«Знать бы, чем они сейчас там заняты? — рассеянно подумал Конни. — Наверняка кто-нибудь точно также смотрит на стены и гадает: что-то случится завтра?»
— … Завтра в полдень он будет здесь. Ты был прав, Эрианн.
Говоривший стоял у входа в большой шатер, и, прежде чем задернуть тяжелый полог, выглянул наружу, бросить напоследок взгляд на высокомерную в своей неприступности крепость. Отсюда, со склона отдаленного холма, она казалась сгустком непроглядной тьмы, пронизанной редкими вспышками. Мрак клубился у подножия трех светло рдеющих башен, устремленных в ночное небо, но упавшая ткань отгородила удручающую картину от обитателей шатра. Внутри стало тихо и уютно, словно и не громыхал вокруг бессонный армейский лагерь. Выдержанная в темно-бирюзовых, карминных и золотистых тонах обстановка больше напоминала залу для приема гостей в небольшом замке, чем временное жилище предводителя огромного воинства.
— Все точно, как ты и говорил, Хитроумный, — продолжал альб. Очень рослый даже для своего племени, он к тому же был чрезвычайно широк в плечах, а голос его, низкий и хриплый в отличие от музыкальных голосов большинства соплеменников, походил на львиный рык. Когда от порога шатра альб шагнул в круг света от качающихся под шелковым потолком светильников, ярко сверкнула его великолепная золотая кольчуга и широкий наборный пояс, усыпанный крупными алыми рубинами, однако лицо по-прежнему скрывала тень. — Он мог бы высмеять наши предложения и отправить посла восвояси, однако согласился прибыть для переговоров, притом не через посредников, а собственной персоной, как мы и просили. Возможно, он прихватит с собой малую свиту и кого-то из ближайших сподвижников. Теперь нужно решить, что делать с этой нежданно свалившейся прямо в руки удачей.
— Не ожидал, что он настолько наивен, — усмехнулся расположившийся за столом сереброволосый красавчик, вертевший в пальцах очинённое перо. Этот доспеха не носил, обходясь вышитым изумрудным дублетом, поверх которого лежала витая серебряная цепь с зеркальным медальоном. Усмешка вышла тонкой и опасной, как лезвие ножа. — Хотя конечно, сие отнюдь не наивность, но своеобразное понимание долга. Наш противник готов сунуть собственную голову в пасть зверя, зная, что эту голову могут откусить, только бы не лилась более кровь столь милых его сердцу йюрч и тех наших родичей-отступников, что предпочли темную сторону Силы. Он не может не видеть всю двусмысленность ситуации, но, тем не менее…
— О чем ты, во имя Света? — раздраженно рыкнул гигант в золотой кольчуге.
— О сложившемся положении, — терпеливо повторил сереброволосый. — Для нас возможны два образа действий: штурм либо длительная осада. Конечно, если навалиться всем скопом и не считать потери, то скорее всего, мы возьмем таки Цитадель. Только победа станет горше поражения. Положим самое малое три четверти войска, и хорошо, если не больше. А в осаде Всадник может сидеть сколь угодно долго. Цитадель огромна, припасы почти неисчерпаемы, их свозили в закрома едва не год, если мои лазутчики не врут. Чистая вода поступает из подземных озер. Наши же восемьдесят тысяч мечей вскоре обожрут поля на сто лиг вокруг, и начнется голод. Фуражиры беспокоятся уже сейчас. Поэтому, как я говорил, предстоящие переговоры важнее нам, чем хозяину Вершин.
— У нас есть Благие Алмазы, — напомнил великан. — Их мощь невероятна…
— … и бесполезна, пока Цитадель защищает Радужная Цепь вкупе с умениями самого Всадника. В точности проповедуемое его учениками равновесие: мы не можем захватить крепость, они не в состоянии отбросить нас от своих стен. В таком случае любой перевес — неважно, каким путем мы его добьемся — будет решающим.
— Как понимать твои слова, Эрианн? — вступил в беседу третий участник, доселе молча восседавший на одном из покрытых коврами сундуков вдоль стен шатра. Заговорив, он слегка подался вперед, неяркие блики заиграли на необычной, похожей на рыбью чешую кольчуги и прямых волосах оттенка темной бронзы. — Какой перевес ты имеешь в виду, говоря о предстоящем посольстве? Всадник придет, дабы обсудить условия перемирия, и мы будем говорить с ним на равных, разве нет?
— О, конечно, — усмехнулся Эрианн, прозванный Хитроумным. — Вначале.
— Мой разум, должно быть, недостаточно быстр, — медленно произнес воитель в чешуйчатой кольчуге. — Твоя мысль скользит, подобно змее в камнях, я не поспеваю за ней. Может быть, у тебя, Эрианн, или у бесстрашного Исенны есть в запасе нечто, о чем вы не сочли нужным известить меня, и эта тайная сила позволит нам взять верх над Черной Цитаделью? Тогда, возможно, настало время и мне приобщиться к вашему секрету?
— Тайная сила! — фыркнул Исенна. — Конечно, у нас есть тайная сила, о, мой благородный и велеречивый Олвин! Довольно иносказаний, Эрианн. Объясни прямо наш замысел.
Альб в изумрудном дублете произнес краткую речь. Олвин слушал не перебивая, попеременно то краснея, то покрываясь восковой бледностью. Он помолчал еще немного и после того, как Эрианн закончил, и лишь спустя некоторое время раздался его негромкий, но полный холодной ярости голос.
— Что ж, твое объяснение оказалось вполне исчерпывающим, Отец Хитрости. Благодарю тебя, ибо теперь я, наконец, прозрел. Творец свидетель, я предпочел бы оставаться слепцом! Впрочем, я подозревал и прежде, но вспоминал нерушимые клятвы, данные вами обоими, и гнал скверну прочь из своих мыслей. Как хотел бы я надеяться, что подозрения мои — не более чем плод моей фантазии или дурной сон, но ты не оставил мне такой надежды!
— Помолчите, вы оба! — прикрикнул Олвин в гневе, видя, что Эрианн намеревается возразить, а рука Исенны легла на рукоять меча. — Довольно я слушал вас, теперь послушайте и вы меня. Когда чуть более года тому мы вот так же сидели втроем, ваш рассказ преисполнил мое сердце праведным негодованием. Ты был так красноречив, Эрианн, повествуя о гнусной волшбе, творящейся в Черной Цитадели! О кровавых трибах, приносимых на алтарь Темного Бога! Ты говорил о целых народах, угнетаемых Всадником, о племенах мерзких чудовищ, чей облик оскверняет дневной свет, и о наших сородичах, коих Хозяин Цитадели соблазнил и растлил темной стороной Силы. Уверял, якобы в мастерстве своем он обратился к силам из Безвременья, от которых зависит с каждым днем все больше, и если не остановить его вовремя, то мир будет ввергнут в пучину бедствий.
А ты, отважный Исенна? Как искренне ты подтверждал каждое слово Хитроумного! Как убедительно доказывал, что Всадник хочет одного — власти над миром сущим, дабы бесчинствовать в нем по своему разумению и населить его существами, порожденными его темным колдовством. Что Благие Алмазы, средоточие нашей нынешней мощи, он отдал нам с одной лишь целью — развратить наш разум и дух мнимым благополучием, дабы затем поработить! Ты называл Семь Радужных Кристаллов цепью, что скует нас по рукам и ногам, и требовал немедленно снарядить войско в поход, дабы вырвать у змеи ее ядовитые зубы.
Я поверил. Дал вам войско. Дал корабли. Сам отправился с вами.
Но вот мы под стенами Твердыни Зла, как ты ее называл, Эрианн, и я не вижу угнетенных народов. Не вижу отвратительных чудищ — кроме тех, что мы притащили с собой, ничего не слышал о колдовских ритуалах. Я видел только плодородные нивы, вытоптанные нашими мечниками, тучные стада, которые угоняют наши фуражиры, чтоб прокормить воинов, богатые дома, забавы ради сожженные нашими подгорными союзниками для пристрелки катапульт! Видел крепости, сопротивлявшиеся до последнего бойца, и города, жители которых отчего-то не спешили встречать нас цветами! Но вы заверяли, что все это — обман, что можно быть рабом и не сознавать этого, жить под Тенью и не замечать ее. Вы клялись священной тройной клятвой древа, воды и ветра в том, что средоточие Зла находится в Долине Вулканов, и мы близки к окончательному очищению! И я снова верил, потому что помнил как вы клялись. И потому, что поклялся сам.
Разве не так все было, Эрианн? Исенна? Скажите, разве было иначе?
— Воистину так, — с сокрушенным видом подтвердил обладатель серебряной шевелюры, Эрианн Ладрейн из Альвара, коего частенько называли Отцом Хитрости, — так, но…
Он развел руками.
Исенна отмолчался.
— Наконец я вижу, что тот, кого вы именовали Владыкой Тьмы и Темным Всадником, готов пожертвовать собой для того, чтобы прекратить бессмысленную бойню, — звенящим голосом продолжал Олвин, на скулах которого горел лихорадочный румянец. — А те, с кем я делил кров и хлеб, готовы нарушить извечные законы благородства, презрев неприкосновенность посланников! Забить в колодки тех, кто явится с предложением мира, и торговаться с противником головами заложников. И это после того, как вы сами предложили встретиться для переговоров! Вы и теперь будете твердить: "Это ради того, чтобы пресечь Зло в мире сущем?!"
— Теперь я вижу, что неверно объяснил тебе суть наших действий, Мореход, — смущенно кашлянув, произнес Эрианн Ладрейн. — Повторюсь: да, мы намерены схватить Черного Роту, буде он явится для беседы с нами, и удерживать в качестве заложника, равно как и его свиту, — но только лишь в том случае, если он откажется принять наши условия. А условия таковы: Семь Радужных Камней безусловно передаются нам, наши Владеющие Силой допускаются во все уголки Цитадели, дабы мы убедились, что волшба Всадника не содержит Зла либо же, наоборот, исполнена оного… Ну и, поскольку наши подгорные союзники, разумеется, потребуют оплаты, таковая должна быть предоставлена им незамедлительно в том виде, в каком они пожелают — золотом, землями или секретами мастерства. После этого наш поход окончен.
Взгляд Морехода потяжелел, в то время как плечи поникли, словно не выдержав груза кольчужного доспеха. Под этим взглядом смутился и отвернулся даже Исенна, чье лицо, с благородными, хотя и крупноватыми чертами, устрашало своей каменной, неестественной неподвижностью.
— Дабы убедиться, что волшба Всадника не содержит зла… — тихо повторил Олвин. — Так вы лгали мне, лгали все это время, у вас не было ничего, кроме собственных домыслов… И что же вы сделаете, если она действительно его не содержит? Воскресите мертвецов? Принесете свои извинения Всаднику? Неужели даже теперь ты не можешь не лгать, Отец Обмана, даже видя, как нелепа твоя ложь?
— Довольно! — взревел гигант в золоте и рубинах, сжимая тяжелые кулаки. — Нет сил, более слушать эту прекраснодушную болтовню. Пора сказать все начистоту. Проклятье, Олвин! Да, мне нужны Кристаллы Радуги, мне и Эрианну, нам нужна Власть, которой не нужно будет делиться с кем-то еще. Я не могу спать спокойно, зная, что это темное отродье владеет Силой, превосходящей мою собственную! Я не знаю, замышляет он там что-нибудь или нет, но если замышляет, я должен ударить первым. Таков уж я есть, и другим мне не стать. И — да, мне нужны были твои воины, а еще пуще — твои корабли. Как бы иначе мы получили все это, не догадайся Эрианн сыграть на твоем благородстве? Нам пришлось схитрить, но, Олвин, это ведь ложь во благо! Что там еще тебя смутило? Поля? Стада? Сожженные деревни? Вырастет новая рожь, скот народится снова, что же до деревень, то поверь, когда вся Сила будет в моих руках, на месте каждой разрушенной хижины я построю дворец, облицованный яшмой, с окнами из драгоценного смарагда! Мертвецы? Да, это война, здесь иногда убивают! Но игра стоит любых жертв, поверь мне! Ведь ты — носитель Жезла, как и я. Творец Единый, я предлагаю нам троим разделить власть над миром! Эрианн согласился, дело за тобой. Ну? Решай!
— А потом ты сочтешь, что делить власть на троих тебе уже не хочется, — тусклым голосом проронил Корабел, не глядя на недавнего соратника. — И не сможешь уснуть, потому что у кого-то будет сила, равная твоей. Конечно — ведь ты во всем любишь быть первым… или единственным.
— Древние боги, что ты несешь! Клянусь тройным единством, я…
Он не договорил — Олвин вскинулся, будто подброшенный пружиной, лязгнул мгновенно вылетевший из ножен меч Морехода. Нет, два меча запели слитно — воитель в золотой броне был не менее быстр.
— Поклянёшься еще раз, — прошипел Олвин, — и я забью эту клятву обратно в твою лживую глотку.
— Попробуй, — оскалился Исенна.
Несколько долгих мгновений альбийские вожди мерили друг друга яростными взглядами. Наконец Олвин вздрогнул, его лицо исказилось мучительной гримасой, и он с размаху отшвырнул клинок, глубоко вонзившийся в земляной пол.
— Я увожу свое войско теперь же, — процедил он. — Корабли доставят нас к Яблочным Островам. Никогда более нога воина моего племени не ступит на эту несчастную землю, и никогда более я не возьму в руки оружия. Пусть порукой тому будут не три начала, оскверненные вашими лживыми клятвами, но сама жизнь моя и свидетельство Небесного Творца, и сила Благого Алмаза. Пусть он испепелит меня немедля, если я решусь нарушить данный мной обет. На ваши же головы да падет проклятье.
С этими словами он сплюнул под ноги Эрианну и мимо застывшего с мечом наголо Исенны Аллерикса вышел вон, с треском откинув полог.
— Пусть проваливает, — буркнул Исенна, с явной неохотой убирая оружие в ножны. — Когда Цепь Радуги станет нашей, мы притащим его сюда вместе с Островами и кислыми яблочками. Я отдам приказ, чтобы дверги на передней линии приглядывали в оба — чего доброго, этот одержимый честностью недоумок кинется предупреждать Всадника о нашем маленьком сюрпризе.
Он канул следом в ночную темень, не поглядев на Эрианна, оставшегося сидеть в одиночестве.
Хитроумный, проводив его взглядом, сладко улыбнулся своей острой улыбкой — и зажмурился от удовольствия, точно объевшийся сметаны кот.
…Напутственное проклятие и громкий хлопок дверью? Жест, нехарактерный для Олвина. Какая жалость, что Исенна не навязал ему поединок. Однако теперь мы можем быть уверены — назад Корабел больше не вернется. Один долой.
— Как справедливо отметил наш прямолинейный и несколько несдержанный в словах предводитель, для обладателя Цепи Радуги океан, разделяющий Материк и Гленнлах, перестает быть серьезной преградой, — раздумчиво цедя слова, проговорил Эрианн, глядя поверх наполненного вином бокала на собеседника. После так внезапно оборвавшегося военного совета он вернулся в державшийся особняком лагерь собственного войска, в палатку, наполненную зелено-серебристыми оттенками, воскрешающими в памяти такой далекий Альвар, Лесное Обиталище, к единственному существу, которое почитал отчасти достойным своего доверия.
Впрочем, доверие Эрианна имело четко определенные границы. Он не обманывался касательно собственного наследника. Слишком уж быстро и легко впитывал тот отцовскую науку: как распустить нужный слух, посеять семена недоверия между друзьями, переманить к себе нужного союзника и самое главное — вовремя оставить его, если тот станет опасен или бесполезен. Бастиан Ладрейн, несмотря на свой юный для Живущего Вечно альба возраст, преуспевал в этих искусствах, обещая в будущем стать достойной подмогой отцу. Злопыхатели утверждали, будто Ладрейнам стоит подумать о смене фамильного герба — якобы вместо золотого древа им куда больше подойдет изображение ависфены, змеи о двух головах.
— Однако Исенна желает видеть на месте нового владельца Радуги исключительно одного себя, — Бастиан, удобно устроившийся на горке сложенных в углу шатра подушек и кутавшийся в пепельно-серые одеяния, пошевелился. Отпрыск Хитроумного походил на родителя не только складом характера и живостью ума, но и внешне — оба тонкие, обманчиво хрупкие, с серебряной пряжей волос. Разве что глаза Эрианна имели переливчатый лазурный оттенок, а взгляд его сына был светло-фиолетовым, подернутым дымкой легкой мечтательности — каковая на самом деле в Бастиане отсутствовала напрочь.
— Он может желать чего угодно, хоть луну с неба, хоть секретов Цитадели, поднесенных на золотом блюде, — смешливо фыркнул хозяин Альвара. — До тех пор, пока его желания совпадают с нашими. Боюсь, после сегодняшнего вечера в его голову накрепко западет брошенная Олвином незамысловатая идея: зачем делиться властью? Алмаз, дополненный сиянием Радуги — довольно увесистая дубинка, чтобы пригрозить ею чрезмерно навязчивому сотоварищу… Но мы, конечно, не допустим ничего подобного. Исенна силен и отважен, как лев, он прирожденный воитель, однако поединок огромного льва и маленькой ядовитой змейки закончится, вернее всего, в пользу последней… Между прочим, куда запропал твой знакомец, склонный к невместному стяжательству? Давненько он к нам не наведывался.
— Скоро придет, — Бастиан бросил взгляд на маленькую клепсидру в виде причудливого древесного ствола. — Куда он денется… Если Исенна хоть краем уха прослышит о том, сколь удивительным образом его вернейший соратник распределял трофеи после захвата Тиллены и Драйжи, голова Ирваста продержится на плечах ровно столько времени, сколько Аллериксу потребуется, чтобы извлечь меч из ножен. Он это прекрасно понимает и знает, что я тоже это знаю. Он наш, отец, наш со всеми потрохами, я крепко держу его на крючке. Оттого он вскорости совершит для нас кое-что полезное, о чем Исенне знать совсем не обязательно.
Полог у входа в шатер слегка отодвинулся, всунулась голова бдевшего снаружи дозорного, почтительно известившего отца и сына Ладрейнов о приходе гостя. Эрианн махнул рукой, разрешая впустить позднего визитера, его отпрыск замер, превратившись в серую неподвижную тень.
Вошедший отбросил капюшон темно-синего плаща, с явной неохотой склонив голову с увязанным на затылке пучком волос цвета расплавленного золота. Хозяин шатра небрежно качнул в сторону вошедшего полупустой чашей, залпом допив оставшееся вино. Сесть гостю не предложили, да он и сам, не дожидаясь расспросов, отрывисто произнес:
— Я говорил с вождями подгорного народа. Мне удалось убедить только Зокарра и Кельдина Грохота. Прочие слишком доверяют обещанию Аллерикса достойно вознаградить их после захвата Цитадели. Кельдин заявил, будто прочие дверги не станут встревать, если получат клятву в том, что все прежние договоренности с Исенной сохраняют былую силу. Этого довольно?
— Для начала — да, мой драгоценнейший Ирваст, — медово проворковал Эрианн. — Но ты сам понимаешь: чего стоят обещания парочки двергских военачальников, когда речь заходит о том, чтобы призвать к ответу нашего разбушевавшегося предводителя? Ты еще наверняка не слышал, какую глупость он умудрился сотворить нынешним вечером? Одним махом лишил нашу армию трети воинства, повздорив с Олвином!