Последующие дни в основном слились в серую муть. Бернадетта считала, что у меня какая-то инфекция или простуда. Меня мучили горячка и слабость. По ночам меня прошибал пропитывающий простыни пот и сны, что Сара мне отдается. В близкой тьме я видел ее силуэт на мне и длинные волосы, падающие на грудь.
Днем я совершал короткие прогулки по палубам.
Дети ловили рыбу с платформы. Забрасывая удочки, они пели. Однажды утром они запели рождественский гимн.
– До Рождества только десять дней! – радостно сообщил мне один мальчик. – Адам говорит, что у нас будет елка, и украшения, и все!
Рождество? Я оперся на ограждение. Черт, сколько же времени прошло, как родители украли меня из Эскдейла? Два месяца? Мне нужно домой. И немедленно.
Все, чего я хотел, – попасть на берег, и там я снова выйду на дорогу. Может быть, найду машину. На машине доберусь за день. Если буду идти пешком, на это уйдет неделя.
Подошел Адам. На нем были джинсы и короткая куртка, но ему бы больше подошла одежда монаха.
– Не перестарайся. Ник. Ты все еще слаб.
– Я себя отлично чувствую, – соврал я. – У вас есть машина? Или грузовик?
– Нет. Господь во сне велел, мне ими не пользоваться. Они слишком шумные. Мы не делаем ничего, что могло бы привлечь к нам внимание. Не жжем огонь, который мог бы породить дым. Ночью у нас закрыты ставни, чтобы никто не увидел на озере огонь. На охоте мы используем луки, чтобы не было слышно выстрелов. Пойдем, друг. Внутри тепло. Я попрошу Бернадетту принести тебе чай.
– Да… да, Ник! Оставь его там, оставь… А-ах! Да, да! – Снова ко мне во сне явилась Сара, раскачиваясь надо мной взад-вперед. В темноте я видел только силуэт ее головы и развевающиеся волосы.
– Все еще не лучше?
Бернадетта сунула мне в рот еще одну ложку микстуры.
– Не очень… просто слабость. Едва могу подняться по лестнице.
– Попросить Тимоти отвести тебя в твою комнату?
– Нет, спасибо. Мне хорошо здесь, в зале… А ты все рисуешь свои картины?
Она кивнула, улыбнувшись:
– Ага. Когда Бог вкладывает мне в голову сны.
И она вышла, напевая. Я подумал, что она малость простовата.
Весь день я просидел, наблюдая за обитателями Ковчега. Они все усердно работали, даже младшие дети. Они были чистыми, послушными. Когда Адам говорил, они слушали с любовью и уважением. Дважды в день у них была служба с пением гимнов.
А я только и мог сидеть и надеяться, что завтра мне будет лучше и я смогу отправиться в Эскдейл.
Этой ночью, ложась спать, я увидел на овчине на полу что-то, отражавшее свет.
Когда я это поднял, сердце у меня заколотилось.
Это был волос длиной с мою руку. Я приложил его к своим темным джинсам. Не оставалось сомнения – волос светлый.
Я потер лицо, стараясь включить в работу расслабленный мозг.
Те сны. Когда Сара мне отдается. Сны бывают забавные, тревожные, эротические – но чего они никогда не делают, так это не оставляют вещественных доказательств. Я намотал волос на карандаш и положил в ящик.
Потом лег в постель. Сердце у меня билось сильнее, я быстро соображал.
Я собирался не засыпать, но усталость одолела меня и на этот раз. Глаза закрылись.
Девушка снов явилась опять. Я пытался поднять голову, но она будто была прибита к подушке гвоздями. Руки не поднимались больше чем на пару дюймов. Девушка качалась надо мной неясным силуэтом и тяжело дышала.
Потом она упала вперед, глубоко дыша, обдавая мое лицо горячим дыханием. Она опиралась на руки, расставив их вокруг моей головы. Мне была видна только темная тень руки. Я повернул голову в другую сторону, и на этот раз увидел больше.
Из-под двери коридора слегка пробивался свет. Сначала я видел только голую руку до локтя и запястье. Без украшений. Гладкая кожа… нет. Я заставил себя разглядеть. Родинка. Красное пятнышко на руке в виде буквы С.
Я пытался заговорить, но мог только промычать. Пытаться сесть было еще хуже. Как двигаться во сне. Ничего не получалось.
С невероятным усилием я сел и открыл глаза.
Было утро. Сквозь шторы проникал солнечный свет, и Тимоти стучал в дверь:
– Завтрак, завтрак, завтрак!
– О’кей, о’кей… я не сплю, Тимоти… Я НЕ СПЛЮ!
Я ел завтрак с таким чувством, будто у меня под языком сдохло что-то скользкое. Заставив глаза смотреть, я стал оглядывать руки сидящих вокруг.
Потом выпил четыре кружки чая, надеясь, что от них клетки моего мозга заработают.
Когда Бернадетта вышла из зала, унося тарелки на камбуз, я пошел за ней.
– У тебя уже не такой бледный вид. Ник.
– Мне куда лучше. Позволь помочь тебе их вымыть.
Она стала поливать тарелки горячей водой.
– Это очень любезно с твоей стороны, но тебе надо отдохнуть. И я люблю мыть посуду. И всегда пою, когда ее скребу. Ты знаешь, как…
Я схватил ее за руку и задрал рукав. Красной буквой С показалась родинка.
– Бернадетта, это была ты!
Она подняла удивленные темные глаза:
– Извините, мистер Атен, я не знаю, о чем вы говорите. И не смотрите на меня так, вы меня пугаете.
Близнецы-китаянки, которые пекли хлеб в другом конце камбуза, обернулись и стали смотреть на меня.
– Бернадетта, ты отлично знаешь, о чем я говорю. Где светлый парик, Бернадетта? Ты приходила в… Эй! Бернадетта, вернись!
Она обернулась на бегу, и улыбка полностью преобразила ее лицо.
– Сначала меня поймай!
Я устремился за ней по коридору, потом в дверь и лабиринт следующих коридоров, потом по мостам, соединявшим баржи.
В глазах мелькало, я еле-еле трусил за ней; о том, чтобы бежать, и речи не было. Бернадетта была в хорошей форме. Она легко могла от меня оторваться, но все время приостанавливалась, чтобы я догнал. На той барже, где хранились запасы, она отомкнула какую-то дверь и нырнула внутрь.