Я начну повествование, назвав свое имя. Попытка скрыть его была бы тщетной, но, даже окажись она успешной, это все равно не привело бы ни к чему хорошему. Те, кому уже известна моя история, найдут здесь оправдания моих поступков, а остальные познакомятся с новыми друзьями, красивыми женщинами и героями.
Я — Идей, брат Фегея, сын Дара[1]].
Хоть я и надеюсь прожить много мирных лет в рощах горы Ида[2]], но, покуда дышу, никогда не забуду тот кровавый день в поле близ извилистого Симоиса[3]], который ныне течет мимо развалин Трои[4]].
Ахилл, надежда греков, не покидал своего шатра[5]].
Одиссей[6]] и Аякс[7]] тоже не появлялись — по слухам, они совещались в шатре Агамемнона[8]], главнокомандующего греков. Мы же в Трое отдыхали после утреннего посещения храма Аполлона[9]]. Все было спокойно.
Незадолго до полудня я вместе с моим другом Киссеем и моим братом Фегеем присоединился к толпе, заполнившей площадь перед Скейскими воротами[10]].
Старый Антенор[11]] по пути на башни остановился поговорить с нами. В тот день ничто не предвещало битвы, и наша беседа касалась лишь незначительных тем.
Толпа стариков, женщин и детей с беспокойством ожидала дальнейших событий.
Внезапно среди часовых у ворот началось движение, и толпа насторожилась. Начальник стражи приказал освободить проход. В следующий момент массивные железные створки распахнулись, пропуская царского гонца верхом на взмыленной лошади. Он был покрыт потом и пылью, а на его одежде виднелись пятна крови.
Натянув поводья, гонец сообщил командиру стражи:
— Диомед[12]] выехал в поле на своей колеснице и косит троянцев, как буря — фракийскую[13]] пшеницу! — Он пришпорил коня, хрипло крича: — Дайте дорогу ко дворцу!
Его слова слышали все, и сразу же раздался гул тысячи голосов. Сжатые кулаки взлетали к небу; отовсюду доносились крики страха и отчаяния. Командир стражи отправил трех гонцов в разные части города на поиски Гектора[14]]. Фегей, стоявший рядом со мной, повернулся и со вздохом промолвил:
— Боюсь, брат мой, великий Зевс[15]] гневается на Трою.
Я пожал плечами. Пускай святоши вроде Фегея страшатся гнева Зевса. Что касается Диомеда, я никогда не был о нем высокого мнения, считая его самым никудышним из всех греческих царей.
Я высказал это Фегею, и меня услышал старый Антенор.
— Мальчик, — строго сказал он, ибо тогда мне было всего двадцать два года, — не следует глумиться над великим героем, даже если он грек.
Я хранил почтительное молчание, так как Антенор был вполне достойным стариком. Но когда вмешался прохожий, воздавая хвалы Диомеду и выражая опасение, что он обратит троянцев в бегство, я не смог сдержаться.
— Как? — воскликнул я. — Бояться Диомеда? Да кто такой этот Диомед? Слушая эти разговоры, можно подумать, будто он что-то собой представляет! Хотел бы я оказаться сейчас на расстоянии копья от него!
Меня услышали многие — в том числе старый Антенор.
— Хвастун! — буркнул он, отвернувшись, и я заметил улыбки на лицах тех, кто стоял рядом с ним.
Кровь ударила мне в голову.
— Ты поведешь колесницу, брат? — спросил я у Фегея.
Он кивнул, понимая, что я имею в виду.
Спустя десять минут мы вывели нашу колесницу и были готовы ехать на поле.
Нас окружила разношерстная толпа — одни желали нам удачи и предлагали помощь, другие изрекали мрачные пророчества. Я слышал, как один парень бился об заклад, что ни я, ни Фегей не вернемся живыми, но это вызвало у меня лишь презрительную усмешку.
Кисеей улыбнулся мне, но, когда он посмотрел на моего брата, в его глазах появилось странное выражение.
Фегей, всегда жаждущий битвы, занял место возницы. Я вскочил в квадригу, и мы устремились в поле через открытые ворота, слыша крики толпы:
— Смотрите на Фегея и Идея!
В их голосах звучало презрение, но меня это не заботило. Мой атеизм был известен всей Трое, а неверие не было популярным на девятом году великой осады.
Пыль сражения наполнила наши ноздри, затрудняя видимость, как только мы выехали через внешние ворота города. Проехав через задние ряды воинов, мы наконец смогли разобраться в происходящем. Справа и слева кипела битва, а в центре открывалось пространство, охраняемое, как нам показалось, отрядом троянцев. Повинуясь моему указанию, Фегей направил туда нашу колесницу.
Проезжая мимо воинов, я слышал их предупреждающие крики:
— Берегитесь Диомеда! В его руке сила Паллады![16]]
Я презрительно усмехнулся и велел Фегею ехать дальше.
Слева внезапно появилось облако пыли. Это была колесница, приближающаяся со скоростью ветра. Отовсюду раздавались крики:
— Диомед!
Вскоре стали различимыми лошади, возница и сам Диомед. Фегей погнал лошадей, а я держал наготове копье. Мне казалось невероятным, что Диомед попадет в цель с первой попытки, а что до остального — я рассчитывал на быстроту наших коней, которых отец привез из Фракии и которым не было равных во всей Трое. Мы приближались к колеснице грека.
Неожиданно, к моему удивлению, колесница притормозила, и воин спрыгнул на землю. Он был облачен в сверкающие доспехи и держал в одной руке щит, а в другой дротик. В тот же момент Фегей натянул поводья, держа копье в свободной руке.
Спешившийся грек шагнул к нам и крикнул:
— Храбрые троянцы, перед вами Диомед, сын Тидея!
Его намерение было достаточно очевидным — он хотел, чтобы я тоже сошел с колесницы и встретился с ним пешим. Но, слава богам, я был не так глуп! Если грек настолько опрометчив, тем хуже для него. Я пригнулся за бортом колесницы, готовый атаковать его, как только он метнет свой дротик.
Но нетерпеливый Фегей мгновенно срезал мой план.
Этот день, безусловно, стал бы для Диомеда последним, если бы не поспешность моего брата. Привстав с сиденья, он метнул копье в грудь Диомеда.
Грек отбил копье щитом, пошатнулся, но сразу же восстановил равновесие и отвел назад дротик. Опасаясь, что он целит в меня, я прижался к днищу колесницы. Дротик просвистел в воздухе, и я услышал крик моего брата. Подняв взгляд, я успел увидеть, как Фегей вниз лицом падает на землю с дротиком в груди.
Когда Фегей упал, я увидел окровавленный наконечник — острие вышло наружу между лопатками.
Я утверждаю, что мои последующие действия были продиктованы разумом, а те, кто считает иначе, пускай дают советы глупцам, ибо сами являются таковыми. Лошади, лишившись возницы, стали неуправляемыми, а колесница — бесполезной.
Соскочив наземь, я в два прыжка оказался рядом с Фегеем. При виде его остановившегося взгляда и неподвижного тела я сразу понял, что он мертв.
Повернувшись, я увидел приближающегося ко мне Диомеда. В слепой ярости бросив в него копье, я пустился наутек. Над головой у меня просвистел дротик, и я услышал бешеный рев Диомеда, но не стал останавливаться, чтобы разобрать слова.
Все слышали, как говорят, будто Зевс скрыл мое отступление облаком дыма. Можете догадаться, что я думаю о подобном вздоре. Облако в самом деле было, но не дыма, а пыли, взбитой ногами троянцев, напуганных гибелью моего брата и моим вынужденным бегством. Я всегда говорил, что худший недостаток моих соотечественников — привычка улепетывать, как зайцы, при малейшей опасности.
Пробившись сквозь ряды воинов, я добрался наконец до городских ворот и направился к дворцу, все еще ошеломленный внезапно обрушившимся на меня несчастьем. Я рассчитывал найти у дворца Антенора и возложить на него обязанность сообщить печальные новости Дару — моему отцу. Они были старыми друзьями.
Но мне не повезло. Миновав Дореонскую площадь и пройдя через мраморные ворота, я внезапно столкнулся с почтенным родителем. При виде меня его лицо прояснилось, и он бросился ко мне, уронив свой посох:
— Идей! Сын мой! А где Фегей? — Поняв по моему взгляду, что случилась беда, отец разжал объятия и отшатнулся. — Скажи мне, что с моим сыном Фегеем?
— Он мертв, — напрямик ответил я.
На мгновение мне показалось, что отец сейчас упадет. Я бросился вперед, чтобы поддержать его, но он уже выпрямился во весь рост своего дрожащего старческого тела.
— Такова была воля Зевса, — твердым голосом произнес он и быстро добавил, словно пораженный внезапной мыслью: — А тело? Ты привез мне его, Идей?
Ты не оставил убитого брата?
Но к этому времени начала собираться толпа, и я, не желая делать наши семейные горести общим достоянием, взял старика за руку и повел к дому, находящемуся неподалеку.
Сидя в мраморном дворе — гордости моего отца, где мы с Фегеем играли в солнечные дни нашей юности, — я подробно рассказал обо всем. Героическая гибель Фегея заставила старика почти забыть о своем горе и о гневе на меня за то, что я бросил тело брата. Он повторял снова и снова:
— Фегей пал в бою от руки греческого царя!
Казалось, будто отец находит успокоение в этой мысли, но было видно, что несчастье состарило его на десять лет. Мы говорили около часа. Я пытался утешить старика, но вся глубина его чувств выразилась в странном требовании, которое он мне предъявил. В нескольких словах оно сводилось к тому, чтобы я снял доспехи и больше не участвовал в сражениях.
— Неужели, отец, ты советуешь мне играть роль труса? — изумленно спросил я.
— Ты отлично знаешь, Идей, что сын Дара не может быть трусом. Я всего лишь торговец, хотя и исполняю обязанности жреца, и мои кости трещат от старости, но тем не менее я носил оружие в первые три года осады. Разве не мое копье сразило Амикла? Но сейчас я потерял одного сына и не хочу потерять последнего.
Царь Приам[17]] с его пятьюдесятью детьми может себе позволить быть расточительным. А кроме того, разве я не слышал, как ты смеешься над этой войной и ее целью? Ты должен радоваться возможности не участвовать в ней.
— Конечно, эта война с самого начала была нелепой, и мне не хотелось умирать за то, чтобы этот болван Парис[18]] мог оставить при себе свою женщину. Но я не стану поступать недостойно, да и как могу я бросить оружие, когда Троя нуждается в каждом воине?
Отец улыбнулся:
— Мой умный Идей задает такой глупый вопрос! Сын мой, Троя нуждается не только в тех, кто носит оружие.
Завтра караван с шелком отправляется во Фтию[19]].
— Это не по мне.
— А как насчет гарнизона у Скейских ворот?
— Нет. Либо я буду сражаться, либо нет. Полумеры мне не нужны.
Услышав мой вторичный отказ, отец задумался.
— А что ты скажешь насчет поста вестника во дворце?
— Во дворце Приама?
— Разумеется.
— Но это невозможно, — возразил я. — Пост занят Ялиссом.
— А если бы я мог добыть его для тебя?
— Я бы с радостью его принял.
— Клянешься Зевсом?
— Такая клятва для меня ничего не значит.
— Знаю. — Лицо отца помрачнело. — Отрекаться от богов дурно, сын мой. Но не будем сейчас об этом спорить. Значит, ты обещаешь? О, Идей, я бы не вынес потери моего последнего сына! Этот пост будет твоим.
Где мой жезл и плащ? Я повидаюсь с Антенором и вернусь через час.
Отец удалился. Оставшись один, я сел на мраморную скамью и задумался. Мне было нелегко сосредоточиться, так как у меня из головы не выходило распростертое на земле тело убитого брата.
Впервые для меня стала очевидна вся серьезность девятилетнего противостояния между греками и жителями Троады[20]], которое до сих пор казалось мне нелепой шуткой. Но теперь мой любимый брат Фегей ушел навсегда, а это было более чем прискорбно. Мысли о нем одолевали меня более часа, пока наконец я не заставил себя переключиться на настоящее и подумать о будущем.
Я не слишком надеялся на успех отцовской затеи.
Пост вестника уже три года принадлежал Ялиссу, считавшемуся одним из самых любимых сыновей царя Приама. Мне казалось невероятным, что его лишат этой чести по просьбе троянского торговца — пусть даже такого богатого и видного, как мой отец.
К тому же отца уже удостоили почетной должности жреца Гефеста[21]].
Что же мне делать? Вернуться к сражениям, к утренним походам в храм и нелепым жертвоприношениям богам, к безнадежному и бесконечному противостоянию? И все из-за того, что Менелай[22]] не может отказаться от женщины, способной сбежать с молодым повесой вроде Париса!
Боги Олимпа![23]] Кому нужна такая жена? Любой здравомыслящий человек радовался бы, избавившись от нее.
Я много раз видел Елену[24]] — мы называли ее Елена Троянская, чтобы позлить греков, — в храме, на улице, в коридорах дворца, на Скейских башнях — и никогда не мог понять, что Парис и Менелай в ней нашли. Но у каждого свой вкус.
Клянусь Зевсом, если бы я не помнил фессалийскую[25]] девушку, прекрасную, как Брисеида…[26]]
— Идей, сын мой! Ты — вестник!
Это был голос моего отца. Он вошел во двор, опираясь на посох и тяжело дыша.
Я в изумлении вскочил на ноги:
— О чем ты, отец?
— Ты — вестник во дворце царя Приама. Я виделся с Антенором, а ты знаешь, каким он пользуется влиянием. Этот пост твой.
Я уставился на него, не веря своим ушам:
— А как же Ялисс?
— Ялисс рад возможности выйти на поле битвы. Все улажено.
— И когда я должен заступить?
— Завтра. С появлением колесницы Феба-Аполлона[27]]. Времени мало, сын мой, а сделать предстоит многое. Нужны мантии, расшитые золотом, и много других вещей. Пойдем, Идей, надо торопиться.
Большая часть романа представляет собой вольную трактовку событий, о которых повествует поэма Гомера «Илиада». В пятой песне поэмы упоминаются «Дарес, непорочный священник Гефеста» и его сыновья Фегей и Идей, а также рассказывается о гибели Фегея от руки Диомеда и о том, как Идей бежал с поля боя, бросив тело брата. В поэме неоднократно упомянут Идей, вестник царя Приама. В романе вестник Идей и Идей, сын Дара, — одно и то же лицо, хотя в поэме речь, очевидно, идет о двух разных людях.
Горная цепь в Малой Азии, у ее подножия находилась Троя.
Река под Троей, приток Скамандра.
Древний город на северо-западе Малой Азии, известный по греческим мифам так называемого «троянского цикла». Ее руины были обнаружены при раскопках Г. Шлиманом в 1870 г. Согласно мифам, греки десять лет осаждали Трою после похищения троянским царевичем Парисом жены царя Спарты Менелая, Елены.
Сын царя Фтии, Пелея, и морской богини Фетиды, главный герой Троянской войны. Из-за ссоры с царем Агамемноном удалился в свой шатер и несколько месяцев не участвовал в боях.
Сын Лаэрта, царь острова Итака, один из героев «Илиады» и герой «Одиссеи» Гомера, прославившийся своей хитростью.
В осаде греками Трои участвовали два Аякса — сын Теламона и сын Оилея. В данном случае речь, очевидно, идет об Аяксе Теламониде — самом могучем после Ахилла из греческих героев, осаждавших Трою.
Сын Атрея и брат царя Спарты, Менелая, царь Микен и Аргоса, командовавший греческими войсками под Троей.
В греческой мифологии сын Зевса и Лето, бог солнечного света, который воплощали его золотые стрелы.
Ворота в западной стене Трои.
Мудрый троянский старец, сторонник прекращения войны и выдачи Елены Менелаю.
Сын Тидея, один из участников осады Трои.
Фракия — область на северо-востоке Греции.
Сын Приама и Гекубы, величайший троянский герой.
В греческой мифологии сын Крона и Реи, царь богов и людей, бог неба, грома и молнии.
Афина Паллада — в греческой мифологии дочь Зевса, родившаяся из его головы. Богиня мудрости и отважная воительница.
Последний царь Трои, отец пятидесяти сыновей и двенадцати дочерей.
Сын Приама и Гекубы, похитивший жену Менелая, Елену.
Главный город мирмидонян, столица царства Ахилла.
Область в Малой Азии вокруг Трои.
В греческой мифологии сын Зевса и Геры, бог огня, покровитель кузнечного дела.
Сын Атрея, царь Спарты и муж Елены.
Гора в Фессалии, мифическое местопребывание богов.
Дочь Леды и Зевса, принявшего облик лебедя, славившаяся своей красотой. Выбрала себе в мужья Менелая, но, соблазненная Парисом, бежала в Трою, что стало причиной войны.
Фессалия — область на востоке Центральной Греции.
Дочь царя леяегов Брисея. Ахилл захватил ее во время завоевания греками городов, союзных Трое. Агамемнон отобрал ее у Ахилла, что стало причиной ссоры между ними и ухода Ахилла с поля битвы.
Феб — культовое имя бога Аполлона. Согласно мифам, он каждое утро выезжает в колеснице на небо, проливая на землю солнечный свет (в других версиях это приписывается богу Солнца Гелиосу).