- Ну, коль тебе запретили сегодня надираться, так, может, по девочкам? - с подколкой спросил Зуев.
- Нет, Серега, первым делом будем портить самолеты,- протянул я,- так что давай перекусим без запивки, погуляем, а потом съездим к Камню.
Захватив на проспекте Скорины (бывшем Ленина) букет красных гвоздик, мы поехали на Остров слез, к мемориальному камню погибшим в Афганистане. (Теперь там установлен памятник, строительство которого было закончено уже при президенте Лукашенко, но сам мемориальный камень сохранился.) Возложив цветы, постояли несколько минут, помолчав, затем вернулись к машине. Вечером, не забывая при этом подливать в стакан и накладывать в тарелку, я подробно расспрашивал Юрия Сердюкова о его однокашнике - российском президенте. От Юрия Ивановича я узнал, что Ельцин уже в Минске. Они говорили по телефону, а после окончания встречи в верхах, может, и посидят вместе, вспомнят старые времена. Вот мне, дураку, тогда и воспользоваться бы внезапно открывшейся перспективой при поддержке Юрия Ивановича Сердюкова выйти на российского президента, так нет же - "обходному охватывающему маневру" я предпочел "лобовую атаку", не рассчитав при этом ни "глубину операционного прорыва", ни "силы и средства", которые выставит "противник".
Интервью с Сердюковым получилось интересным. Хотел того Юрий Иванович или нет (о своем старом друге он, разумеется, в основном говорил положительно), но перед моим мысленным взором вырисовывался портрет мало отягощенного какими-либо моральными устоями бывшего партийного секретаря, от природы хитрого и изворотливого, способного на любые, часто непредсказуемые и алогичные действия. Степень выживаемости и приспособляемости Ельцина достаточно хорошо характеризовал и рассказ Сердюкова о годах совместной учебы в Свердловском политехе, и эпизод из партийной карьеры свердловского первого секретаря, когда он прибыл на пленум ЦК с неподготовленной речью, что грозило снятием с должности, но выступил экспромтом и тем самым почему-то приглянулся присутствовавшему на пленуме "вождю кубинской революции" Фиделю Кастро. Рассказ Сердюкова лишь добавил к портрету ЕБН как раз те недостававшие ему черты, о которых по вполне понятной причине не пожелал говорить мой хороший знакомый Вадим Бакатин, в те годы первый секретарь соседнего со Свердловским Кемеровского обкома партии.
Беседа с Юрием Ивановичем Сердюковым заняла больше часа, и хотя выбивалась из моей основной военной тематики, по качеству материала вполне могла претендовать на спецпередачу в рамках лучшего эфирного времени "Свободы". Посмотрим, что мне удастся сделать на встрече глав государств?
Утром к зданию Дворца молодежи, где собирались паханы "Совражества", с нами по одному ему известной причине увязался и муж сестры, Михаил Федорович.
- Ты что, решил по старой памяти поохотится на казахов? - шутя спросил я.
- Угу, поохотиться,- только и ответил тот с флегматичностью коренного азиата.
Поняв, что не выжму из него по утрянке больше ни одного слова, я оставил Мишу в покое, передав ему на "хранение" двухлитровую бутылку "Смирновской" водки. Не идти же с ней в зал заседания, еще не так поймут. В предбаннике, перед дверью зала, российская охранная служба уже установила "подкову" металлодетектора. Народу было мало. В углу работал буфет, около которого заметно разговлялся ранее представленный мне Новиковым диссидентствующий журналист-тезка из Литвы. Времени было еще предостаточно, и я решил составить ему компанию. Этот литовский Валера чем-то неуловимо напомнил мне другого моего тезку из Выборга - Валеру Марышева, может, габаритами, а может быть, манерой рассуждать.
- Вот поверь мне, этот свердловский боров ради сохранения собственной власти и кормушки для семейных блюдолизов (он употребил схожее по звучанию слово) не остановиться ни перед чем,- жестикулируя зажатым в руке стаканом, убеждал меня литовский коллега,- возникнет нужда, он пол-Москвы... да что там - пол-России зальет кровью, собственный парламент расстрелять прикажет!
- Ну это ты несколько перегнул палку,- скептически, вертя в руках собственный стакан, отозвался я,- а как же демократия?
- Какая к х...м собачьим демократия! - взвизгнул на высокой ноте мой застольный оппонент.- У кого демократия, у провинциального партийного секретаря-пьяницы?
Я рассчитался за выпитое и съеденное нами (литовский коллега явно был на мели) и двинулся к входу в зал заседания, оставив тезку допивать в одиночестве. Больше мы не виделись, а в октябре того же 93-го года я очень пожалел, что не взял его координат.
К тому времени толпа уже собралась изрядная, а пробиться в зал в первых десятках означало занять места поближе к трибуне. Я пропустил кейс с аппаратурой звукозаписи через "телевизор", прошел "подкову". Не гремит, не звенит. "Можете проходить",- разрешила охрана. Качество работы у российских профессионалов было на высоте, я сразу заметил, что "подкова" дает круговой охват, работая от пола. Это вам, граждане хорошие, не аэропорт где-нибудь в Бостоне или в Чикаго - ножа или пистолета в обуви не пронесешь.
Вопрос из зала мне, к сожалению, задать не удалось. Как и положено в хорошем спектакле, все роли были расписаны загодя. В конце заседания, намеренно чуть замешкавшись при сборе части своей аппаратуры в кейс и приметив наконец, что Ельцин покидает зал заседания, я с микрофоном наперевес ринулся на перехват. Тот, даже не обратив внимание на возникшее на его пути препятствие, как шел, так и продолжал двигаться - подобно танку, прущему на бруствер вражеского окопа, а меня из-под ног главы Российского государства в последнюю секунду выдернула президентская охрана. Крепко сбитые ребятишки, под дорогими импортными костюмами которых ясно просматривались и даже прощупывались легкие бронежилеты типа "визит" и короткоствольные автоматы, буквально вынесли меня на руках, объяснив попутно, как опасно бывает "бросаться под колеса встречного грузового транспорта". Уже после "выноса тела и предания его земле", снова выбравшись к центральному входу во Дворец молодежи, я заметил Юрия Ивановича Сердюкова, которого российский президент широким жестом пригласил сесть в свою машину. "Мудак"! - дал я самому себе заслуженную высокую оценку.- Учил бы "правила уличного движения" - стоял бы сейчас рядом с Сердюковым. Глядишь, тот бы и представил президенту... А так - поезд ушел.
Делать нечего, я отправился разыскивать Михаила Федоровича. Тот проводил время у небольшой речушки-ручейка в обществе белорусского милиционера из внешнего кольца охраны, периодически прикладываясь к двухлитровой бутылке "Смирновской". Апрель в том году выдался холодный. Отобрав у Миши бутылку, я, на чем свет стоит матерясь между глотками, вкратце рассказал о моем приключении.
- Ну не убили - и ладно,- заметил Михаил Федорович,- скажи спасибо!
- Пошли искать Серегу, шутник! - огрызнулся я, передавая ему бутылку.
Недоумевающий белорусский милиционер во все глаза смотрел на разыгравшуюся перед ним сценку, прикидывая, к какой же российской или казахской спецслужбе принадлежат эти двое, но спросить не решался. А что до бутылки водки, то для маскировки, может, оно так и надо. Потом выяснилось, что Михаил Федорович продемонстрировал местному стражу порядка свою старую, советскую еще "ксиву" времен службы в Карагандинском УВД. Кроме слов "МВД СССР", тот в ней ни хрена, конечно, не понял, но на всякий случай принял к сведению.
Так безрезультатно закончилась моя единственная попытка взять интервью у президента России.
Через пару дней в Минск прибыл польский министр обороны, и его белорусский коллега Козловский давал по этому поводу совместную пресс-конференцию. Памятуя о моем недавнем фиаско, я вел себя осмотрительно, не бросаясь на министра обороны, как на амбразуру ДОТа с последней связкой гранат. Свой вопрос министру задал в общем журналистском потоке. По окончании мероприятия Козловский сам обратил на меня внимание, и я подошел к нему в сопровождении полковника Чекова. Справившись, как у меня успехи на журналистском поприще, он поинтересовался и тем, нравится ли мне в Минске. Я вежливо поблагодарил министра обороны Белоруссии, попутно передав ему привет от старого сослуживца по Афгану генерала Стефановского. Услышав знакомую фамилию, Козловский еще больше оттаял, распорядился оказать мне посильное содействие, но сам он интервью давать не готов, времена, знаете ли, не те. Я спросил, не будет ли он возражать против беседы с одним из его заместителей - начальником Управления кадров МО генерал-майором Иваном Зубковым. При упоминании "серого кардинала" военного ведомства РБ министр обороны чуть помедлил с ответом, потом согласно кивнул: "Ну не в этот, так в другой раз, но в принципе не возражаю". Ну что ж, и на том спасибочко. По крайней мере в этот раз обошлось без намеков на военную разведку США. Бог с ним, что интервью не дает, главное - работать не мешает.
Пару дней спустя у меня состоялась беседа с заместителем начальника Оперативного управления Главштаба Вооруженных сил Белоруссии полковником Владимиром Воротынцевым и его коллегой полковником Виктором Новиковым. Беседа вышла полемической, что придавало ей хорошие шансы на эфирный рейтинг. Хотя от ответа на мой каверзный "шпионский" вопрос "считать или не считать десантно-штурмовые бригады наступательным родом войск?", а в случае утвердительного ответа "как быть с сугубо оборонительной военной доктриной республики, которая не предусматривает существования таких единиц в структуре национальных Вооруженных Сил?" - Воротынцев предпочел уклониться. Уже кулуарно полковник сказал мне, что, признаться, не ожидал от журналиста такого уровня теоретической подготовки в военных вопросах. Я решил малость порисоваться и спросил его:
- Вы ведь заканчивали академию Генштаба?
Воротынцев утвердительно кивнул.
- Так вот, хотите верьте, хотите нет, но начальник академии ГШ генерал Родионов летом прошлого года произнес почти ту же самую фразу. А министр обороны Белоруссии до недавнего времени вообще считал, что на меня в американском Пентагоне работает целый отдел военного планирования.
Полковник понимающе улыбнулся, и на этом мы расстались.
Все остальное время из отпущенного мне на минскую командировку я отдал делам личным, можно сказать, семейным. Посетив в Речице мать, я неожиданно для себя снова пересекся со своей первой любовью Нинкой Богдан. Черт возьми, сколько раз я давал себе зарок не доверять ничего личного и интимного даже бумаге, но не могу до конца обойти молчанием эту сторону моей жизни.
Я был женат два раза - и оба неудачно. Наступать на грабли в третий раз, с учетом прошлого опыта, я не торопился, но нет ничего хуже, как, разменяв третий десяток (теперь уже четвертый) остаться одному. Не знаю. Был ли я тому виной, что вся моя личная жизнь в конце концов к долбанной матери обрушивалась в ничто или же противоположной стороне не хватало умения и терпения привыкнуть к моему более чем неординарному стилю жизни, но с Ниной все вышло до слез по-глупому. Кто знает, если бы я не потерял работу и не провалился бы на несколько лет в небытие, могло бы выйти и по-другому. Однако прошлого не воротишь. Плод нашей следующей встречи уже летом того же года в Москве - дочь Катя - появилась на свет 23 февраля 1994 года. Они там, в Бресте,- я здесь, в Мюнхене, и дело не только в тысяче разделяющих нас километров, но и в семи годах жизни, за которые я успел "пропасть без вести". Так что, говоря словами покойного ныне поэта Вадима Кувшинова: "А то, что не стали моею женою, простите солдата, мадам!"
КРАТКАЯ ОСТАНОВКА В МЮНХЕНЕ
Я как-то взял и посчитал. Оказалось, что с 92-го и по 95-й включительно я больше времени провел в России и в Белоруссии, чем в Мюнхене. Что ж, таковы неизменные атрибуты работы выездного корреспондента. Я настолько уже привык к России-матушке, что мне тяжелее было расставаться с Москвой, чем покидать Мюнхен. По возвращении из Белоруссии 9 мая я отпраздновал свой день рождения в узком кругу немногочисленных знакомых, подготовил привезенные интервью к эфиру и вернулся к обычной рутинной работе с телефоном, магнитофоном и компьютером.
Юрий Львович Гендлер долго и пристально изучал интервью с однокашником Ельцина Сердюковым и наконец вынес вердикт: "Старик, это же гениально, как ты на него вышел?" Я объяснил, не особо вдаваясь в детали. Остальные материалы Гендлера интересовали мало, один раз он взялся было прочитать материал по сугубо военным вопросам, но так и не осилил его. Впредь эти материалы вменялось редактировать Жене Кушеву. Один раз Юрий Львович вообще удивил меня несказанно. Ознакомившись с текстами песен Игоря Морозова, включенными в один из выпусков "Сигнала", Гендлер вызвал меня к себе и произнес ставшую уже сакраментальной, фразу: "Старик, это гениально, это же русский Киплинг". Если бы Юрий Львович сидел тогда с нами в ЦДЛ, где из уст Виктора Верстакова в адрес Игоря прозвучали те же самые слова "русский Киплинг", я бы не удивился. Но его там не было, а я об этом тем более никому, ничего, никогда и нигде не рассказывал. Быстро заглотнув содержимое предложенной рюмки, я спустился к себе на этаж ниже, взял свою бутыль скотча... и магнитофонную кассету. В результате "афганская песня" стала полноправным жанром в передачах Русской службы РС, и платили за нее не как за жалкий "геммовский копирайт", а как за оригинальный авторский материал, по минутам эфирного времени.
Порой Юрий Львович был воистину непредсказуем. Видимо, сказывался все тот же американский "синдром нескоординированности действий правой и левой руки". Но вот стоило мне только заикнуться о командировке в Россию летом текущего года, как Гендлер снова стал "православным евреем", ответив категорическим "нет".
- Старик, ты с ума сошел, не успел вернуться, уже снова туда? У нас нет такого бюджета,- замахал руками Юрий Львович.
- Хорошо, решим полюбовно,- предложил я,- билет за счет радио, остальное мои проблемы.
- И все?
- Нет, не все, как на еврейском базаре, торговля только начинается...
- Старик...
- Не перебивай, Юра,- я старался говорить вежливо (после неоднократных выпивок мы давно уже были на "ты"),- два года я не был в отпуске - это два с половиной месяца. Так вот на это время я и исчезну, разумеется, с сохранением зарплаты.
- А кто будет делать твою программу? - лукаво улыбаясь, спросил Гендлер.- У тебя же два оригинальных выпуска в неделю.
- Никто! Оставлю выпуски "Сигнала" на все это время,- заверил я.
Получив через месяц 24 выпуска передачи на свой стол, на редакторскую подпись (Женя Кушев заблаговременно ушел в отпуск), Гендлер уже не улыбался, только охренело вертел глазами, не понимая, как этому чертову Коновалову удалось все это провернуть и сколько времени у него отнимет эта внеочередная редакторская работа. Но это был уже не мой геморрой. Командировка, чтобы не было лишних разговоров в коридорах Русской службы, оформлялась официально, билет я получил, зарплату за время отсутствия мне тоже будут исправно начислять. Я понял, что с нынешней администрацией РС в лице Гендлера и Клоза - это единственный способ "...и рыбку съесть" и пользовался им в дальнейшем. В конце концов, какая разница, где пропивать зарплату... в Москве оно и пьется лучше.
Упоминание о спиртном вывело Юрия Львовича из кратковременного ступора, и он полез в нижний ящик письменного стола за стаканами и бутылкой. Вернувшись к себе в кабинет, я набрал номер Главкомата ОВС СНГ и попросил прислать мне по факсу приглашение. Начальник пресс-центра полковник Серафим Юшков пообещал сделать это в ближайшие дни, попутно сообщив мне, что в Главкомате прошли реорганизации. Маршал Шапошников был назначен указом президента секретарем Совета безопасности (это я уже знал), генерал Валерий Манилов ушел к нему заместителем (этого я не знал), а на место начальника прочили Виктора Самсонова. Сам Главкомат, как предполагалось, должен быть реорганизован в Штаб по координации военного сотрудничества СНГ. Попросив Серафима по-новой проработать вопрос интервью с генералом Самсоновым, я отключился от линии. В Минобороны России я отправил факс на имя Елены Агаповой, которую Пал Сергеич Грачев назначил своим личным пресс-секретарем вместо другой Лены, Чемодановой, а также на имя уже нового начальника Управления информации МО генерала Косарева. Еще двумя факсами я напомнил о себе Службе внешней разведки и Министерству безопасности России. Все! Можно было ехать или, точнее, лететь.
Я еще раз навестил Юрия Львовича и с издевкой спросил, как он смотрит на перспективу получить для РС интервью с секретарем Совета безопасности России? Гендлер оторвал взгляд от каких-то бумаг и в свою очередь уставился на меня.
- Старик, я даже выпишу тебе командировочные на две-три недели,- после некоторой паузы вымученно промолвил он,- если ты задашь Шапошникову вопрос о том, как он относится к радио "Свобода".
- Это еще, простите, за каким обрезанным хреном? - недоуменно спросил я.- Да и станет ли он на него отвечать? Задавать такие вопросы в сферу моей компетенции как-то не входит.
- Понимаешь,- как бы извиняясь проговорил Гендлер,- наше начальство в Вашингтоне готовит отчет по опросу общественного времени для Конгресса (тучи над РС уже ходили хмуро), а кроме тебя, я не знаю никого, кто бы мог обратиться к Шапошникову с таким вопросом. Поговаривают, что вы друзья...
- Ну, Юра, слухи о моей дружбе с маршалом сильно преувеличены, хотя и не без этого,- закончил я за Гендлера фразу,- хорошо, я постараюсь, но результат, сами понимаете, стопроцентно не гарантирую.
- Вот и договорились,- довольно потер руки Юрий Львович.
Я решил отвалить в Москву где-то в начале июня, забронировав на первые числа месяца место на борту американской "Дельты". Как мне тогда казалось, порешили мы действительно полюбовно: две-три недели я отрабатываю командировку, а остальные полтора-два месяца отдыхаю в свое удовольствие, хотя Гендлеру было прекрасно известно, что "отдыхать" я буду с микрофоном в руках. Куда ж я денусь-то с "подводной лодки" под названием "Свобода"?