Мы поровну делили, пополам.
Одною плащ-палаткою согретые,
Мы спали - и Россия снилась нам.
И сколько бы мне жизни ни отпущено,
Куда бы ни забросила судьба,
Я помню, как однажды друга лучшего,
Свела со мной афганская тропа.
На старой фотографии любительской,
Еще после атаки не остыв,
Стоим мы, два десантника из "витебской",
Устало улыбаясь в объектив.
И я смотрю на эту память прошлую,
Свеча горит, и тает стеарин.
Мы в день последний верили с Алешею.
Тот день пришел... Я праздную один.
А за окном ночная тьма колышется,
Гляжу на фотографию, курю,
И мне охрипший голос друга слышится:
"Живи! А я прикрою, как в бою!"
Рассвет встает над городом пожарищем,
По улицам трамваями звеня.
Я пью вино за старого товарища,
А был бы жив, он выпил за меня.
Ты по кромке ледника...
Ты по кромке ледника шел, как по канату,
Рвали тело на куски скальные клыки.
Разглядеть старался мир в прорезь автомата
И Аллаха самого цапал за грудки.
Зло ты сравнивал с добром на весах Фемиды,
Запах крови раздувал ноздри, как меха.
От романтики дошел до слепой обиды
И у смерти побывал в роли жениха.
Воду пил из арыка пригоршнями полными
И в желтушечном бреду материл весь свет.
И накатывалась грусть ласковыми волнами,
Когда с почтой получал тоненький конверт.
Ты столетья отмерял тропами овечьими.
Ты в обойму загонял сразу тридцать судьб.
В умных книгах назовут буднями разведчика
Этот пройденный тобой невозможный путь.
Ты в миру старался жить, как тебе завещано,
На людскую суету не хотел смотреть.
Но тебя не излечить ни вину, ни женщинам,
Ни работе, ни друзьям боль не одолеть.
Ты по кромке ледника шел, как по канату,
Рвали тело на куски скальные клыки.
Разглядеть старался мир в прорезь автомата
И Аллаха самого цапал за грудки.
Вдоль Осетра-реки