- Конечно здесь, и все вы ее видели,-с легким злорадством сказала Таня.
- Что, неужели та японская бизнес-дама, которая нас впускала?! воскликнул Ник. - Ну Лизавета Валентиновна, ну всех нас обула...
- То-то она мне знакомой показалась, - сказал Рафалович.
- Ну прям не жизнь, а книга перемен, - философски заметил Иван.
И, не прекращая переговариваться, все двинулись к выходу.
IV (27 июня 1995)
В проеме распахнувшейся двери стоял весьма внушительный, несмотря на малый рост, усач, видно, в немалом чине. Сделав два решительных шага вперед, он остановился и уже отнюдь не решительно произнес срывающимся голосом:
- С-сидите.
- Сижу, - подтвердила она, с любопытством глядя на незнакомца.
Он набрал в легкие воздуха, сдвинул на затылок фуражку, поднял перед собой руку с зажатым в ней листком, откашлялся и начал читать:
- "С сожалением уведомляю Вас, что Ваше ходатайство о помиловании рассмотрено Господином Президентом Республики и..."
- Отклонено, - подсказала она. - Мерси, я уже догадалась - шампанское, омары, цыпленок по-амстердамски... Да и радио не молчит...
- "Принимая во внимание, что апелляционные суды трех инстанций не сочли возможным..."- хрипло продолжал он.
- Да не утруждайте вы себя, господин надзиратель. Все ясно. Когда?
- В четырнадцать тридцать, - опустив глаза, как мальчишка, прохрипел он. Вообще-то я не надзиратель, а старший судебный исполнитель...
- Простите, господин старший судебный исполнитель, - сказала она и задорно добавила: - В следующий раз не ошибусь.
- Вы... вы... вы... - совсем уже сбился он. - Понимаете... понимаете... Пять полностью доказанных умышленных убийств с отягчающими. А не полностью? Заговоры, перевороты, политический и промышленный шпионаж?.. Может быть, хотите еще вина? Коньяку? Писчей бумаги? Транквилизаторов?
- По-моему, - участливо сказала она, - транквилизаторы нужнее вам.
- Само собой, священника... Он уже ждет.
- Священника не надо, - твердо сказала она.
- Но... но вы подумайте... Может быть, все-таки... Или желаете раввина, ламу, православного... У нас есть приходы...
- Никакого, - повторила она.
- Тогда, может быть, какой-нибудь лювбимый фильм, книгу, музыку? Или... он перешел на еле слышный щепот, - марихуаны... Вообще-то запрещено, но можно и укольчик... А? Что?
- Мужчину.
- Что-что? - переспросил он, мгновенно покрываясь потом.
- Я, кажется, ясно сказала - мужчину.
- Но... но... То есть, в каком смысле?.. - Он попятился, словно увидел черта. Сейчас, того и гляди, перекрестится.
- Неужели непонятно - в каком смысле? Или никто из ваших коллег не захочет близости с самой знаменитой женщиной десятилетия? Да еще в подобных обстоятельствах?
Он судорожно вытащил платок и принялся утирать пот с багрового лица.
- Например, вы? Будет о чем рассказать внукам... -И впервые пристально посмотрела ему в глаза.
Судебный исполнитель резко выпрямился и замер. На лице его легко читалась вся гамма сильнейших чувств. Ужас, восхищение - и, конечно же, беспредельно алчное вожделение... Что ж, такое предложение разбудит мужчину и в безнадежном паралитике.
Он, пятясь и не сводя с нее глаз, подобрался к дверям, развернулся, что-то резко выкрикнул в коридор. Потом развернулся обратно и шагнул внутрь камеры, захлопнув за собою тяжелую дверь. На лице его было новое, сосредоточенное выражение. Он сделал еще один шаг. Пальцы теребили пуговицу форменной тужурки.
- Ну, иди ко мне, моя последняя любовь!
Он сделал еще шаг и вдруг остановился, опустив руки.
- Ну что? Не желаете ли вызвать подчиненного подержать ваш драгоценный?
- Я читал про вас все, - четко и медленно проговорил он. - Книгу, статьи, все материалы дела. Видел фильм, присутствовал в зале суда. И понимаю, что вы обязательно попытаетесь задушить меня, переодеться в мою форму и бежать отсюда. Или что-то в этом роде. Только у вас ничего не получится.
Она усмехнулась.
- Не доверяете?
- Вам?! Я пока еще не сошел с ума...
- Я тоже... Вам ли не знать, что мой... номер оборудован по последнему слову техники... "Жучки", телекамеры.. Смелее же, господин исполнитель, смелее! Я вас не съем, а вы напишете об этих минутах толстый мемуар и, уверена, станете миллионером, мировой знаменитостью.
Он нервно сопел. Усатое лицо налилось краской.
- Я... я не...
- Не смущайтесь...
Рука его боролась с пуговицей.
- Впрочем, я пошутила.
Стрекот дикторской скороговорки из белого приемничка над изголовьем сменился сладкой музыкой. Она протянула руку и прибавила звук. Испанский душка-тенор...
- Что ж ты, Иглесиас? - с усмешкой пробормотала она. По-русски.
- А? - Господин судебный исполнитель решил, должно быть, что она обращается к нему.
- Бэ... Белое танго. Дамы приглашают кавалеров. Не откажите в любезности.