Четыре часа утра. Я стоял на балконе квартиры Бернадетты и смотрел на озеро. Ночь была ясной. Полная луна лила на воду свет, белый, как призрак.
Было холодно, но мне был нужен свежий воздух.
Бернадетта спала в кровати, улыбаясь. Я знал, что она видит сны. С ней говорил второй разум, этот старый бессознательный. Что-то хорошее, что ей приятно было слышать.
Позади меня раздался звук. Знакомый, но уже много лет не слышанный. Кто-то настраивал гитару, так тихо, что не побеспокоил бы и спящего ребенка.
– Дяди Джек!
Я повернулся и увидел его, стоящего на перилах между платформой и водой с электрогитарой на коленях, – и я знал, что я сплю рядом с Бернадеттой и тоже вижу сон.
– Привет, Ник-Ник! – Он снова говорил с нарочитым акцентом высшего общества. – Скажи мне, старина, я жив?
Джек Атен давно был мертв.
Он понимающе улыбнулся и склонил голову набок, ожидая ответа.
Я кивнул, на моих губах стала возникать улыбка. Приятно было его видеть.
– Ты жив, Джек. Жив.
– Я слышал твой разговор с Бернадеттой. Если этот второй разум, бессознательный кусочек, вкладывается нам в мозги в животе матери и остается неприкосновенным, значит, мой бессознательный разум такой же, как и у тебя, то есть часть меня – это точно часть тебя.
– А значит, часть тебя будет жить вечно.
– Можешь себе представить? Вот я умирал от рака, несчастный, как смертный грех, а часть меня при этом бессмертна. – Он улыбнулся. – Ты вырос очень на меня похожим. Малость бунтовщик, парень? – Он улыбнулся. – Вкус к пиву и дамам… – Он стал серьезен. – Но ты вырос гораздо больше, чем мог бы я или твой отец, кстати говоря. Ты знаешь, что ты теперь должен делать?
Я кивнул:
– Вернуться в Эскдейл. Взять власть. Джек тихо заиграл на гитаре, и электрические нотки залетали вокруг светлячками.
– Еще одно. Ник. Слушай Бернадетту, внимательно слушай – в глубине души ты знаешь, что она права.
Он ударил по струне.
Единственная блистающая нота – и она длилась. От этого мощного звука завибрировала палуба под ногами, казалось, она здесь повисла, эта нота, и хоть она и не менялась, музыка текла сквозь нее, пела глубокое томление по кому-то любимому, но утраченному.
И нота медленно затихла вдали.
Джек не шевельнулся, лицо его было обращено к небу и сияло в свете луны.
И пришло эхо звука, отраженное от склонов гор. Оно пролетело, подвывая, сквозь снег, сквозь лес, через долину и озеро, как вернувшийся великий дух, затерявшийся некогда во вселенной.
Когда звук дошел до нас, Джек коснулся струны, рождая еще одну ноту чистого звука.
И эхо слилось с новой нотой и снова поплыло над озером, как Бог, идущий над лицом вод, чтобы потрясти горы, луну и звезды.