новой жизни погутарить. Да и девочке не помешает послушать байки про героев.
- А патруль не прицепится?
- Какой, к подводным чертям, патруль? Мы сами сегодня здесь патруль!
- Ладно. Иди впереди, показывай, куда ехать, - сказал Назаров.
Через пять минут грузовик стоял возле одной из платформ. А Назаров находился внутри одинокого вагона, стоявшего на запасных путях. Приблизительно треть вагона занимал деревянный стол, уставленный почти допитыми и едва початыми бутылками с самогоном. Между ними валялись куски хлеба, селедки, дряблые огурцы, похожие на германские цеппелины.
- Мы теперь революционная братва. Главная гвардия пролетарской революции, - похвастался матрос Кошкин.
- Это как? - поинтересовался Назаров, сооружая примитивный бутерброд из горбушки и огурца.
Максим Кошкин вскочил, поправил бескозырку, схватил винтовку в углу, ударил прикладом об пол и заорал на весь вагон:
- Слушай, братушки! Мы команда загр-радителя "Громовер-ржец"! Чего, корниловская мор-рда, ничего про "Громовер-ржец" не слыхал?! Я этими руками сам задушил контр-адмирала Краббе фон Акселя! Я пер-рвый в Зимний вошел, я всех временных министров в Петр-ропавловку по Невскому гнал, штыком в жопу. Поняли, мор-рды!!!
Кошкин сел, выпил полкотелка воды.
- Вот так мы и разговариваем. Особенно хорошо номер проходит в хохляцком местечке Гнилые Панки, где местный народ думает, что заградитель корабль побольше линкора.
- Так ты сам себя в матросы записал? - спросил Назаров, уминая бутерброд.
- Конечно. Балтийцы сейчас самые крутые бойцы революции. В Петрограде я и вправду прошлой осенью оказался. Зимний брать не довелось, но об этой ночке наслышался. Потом попал в эшелон к матросам. Катались, катались по России, воююя за пролетариат, за мировую революцию. То в Москву - Кремль брать, то под Могилев - генералов душить, то на Киев - воевать с Радой. Так случилось, матросов среди нашего отряда почти и не осталось. Только братва, которая две вещи делать умеет: пить и стрелять. Зато хорошо умеет.
- А сейчас с кем воюем? .
- Мы было подались на Северный фронт, на Двину. Но там холодно, с закуской плохо. Да и начали нас комиссары прижимать. Теперь мы еще не решили, куда двинуть - на Волгу, с чехами воевать, или на Дон, с казарой. Туда дальше, зато Дон - жирней.
- Ну, за встречу, - сказал Назаров. - За те общие фронтовые денечки, когда мы глохли от обстрелов и в хлюпающей окопной грязи мечтали о возвращении домой, на родину, в Россию.
Все выпили.
- Сейчас, ребята, только я позвоню.
- Погоди. Еще по одной, и вместе пойдем. Начальник вокзала спит, ну, мы его разбудим. Эй, Гарбузенок, с нами не ходи. Ты опять пулемет прихватишь и так настреляешься, что Чека приедет. А наш поезд только утром.
* * *
Князь поднялся на второй этаж. За ним, тяжело дыша от тяжести сокровищ, шли ребята.
Они приблизились к кабинету покойного купца. Оттуда продолжали слышаться хриплые стоны.
- Силен парень, - уважительно сказал Князь. - Неужели Дылда ему язык не развязал?
С этими словами он вошел в кабинет. Первое, что увидел Князь - лежащего на полу Дылду. Над ним стоял Сосницкий.
Князь и его люди выхватили пистолеты. Дмитрий отошел от своей жертвы.
- Дылда, - укоризненно сказал Князь, - у него же руки были связаны.
- Надо было и ноги, - прохрипел Дылда.