- С чего начнем, доктор? Пальчик или горлышко? - спросила Таня.
Он повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
- С горлышка, разумеется, - прокаркал он. - С нижнего. Снимайте халат и ложитесь. Да не жмитесь, я же врач.
Таня пожала плечами, скинула халат и легла на кровать. Он взял со стола парочку инструментов и приблизился к ней.
- Знаете, доктор Смит, - светским тоном проговорила Таня. - У нас в варварской России есть варварский обычай: врач перед осмотром обязательно моет руки. Нонсенс, правда? На врачах ведь микробы не живут.
Доктор хмыкнул, но в ванную вышел...
Безропотно вытерпев процедуру и проводив доктора, Таня оделась по-прогулочному - белая блузка с коротким рукавом, широкая серая юбка-миди, белые "пумы" на толстой подошве - и спустилась в зал, расположенный, как она и предполагала, за застекленной красной дверью, откуда вчера выла скрипка.
Вдоль внешней стены с тремя высокими окошками по отлогой дуге тянулась скамья, обитая красным плюшем. Перед скамьей стояло пять-шесть овальных столиков с придвинутыми стульями, тоже обтянутыми красным. К внутренней стене примыкала стойка, за которой колдовал Джулиан в поварской курточке, а чуть дальше - небольшая пустая эстрада. Перед стойкой высился ряд высоких круглых табуреток, на одной из которых сидела спиной к залу растрепанная пышнозадая блондинка. За самым дальним столиком, около двери - точной копии той, в которую вошла Таня, - сидела вчерашняя китаянка и о чем-то оживленно болтала с миниатюрной соседкой, лица которой Таня не видела. Чуть ближе в гордом одиночестве восседал худой и лысоватый пожилой мужчина с лисьей мордочкой. Сгорбившись, почти уткнув в тарелку длинный нос, он сосредоточенно ковырял вилкой. На скамье возле третьего столика в изломанной позе полулежала очень тощая и невероятно бледная дама со взбитой темной прической и огромными трагическими глазами, которые казались еще огромнее в обрамлении черных синяков. На стуле, лицом к Тане, за тем же столиком разместилась еще одна женщина - широкоплечая, черноволосая, жилистая, с плоским, глуповатым крестьянским лицом. Тети Поппи не было видно.
С ближайшего столика Тане замахал рукой Дарлинг.
- А, вот и ты. Добро пожаловать. Ланчи выдают вон там, - он ткнул пальцем в направлении стойки и Джулиана.
Таня прошла к стойке, спиной уловив на себе взгляды всех присутствующих, и встала напротив Джулиана.
- Доброе утро, мэм, - скривив толстые губы (и как только умудрился?) в некоем подобии улыбки, бросил Джулиан. - Йогурт, апельсин, рисовые хлопья с молочком, ореховые хлопья с молочком, яичница с беконом, сосиска, булочка, джем, масло, кекс, кофе, чай, сливки, сахар?
- Добрый день, Джулиан! - громко и приветливо произнесла Таня. - Все, кроме чая... и, пожалуй, хлопьев. Его улыбка сделалась более отчетливой.
- Да, мэм.
Он поставил на стойку поднос и принялся проворно закидывать на него всю снедь, перечисленную, а точнее, не перечисленную Таней. Она с трудом донесла переполненный поднос до столика. Дарлинг хмуро смотрел, как она разгружает еду.
- У тебя десять минут, - сказал он. - Мы едем на вернисаж.
- Прости, на что? - И подумать не могла, что он, оказывается, интересуется искусством.
- Выставка в художественной галерее, - пояснил он. - За нами заедут.
Она успела и доесть, и спокойно выкурить первую, самую сладкую, сигаретку. Дарлинг сидел как на иголках, дергал головой на каждый звук, доносящийся с улицы. Наконец, когда оттуда промурлыкал три ноты автомобильный клаксон, он с заметным облегчением встал и буркнул Тане:
- Пошли.
У подъезда стояла доподлинная "антилопа-гну", словно только сейчас съехавшая с трассы Удоев- Черноморск, или как там было у классиков. Колымага, изобретательно склепанная из разных подручных материалов на основе древнего "шевроле" с откидным верхом. И парочка в ней восседала довольно живописная. Юноша томный, тоненький, кудрявенький, чистенький, в бархатном костюмчике, а за рулем - бородатый, широкий, в драном свитере, настоящий пират. От первого, как и следовало ожидать, несло розовой водой, от второго - потом и вонючим табаком. На Таню они прореагировали по-разному. Юноша состроил недовольную физиономию, а бородатый плотоядно оскалился.
- Эй, Дарлинг, эта бимба с нами? - крикнул он. Юноша дернул его за рукав, и бородатый замолчал.
- Это Таня, она из России, - сказал Дарлинг, подведя ее к антикварному авто.
- О, Россия! - восторженно заорал бородатый. - Я Иван Ужасный!
- На самом деле его зовут Бутч Бакстер, - индифферентно проговорил Дарлинг.
- А это Стив Дорки, - сказал Бакстер, едва не задев пальцем аккуратный носик томного юноши.
- Рад познакомиться, - кисло отреагировал тот определенно врал.
В дороге Иван Ужасный порывался занять Таню бессвязным рассказом о крысах, якобы нападающих на пассажиров и служащих лондонского метро. Дорки и Дарлинг угрюмо молчали. Таня отделывалась короткими репликами, а больше смотрела по сторонам, вбирая в себя новые городские пейзажи. Ньюгейт, Уайтчепел, потом знакомые очертания Тауэра.
Остановились в виду собора Святого Павла, возле самого задрипанного здания в строю домов, в целом весьма пристойных.
- И это называется выставка в Барбикан-центре? - с надменной миной осведомился кучерявый Дорки.
- Ну, рядом,- примирительно сказал Иван Ужасный и потащил их в подвал, скрывающийся за стеклянной дверью.
Там их тут же осыпал конфетти какой-то явно бухой арлекин.
- Fuck! - в сердцах высказался Дорки. Иван же Ужасный обхватил арлекина за плечи и уволок куда-то в глубь подвала, а к ним тут же подошла на редкость плоская дева в зеленых очках и дырявой кастрюле на голове. Из дырки торчал унылый плюмаж из пакли.
- You Godney fgends? * - произнесла она с вопросительной интонацией. Таня не поняла, но вопрос, судя по всему, был чисто риторический, поскольку дева тут же вцепилась в рукав несколько оторопевшему Дарлингу и потащила за собой. Таня и Стив Дорки переглянулись и пошли следом. Через несколько шагов к ним присоединился Иван Ужасный с бумажным стаканчиком в волосатой лапе.
- Родни верен себе, - довольно пророкотал он.. - Здесь угощают абсентом.
- Насколько я знаю, производство настоящего абсента запрещено еще в начале века, - заметила Таня. - Скорее всего, это обычная полынная настойка.
- И судя по запаху, дрянная, - подхватил Дорки.
- Сойдет, - заявил Иван Ужасный и залпом выпил. Вернисаж сразу же произвел на Таню впечатление удручающее. На плохо отштукатуренных стенах ровным рядком висело с десяток картин, отличающихся друг от друга только цветом. На каждой был обозначен весьма условный контур женщины, без рук, но с широко разведенными толстыми ногами, между которыми, приклеенные прямо к холсту, свисали крашеные мочалки. Мочалки покрупнее торчали сверху, символизируя, по всей видимости, лохматые прически. Такая же условная баба маялась на черно-белом плакате в компании кривых букв: "Rodney DeBoile. The Essence of Femininity"**.
- Мочалкин блюз, - прошептала Таня по-русски.
- Что? - спросил стоящий рядом Дарлинг.
- Так, ничего. - Она не знала, как по-английски будет "мочалка". Более того, еще четверть часа назад она вполне искренне считала, что таковой предмет англичанам неизвестен вовсе. - Пошли отсюда, а?
Но тут Иван Ужасный подвел к ним исхудалого христосика с безумными глазами, обряженного в бесформенный серый балахон.
- А вот и Родни! - объявил он. - А это мой добрый приятель Аполло и его телка.
- Я его жена, - бесстрастно уточнила Таня. Но извиняться он и не подумал.
- Польщен вниманием прессы, - ломким тоненьким голосочком произнес Родни де Бойл. - Над произведениями, составившими эту экспозицию, я работал с октября...
- Родни, детка, это не пресса, - оборвал его Иван Ужасный.
Мочалочный списатель посмотрел на него укоризненно и растерянно.
- Что ж ты, Бутч? Где твой репортер?
- Ребята, вы Стива не видели? - обратился к ним Иван Ужасный.