Утром всех пленников связали длинной веревкой в цепочку и погнали в поле. Чем дальше уходили они от реки, тем тише и тише становился шум порогов, пока наконец и совсем не стих. Векша думал, что их ведут в сторону от Днепра, но вот впереди сквозь высокую траву, достигавшую до плеч, блеснула вода.
Печенеги спешились, развязали невольников, развернули на земле сшитые и стянутые по краям шнурами воловьи шкуры. Один из печенегов подошел к пленникам, нагнулся, вырвал пучок травы и бросил в кожаное гнездо, давая этим понять, чтобы и они делали то же самое.
"Зачем это?" - подивился Векша. И только тогда понял, когда печенеги, заведя в воду коней, привязали к их хвостам набитые травой шкуры и поскладывали на них торбы с харчами, оружием и одеждой:
"Челны из шкур..." Потом печенеги велели пленным садиться в те челны, сами умостились с ними и поплыли на противоположный берег. Кони, видно, привычные к воде, плыли быстро, отфыркивались.
Векша с тоской вглядывался в днепровскую даль. Может, там появится поход, увидит их и бросится вызволять...
Но тщетны были его надежды: на светлой глади до самого окоема не было ни единой движущейся точечки - только вода и вода.
Догадаются ли гость и Путята, где он теперь, вернутся ли и они сами домой и расскажут ли обо всем отцу, матери... Яне?
Хотя бы весточку какую послать, чтобы знали: жив-здоров он. А так могут и забыть.
Нет, мать никогда его не забудет, ночей не будет спать, дожидаясь. Отец тоже будет горевать и раскаиваться, что послушался уговоров чужого человека и пустил сына в такую опасную дорогу. А вот Яна? Долго ли она будет его ждать?.. Отговаривала плыть... Чуяло ее сердце...
"Да неужели же та неволя навек? Неужели никогда больше не увижу родных?.. Нет, пустое: куда бы ни забросила судьба, все равно вырвусь и вернусь на родную землю. Разве что погибну...".
Пристав к берегу, печенеги попрятали кожаные лодки в лозах, снова связали пленников и погнали по широкой, выбитой скотом и конями дороге.
За весь день им встретился только один подорожный, и тот был печенег. Он ехал верхом на худой-прехудой лошаденке, весь в лохмотьях, лук поломанный, без колчана, вместо копья - кол заостренный.
Печенеги даже не взглянули на него.
- А тоже людьми называются! - тихонько сказал Сынко, бревший рядом с Векшей.- Встретятся, разминутся, словом не перемолвятся.
Спать укладывались на берегу гнилого озера, когда на небе уже густо проступили звезды, а из высоких трав выкатился полный червленый месяц. Но отдохнуть не пришлось: среди ночи печенеги подняли страшный шум, затеяли между собой драку. А когда угомонились, хлестнули пленников нагайками и погнали уже не по дороге, а переярками, долинами и балками. И так, нещадно стегая, гнали всю ночь.
С рассветом невольники заметили: печенеги были уже другие, и распоряжался ими вчерашний встречный, ехавший на су-хореброй лошаденке.
"Ты гляди, какой хитрый да коварный! - удивлялся Векша. - Даже жаль было его, когда встретились на дороге. А он, выходит, только прикинулся бедняком. А на самом деле выслеживал, куда мы пойдем, чтобы напасть ночью и отбить пленников себе... Пожалуй, он из другой печенежской стаи, и она не ладит с той, что засела возле порогов...".
С тех пор шли только по ночам, днем отдыхали в каком-нибудь глухом буераке или овраге.
Тяжелым был тот путь. Поле всюду поросло высокой, точно камыши, травой, ноги путались в ней, но охранники на это скидку не давали, они спешили, нагайки беспрерывно свистели над головами пленников. Да еще донимала жажда. Их кормили соленой кониной, а вода попадалась редко, и та застоявшаяся, смердящая.
А когда однажды утром засинел вдали голубой плес, пленники сами, уже без принуждений, из последних сил побежали к нему и, как отара овец, жадно припали к воде.
Однако, глотнув раз, другой, все стали отплевываться; вода была и горькой, и соленой.
- Море...- услышал Векша кем-то сказанное слово.
Так вот оно, то море, о котором он столько наслышался! Какое же оно и впрямь неохватное и красивое, точно небо спустилось на землю! Как ласково, приветливо плещут-играют на нем волны! Воли бы только да челн без весел, руками бы догреб до Киева.
А печенеги хохотали, аж за животы хватались, да все показывали на море - пейте, мол, чего же вы?
Векша спросил у Сынка, далеко ли отсюда до того места, где Днепр в море вливается.
- Далеко, - махнул тот рукой.- Из этого моря надо еще в Русское выплыть, объехать Корсунскую землю (Крымский полуостров, которым владели в X столетии греки, подданные Византии), и только тогда в Днепр попадешь.
- Разве это - не Русское?
- Нет. В том вода солонее, не такая на вкус. Это Сурожское (Азовское) море. В него Дон-река вливается.
Печенеги, поиздевавшись над пленниками, привели их к небольшому озеру с хорошей водой, позволили искупаться. Там, на его берегах, и расположились. Трое печенегов куда-то поскакали и утром следующего дня появились с двумя десятками всадников в пышной одежде, с мечами.
- Кто это? - шепотом спросил Векша у Сынка.
- Корсунцы. Ромеи, которые живут на Корсунской земле.
Те долго осматривали пленных, точно какой-нибудь товар на торжище, спорили с печенегами, наверное, о цене. То отходили сердито, то вновь возвращались. В конце концов, видно, все же договорились, дали печенегам торбочки со звонкой монетой, и те умчались в поле.
Греки развязали пленных, надели каждому на руки железные цепи - оковы и погнали дальше вдоль морского побережья.
Город, в который корсунцы привели в полдень невольников, стоял на самом берегу Сурожского моря, где вливалась в него Дон-река. Постройки все каменные, лишь изредка попадались глинобитные хижины... У причала покачивалось на волнах много больших ладей со спущенными ветрилами.
Корсунцы не дали пленным даже отдохнуть после тяжелой дороги. Сразу сняли с их рук тяжелые оковы, приставили надсмотрщиков и велели носить из клети на огромную многовесельную ладью мешки с зерном. Сами же направились к высокому каменному дому, стоящему вблизи причала.
Перебегая в который уже раз от клети к ладье, Векша услышал в толпе сердитое:
- Куда лезешь? - Обернулся, увидел маленького шустрого человечка, укорявшего в чем-то долговязого возчика. Векша запомнил его и, когда выдался удобный случай, подошел, спросил:
- Прости, добрый человек, ты не русич, случаем?
- Русич, - радостно откликнулся тот.- А ты как сюда попал?
- Тут нас много. Полонили печенеги возле порогов, когда в Греччину плыли. Потом другие перехватили у них и продали вот этим корсунцам, - кивнул в сторону надсмотрщиков.
Те, увидев, что пленник разговаривает с чужим, сердито прикрикнули на него, и Векша снова помчался за мешком.
В другой раз удалось поговорить подолыне. К причалу подошел какой-то старичок ловить рыбу. Собственно, он ее совсем не ловил, ловили за него две длинноклювые прирученные птицы. Полетит птица-рыболов в море, хватит рыбину, а проглотить не может: горло перевязано, вот и несет добычу своему хозяину, а тот берет ее и бросает в деревянное ведерко.
Надсмотрщики так загляделись на этих птиц, что и про пленников забыли. А Векша, воспользовавшись этим, снова подошел к земляку.
Земляк этот был распорядителем у гостей, которые цриплывали Дон-рекой в Великую Булгарию (Великая Булгария - Булгарское государство на Волге) и Хазарию (Хазарское царство). Готовил им тут всякие припасы для странствий.
- А нельзя ли сбежать отсюда? - спросил Векша, с надеждой глядя на распорядителя.
- Зряшное дело. Вдоль Днепра пойдешь - если с голоду не помрешь, то печенеги встретят, а в Хазарскую землю попадешь - хазары перехватят...
- Помирать мне, наверное, в полоне, - понурился Векша. Земляку, видно, стало жаль его.
- А ты не горюй до времени, - попытался утешить.- Может, на твое счастье хозяин хороший попадется, передашь своим, чтобы выкупили. Эти ромеи не для себя вас купили, а на перепродажу. Себе не могут оставлять. В Корсунской земле немало наших живет, да и гости киевские часто там бывают. Узнают, что корсунцы держат у себя русичей-холопов, хлопот им тогда не обобраться.
- Где же они продают? Прямо тут?
- Когда и тут, если найдутся купцы, а нет, так переправляют тайком в Греччину, в Царьград.
- Будь ласков, добрый человек, как отца родного, прошу тебя! Скажи киевским гостям, если встретишь: видел Куделиного гребца Векшу, и клялся он, что если живым останется, всеми силами будет пытаться вернуться домой... Гостя своего, мол, просил, чтобы тот узнал, кому продали, и выкупил, а Векша потом ему за все отработает...
- Обещаю, передам, даже в памятку запишу.
Он достал из-за пазухи кусочек тонкой белой кожи, макнул гусиное перо в пузырек, висевший у пояса.
- Как, говоришь, звать твоего гостя?
- Куделя.
Распорядитель черкнул что-то черной водой по тому кусочку кожи.
- И еще не забудь сказать: в полоне со мной Вышатичев Сынко и двадцать других гребцов: Литай, Прыйма, Гостей, Нетреба, Нечай, Смило, Лютавор...
- Ладно, не забуду и про них, - начертав и их имена на лоскуте, пообещал распорядитель.
Точно камень свалился у Векши с души. Узнает Куделя, что он жив, то и Яна, а может, и отец и мать узнают. Корсунцы, видно, торопились. Как только пленники перенесли все зерно из клети на ладью, надсмотрщики позвали тех, что были в каменной постройке. Они тотчас явились на пристань. Велели сначала пленным и надсмотрщикам идти на судно, а потом и сами на него взошли.
На ладье помост настелен, в нем дыра широкая прорублена, ляда с задвижкой прилажена, чтобы запирать отверстие. Вот через ту дыру-отверстие и затолкали надсмотрщики пленных под помост.
А там темным-темно. Только сквозь щели в бортах, в которые продеты держаки весел, чуть-чуть свет пробивается.
Вскоре под настил спустились два надсмотрщика со светильником. Рассадили пленных по лавкам, расположенным поперек ладьи, приковали цепями, положили перед каждым по коржу, дали жбан воды и полезли наверх.
Никто даже не притронулся к еде, сидели все опечаленные" Вскоре ладья качнулась, - ее отвязали от причала. Вниз сбежал надсмотрщик, голый до пояса, велел пленным браться за весла. Векша в эту минуту к щели глазом приник, хотел получше рассмотреть, куда судно поплывет. На надсмотрщик изо всех сил огрел его бичом по спине, полоса кровавая вспухла.
Быстро ладья по морю мчит, слышно лишь, как волны об нее бьются, а надсмотрщик ходит между гребцами и бичом подгоняет, чтобы гребли еще быстрее.
Четыре дня плыли без передышки от зари до сумерек. Сначала - на полудень, потом - на запад, затем свернули на полунощь. Огибали Корсунскую землю.
С наступлением вечера приставали к берегу, и не к еде бросались пленники, а к щелям этим, из которых весла торчат, припадали, воздух свежий пили - напиться вдоволь не могли...
На пятый день, незадолго до вечера, остановилась ладья возле большого города. Сынко узнал его через щель, был когда-то в нем со своим гостем. Херсонес, главный город корсунцев.
На ладье остались только надсмотрщики, чтобы наблюдать за невольниками, все остальные корсунцы-ромеи сошли на берег.
Город стоял на горе над самым причалом. Оттуда долетал веселый гомон, песни, звуки дудочек, как будто там играли свадьбу.
Пленники тоже затянули песню, но печальную, тоскливую.
Векша растянулся на голой лавке, закинув руки за голову, и такая его охватила тоска! Был и он когда-то вольный, жил среди людей родных и милых, ходил куда хотел, делал что хотел. Теперь же загнала его доля в чужой край неведомый. И кончатся ли когда-нибудь эти муки-страдания или так и помирать придется в неволе?
На следующее утро на судно пришло много херсонитов. Они уже сами, без пленников, выгрузили на берег мешки с зерном.
А ладья поплыла дальше на закат солнца.