К небольшому селению, укрывшемуся в густой березовой роще неподалеку от Тетерева, подгребли на челне-долбленке двое. Один был пышнобородый, осанистый, в длинном теплом каботе [верхняя теплая одежда], высокой собольей шапке, остроносых сапогах. Такую бороду и такую одежду носили только киевские гости [купцы].
Другой - молодой еще, приземистый, щекастый, с приплюснутым веснушчатым носом и серьгой в одном ухе. Его бедная одежонка давала понять, что он батрак либо холоп.
Перекинув через голову на плечо широкий пояс, на котором висела большая кожаная сумка, бородатый торопливо зашагал по протоптанной от воды к селению тропе, а молодой остался на берегу у челна. Когда бородатый скрылся за прибрежным холмом, молодой вынул из-за пазухи ломоть черствого хлеба, улегся на траве и принялся его уминать.
Поравнявшись с крайней усадьбой, бородатый остановился, поколебался какое-то мгновение - заходить или не заходить. Небольшой дворик обнесен плетнем. В глубине дворика горбилась притененная березками убогая хатенка, щурилась на восток своим крохотным, в две ладони, оконцем и низенькая камышовая клунька. Видно было: хозяин - бедняк из бедняков. Вряд ли тут что-нибудь добудешь.
Однако гость не обошел усадьбы. "Если ничего и не раздобуду, то хоть расспрошу, у кого можно раздобыть", - подумал. Поправил на плече пояс и свернул с тропы. Во дворе возле клуньки тесал дубовую колоду русоволосый, в длинной полотняной сорочке и полотняных латаных ногавицах [штаны] здоровяк-молодец, - щепки так и сыпались веером из-под топора.
Бородатый немного постоял, полюбовался плотником, хотел его окликнуть, но как раз в этот миг дверь хатенки раскрылась и на пороге появился согбенный старик в потертом кожухе, мохнатой шапке, в заскорузлых постолах. Он поклонился гостю и пригласил в хату.
Гость пригнулся и, как в нору, на ощупь втиснулся в полутемное низкое жилище. Сквозь тусклое оконце, затянутое овечьим пузырем, еле-еле пробивался скудный свет, а огонь в печке-каменке, сложенной на глиняном полу, едва теплился. Хатенка была наполовину вкопана в землю, без потолка. Островерхая камышовая кровля, через которую просачивался наружу дым, - черная, закопченная, в паутине. Стены сложены из тесаных дубовых бревен.
Бородатый снял с плеча сумку, сел на березовый чурбак лицом к огню, сказал:
- Ищу, хозяин, меха бобров, кун, горностаев. Можно и выдр, и белок. А есть у тебя лисьи - и от них не откажусь. А у меня, - показал на сумку, - ножи добрые, серпы, наконечники для стрел, крючки на рыбу. А там, в челне, - топоры, наральники, остени...[остроги]
Старик внимательно выслушал гостя и ответил сокрушенно:
- Рад бы я сменять, дорогой гость, да нечего. Что на мне - вот и все мои меха... Несчастье нынешней зимой свалилось на мою голову. Отдал я своему князю Малку все, что должен, а тут приходит и от киевского князя тиун [княжий распорядитель, служащий, слуга] с двумя служками: давай и тому! Старуха не смолчала, они к ней с кулаками. Сын, как на беду, дома был, бросился оборонять. Схватил тиуна, турнул, да так, что и дверь им высадил. Здоровьем его боги щедро наделили... Сына не поймали, убежал. Так они на нас, старых, ярость свою сорвали. Побили так, что и по сю пору не откашляемся. Я после того даже тетиву на лук натянуть не могу... Забрали подчистую все, что было: и меха, и зерно, и мед, и воск... Даже лук со стрелами и рыбацкие снасти унесли. Как теперь жить будем?.. Сами уже немощны, сказано же: до тех пор жбан воду носит, пока ухо не оторвется. Ни коня, ни вола в хозяйстве. Только на сына и надежда. В наем бы его отдать, так некуда...
Гость перед тем, как приплыть сюда, уже побывал в подобных селениях на берегах Тетерева, меняя изделия киевских умельцев на меха у древлянских ловцов, и достаточно наслушался всяческих жалоб от смердов. Зная, что хозяин не скоро выскажет свои горести, а мехами у него все равно не разживешься, он решил прервать его вопросом, к кому тут стоит зайти. Но услышав, что старик хочет отдать в закуп своего сына, заинтересовался:
- Не он ли там во дворе тешет колоду?
- Да он же, он, тот, что беды натворил, - в сердцах отозвался старик. - Халупу собрался подправлять, не то еще придавит...
- А мне в поход помощник нужен - до зимы.
- О, так он у меня старательный.
- Платы не пожалею...
- А куда путь держишь, гость?
- В Греччину, в Царьград.
- Далече, - покачал головой старик.- И опасно. Говорят, печенеги снова перестревают.
- У нас мир с ихним ханом. Да и воев с нами много поплывет.
- Я-то не против, а он согласится ли... Неволить дитя не стану. Это ж не отчина, чужая сторона...
- Сторона чужая, но будет же среди своих - не обидят.
- Пойдем погомоним с ним.
- Лучше я один, - сказал гость.
- Иди, - согласился хозяин.
- Как его?..
- Микулой нарекли. Но все Векшей зовут. И мы привыкли. Сызмалу был юркий и проворный, как векша [белка]. Теперь малость остепенился.
Гость усмехнулся довольно, закинул сумку на плечо и, по-утиному переваливаясь, пошел к двери.
Векша, увидев, что к нему идет незнакомый бородатый человек, перестал тесать, выпрямился.
"Кто бы это? А-а... Гость захожий". Бородатый приблизился, чуть заметно кивнул. Рядом с ним Векша казался прямо-таки великаном. Высокий, широкоплечий, сильная грудь выпирает из-под сорочки. Разгоревшееся в работе лицо, обветренные, загорелые шея и руки. Русые волосы подстрижены. Нос прямой, лоб ровный, высокий, верхняя гy6а начала уже засеиваться густым черным пушком.
Гость раскинул полы кабота, опустился на колоду и сразу же стал расспрашивать, где Векша бывал, кроме родного селения, что видел и что слышал о своих и чужих землях.
Тот поначалу поглядывал на бородача с недоверием - зачем ему все это знать? Но слово за слово - и разговорились.
Векша знал кое-что про Киев и другие города земли Русской. Даже про Греччину и Царьград слыхал от деда и от своих бывалых односельчан, хотя сам дальше окрестных лесов и болот нигде не бывал.
- Э-э, молодец, - покрутил головой гость, и слишком большая для его головы соболья шапка съехала ему на лоб до самых лохматых бровей. Бородатый поправил шапку и продолжал: - Вижу, и любопытен ты ко всему, и крепок из себя, руки тоже не слепые носишь, а растешь дерево деревом: вылезет оно из-под пня трухлого и хиреет там, пока и само не отрухлявеет. А хорошо ли, сам подумай, человеку к одному месту навек прикипать? Да еще с молодых лет, пока семья крыльев не связала! А ведь и птица, прежде чем гнездо вить, сколько света облетает! Не вся же земля пущами непролазными поросла и болотами гнилыми покрылась. Есть на ней и степи бескрайние, травами и цветами устланные, и горы до полнеба ввысь устремлены, вершины в облаках скрывают, есть и море необозримое, - оно волнуется-сверкает, челны в края далекие уносит. И всюду на земле люди живут, каждый по своему обычаю. Так не стоит ли на все это поглядеть? А здесь ты даже Даждьбога-солнце, животворца всего сущего, разве что в полдень видишь. Всегда оно чащобой этой от тебя заслонено...
Векша слушал гостя и удивлялся - с чего бы он, такой важный, вдруг затеял этот разговор с ним, простым смердом? Не таится ли за этим что?
Бородатый умолк. Ждал, что скажет Векша. Но тот, опустив глаза, упорно молчал.
- Так вот тебе мой совет, - сказал гость, - бросай-ка гнездо это чинить, иди ко мне гребцом, поплывем вместе в землю за-морскую. Там своими глазами увидишь: все сказки супротив нее - что полова супротив зерна. Месяц шесть раз не успеет обновиться, как домой вернешься. Див всяких наглядишься, подарки родным привезешь, хижину новую поставишь, снасти ловецкие и рыбацкие купишь, а то еще коня или вола в хозяйство приведешь... Подумай, молодец! Добро тебе советует киевский гость.
- Будь на то моя воля...- вздохнул Векша, понурившись.- Отец не повелит.
- Он перечить не станет, я с ним уже говорил.
- Неужели? - обрадовался Векша и сгоряча всадил топор в колоду по самый обух. Бородатый даже отшатнулся.- Так я хоть сегодня!
- Непременно сегодня. Поход не ждет, - сказал гость, усмехнувшись: доволен был, что удалось уговорить такого молодца.- Тогда готовься.
- А что там готовиться? Поставлю стояк в халупе, чтобы не завалилась, и все. Да разве одежонку какую на плечи накину. Еще харчей бы надо прихватить в дорогу, так...
- Пустое. О дальнейшем моя забота, - махнул рукою гость.- Значит, как только стемнеет, не медли, найдешь меня возле челна. Тетеревом ночью и в Днепр попадем... Ну, я пойду скажу отцу о твоем согласии.- И пошел к старику, который стоял, прислонившись к дверному косяку, и ждал, не пригласят ли и его на беседу.
Векша же, как ни в чем ни бывало, с еще большим пылом продолжал тесать, топор так и звенел в его руках.
"Только бы не передумал", - с опаской поглядывал в сторону хатенки, где еще долгонько гомонили отец и гость, наверное, договаривались о плате.
Давно уже Векша мечтал о том далеком, удивительном мире, о котором столько наслышался от своего деда. Дедусь ходил когда-то с князем Олегом Царьград воевать. Это только отец Векшин считал все пустыми выдумками. "Если бы, - говаривал он, - там так хорошо было, то почему же тогда наши нищими да калеками оттуда возвращались?" Однако дедусь совсем не печалился тем, что греческий меч отсек ему ухо. Невелика беда! Зато повидал столько! Было что людям рассказать, и почет какой ему от всех!.. Вот и этот гость: не однажды, видать, в Греччине бывал, а снова туда путь держит. Да разве только он?! Изо всех земель, говорят, люди к ней стремятся. Почему же и не послушать его совета? Тем паче, что, может, посчастливится кое-что и заработать.
Когда приходил гость, матери дома не было - за травами ходила на лужок.
Вернулась, услышала, что Векша собрался в дальнее странствие, и заголосила, запричитала, как по умершему. Сначала решила не отпускать дитятко из родного гнезда.
"Но лучше ли ему от этого будет?" - рассудила, поразмыслив. Им, старым, что - и нажились, и нагоревались, не страшна ни смерть голодная, ничто на свете. А ведь сыну, если не раздобудут ловецкие да рыбацкие снасти, придется в холопы княжьи подаваться. А так, может, и впрямь гость киевский поможет в беде.
- Счастливо тебе! - желали Векше соседи, когда он обходил их вечером, прощаясь.- Только возвращайся пораньше, до зимы лютой. Сам видишь, отец не в силах уже ни ратаем быть, ни ходить на зверя.
Поклонился хижине, клуньке, Даждьбогу-солнцу, опускавшемуся уже за густые деревья, накинул на плечи дырявую свитку и направился с отцом и матерью к реке.
Отец по дороге все наказывал Векше, чтобы слушался гостя, угождал ему. А в то же время и предостерегал:
- Смотри только, как бы он не обманул тебя.
- Не должно быть, гость будто хороший человек. Поклонился мне даже.
- А-а, от этого шапка у него с головы не слетела. Все они в ноги кланяются, а за пятки кусают...
Заплаканная мать ковыляла позади и тихонько сквозь слезы произносила заклинания в путь:
- Быть же тебе сильным и здоровым и в день, и в полдень, и в ночь, и в полночь. Уберегите его, добрые духи, от силы вражьей, от смерти внезапной, от горя и беды лютой. Уберегите на воде от утопления, в огне от сгорания. Да не забыть же тебе, дитя мое, и нашу любовь ласковую, и наш хлеб сладкий, и наш очаг теплый. Возвернуться тебе в отчизну родную, ударить ей челом трижды по три, припасть к сырой земле-матушке. И пусть слово мое будет сильнее воды, выше горы, крепче камня. И даже тот, кто в лугу всю траву выпасет и не подавится, а из моря всю воду выпьет и не захлебнется, и этот пусть не одолеет моего заклинания...
Векша тоже был печален. Сначала обрадовался, что гость его нанял, а теперь, оставляя родной дом, затосковал. Не на день, не на два он отправляется. И все меж чужими людьми, в чужой стороне. К тому же, говорит отец, не все и возвращаются из похода... А как они, старики, жить тут будут без него, кто о них позаботится? Не погорячился ли, согласившись плыть так далеко и так надолго?.. А что, если отказаться, сказать бородатому: "Передумал я, гость, прости, не могу бросать отца-матери, немощны они!" Ведь за это ничего лихого он не сделает... Э нет, раз уж поладились, нужно плыть. Да и как они тогда обзаведутся тем, что у них забрали? Сам привел их к этой напасти, самому и выкручиваться. Если бы сдержался тогда, не бросился на тиуна, так, может, и не ограбили бы так жестоко...
На траве у самой воды полыхал яркий живой костер [Живой костер - огонь, добытый трением дерева о дерево; его считали священным. Через такие костры славяне-язычники прыгали, чтобы отогнать от себя злых духов, болезни]. Юноши и девушки, взявшись за руки, водили вокруг него хоровод, пели веснянки. Призывно звучали в предвечерье голоса, заглушая соловьиные трели и свист за рекой.
Увидели друзья Векшу - подбежали, расспрашивают, как да что, надолго ли в путь отправляется, не возьмет ли гость еще кого-нибудь в помощники. Завидуют ему, - известно, каждому хочется повидать те сказочные заморские земли.
Потом снова образовали круг, затянули в него Векшу, начали новую песню:
Разрумянился Векша в хороводе, волосы разметались, улыбка заиграла на устах, куда и девалась грусть недавняя, прощальная. Со всех сторон - девушки-веселухи. Головки их в венках то склоняются стыдливо к его плечам, то откидываются назад. Длинные сорочки выбелены, вымережены, реют, отливают огненным отсветом.
А между тем Куделя уже ждал Векшу у челна - не терпелось поскорее пуститься в путь - домой. Он обошел селение . быстрее, чем предполагал.
Сумели все же некоторые ловцы припрятать от алчных тиунов и для себя немного мехов. Теперь они у гостя.
Послал своего толстяка-челядника Путяту поглядеть, не идет ли Векша. Тот взбежал на прибрежный холм, долго щурившись, глядел в сторону селения.
- Не видно, - сказал вернувшись.- Разве может вон там, у костра?..
Гость подождал еще немного, потом поправил шапку, все время сползавшую на глаза, одернул кабот и решительно зашагал на поляну. Уже отдалившись, крикнул сердито челяднику:
- Гляди, чтобы течение челн не унесло! - Не унесет - я в него сяду.
"Эге, тут-таки он", - еще издали увидел гость в кругу высокого Векшу. Подошел, дернул юношу за рукав, молвил укоризненно: - Пора, пора в дорогу, скоро уже небо вызвездит...
Векша подхватил с травы свитку, поцеловал руки отцу и матери, поклонился друзьям, перепрыгнул напоследок через костер, чтобы отогнать от себя все недоброе, злое, если оно к нему привязалось, и пошел вслед за гостем.
- Не задерживайся там, возвращайся поскорее, - наказывал отец.
- Береги себя, дитятко мое, - просила мать, утирая слезы.
- Гляди, девушек наших не осироти! - кричали в шутку ему юноши.
- Да чужачки не приводи! - бросали вдогонку и девушки.