— И всё бы хорошо, если б не необходимость жить дальше.
Тинас.
Со скалы видны были и угрюмые разводы туч, и топорщащаяся степь. Она вздрагивала как не приглаженная шерсть волка. Из травы выныривали каменные огрызки некогда разрушенной крепости.
— До Гнездовья пять дней.
— И кости обогреем в кои то веки, — отозвался Укус.
Я обернулся, чтобы проверить, что гостья сидит на месте.
— Слушай, — предложил Укус, — а может, развяжем.
— Нет.
— Ладно, как знаешь. Но ведь… я хочу сказать. Она ведь к нам без оружия вышла. Там, где ей и полагалось быть.
— На две поляны дальше.
— Так волки ночью в лесу напали, всех же перебили.
— Неизвестно кто ещё их перебил.
— Но у неё же татуировка.
— Я заметил сбившуюся линию на пятом переплетении.
— Творец всемогущий, Тинас, нельзя же так, честное слово! Нам сказали найти Пророчицу. Найти на поляне в Синем лесу. Мы её там и нашли. А что всё её сопровождение погибло, так там ещё попробуй проберись. И теперь нужно доставить её целой и невредимой в Гнездовье. Пророчица расскажет. — Тут голос Укуса стал тише. — Как… — Вкрадчивее. — Высоту переворачивать.
Я убедился, что «пророчица» слушает. Смотрит прямо на нас и запоминает. Лицо как вода с воздухом, брови тонкие.
— Но ты знаешь о её даре.
— Ерунда. Сначала нужно убедиться, а потом уже тащить неизвестно кого домой. А если это воплощение. То самое, от которого теперь разрушается Гнездовье?
Укус смущённый притих.
— Или любое другое воплощение. Коварство? Брезгливость? Что мы можем привести в Гнездовье? Нет, сначала я удостоверюсь, что это на самом деле пророчица.
Нас слушала не только та, о ком держали разговор, но и весь остальной отряд. Четверо смертокрылов стояли, сложив за спинами кожистые крылья и внимали творившимся речам.
А она всё это время сидела молча, подобрав под себя колени. Крылья у пророчицы тоже были, только светлее и меньше.
Заночевали там же. Солнце окунулось за горизонт и вспыхнуло алым перед ночными сумерками. Кругом затихло, улеглись ветра. Степь выпрямилась и редко когда в траве рыскал хищный зверь. Далеко на северо-востоке громоздились горы с заснеженными шапками.
— Развяжи меня, — попросила пророчица лёжа у костра. Лицо её так и подрагивало пляшущими тенями.
— Ты всё слышала, — отрезал я проходя мимо.
Она всё так же лёжа проследила за моими ботинками. Краем глаза я продолжал следить за ней, хоть выход из пещеры охраняли Бфуд и Око.
Руки хорошо связаны. Но если это воплощение — оно может вытворить любой трюк. На всякий случай я вернулся к пророчице и опустился перед ней на колени.
Она улыбнулась. А когда я достал из напоясной сумки другую верёвку, только внимательно следила как я перехватываю ей ноги.
— Я никуда не убегу.
Я молчал.
— Обещаю.
Откинулся назад и упёрся спиной в гранёную стенку пещеры и следил за костром. Поели разделанной и натёртой травами дичи. С собой у меня был флакон гуравого масла. Им тоже капнули для вкуса. Теперь по пещере ещё витал его тягучий запах.
— У тебя очень необычные глаза.
— Я гипнотизёр, знаешь, что это значит?
Она помолчала.
— Да. — Снова пауза. — Но меня нельзя заставлять, я священна.
— Знаю, предупредили.
— Хотя заставлять вообще никого нельзя.
Я одарил её долгим взглядом.
— Даже нужно, если боится или трусит.
— Лучше убедить верным советом.
— Лучше совета помогает хорошая затрещина.
— Принуждение не всегда поможет тебе.
— А давай я лучше тебе расскажу, что знаю.
Она кивнула. Тогда я завёл ровным голосом. Смотря через костёр прямо в глаза «пророчице».
— Гнездовье давно гибнет. Это началось семь лет назад, когда к нам со стороны леса пришёл чёрный лев. Лев был проклят или же в него вселилось крайне скверное воплощение, а может он сам им был — как бы там ни было — льва забрали наши целители и попытались вылечить. Но время шло, а ему лучше не становилось. Ещё в первый день лев стонал, что жизнь окончена и он не видит смысла жить дальше. Что раны его кровоточат, а глаза застилает тьма. Льва все утешали, лелеяли. Приносили понюхать кусочки облаков и травы с поля. Давали самой чистой воды. Подставляли морду солнцу. Но чёрный лев ничему не радовался и только стонал и стонал, а то и молчал часами. Целители печалились, но мы их утешили, сказали, что раз льву не поможешь — зато похороним славно.
А лев не умирал. Хотя ему и плохо было, хуже всех. И целители принялись чахнуть на глазах. Им тоже становилось плохо. Сначала они решили, что раз не могут вылечить льва — то и сами плохие целители. Потом погрустнели, затосковали. И начали ворчать, что жизнь у них не удалась, да и дальше ничего хорошего не предвидится.
Пророчица меня слушала с виду почтительно и ни разу не перебила. Все остальные кроме дозорных крепко спали, на мир-Ардан опустилась звёздная ночь.
Я продолжал:
— После целителей смутно и мерзко сделалось их семьям. Каждому что-то не ладилось, сам он не таким был. Никто их «не любит, не ценит». А лев себе лежит, подвывает со всеми на пару. Они ему: «Плохо то как». А он им: «Хуже не бывает».
И так целый год тянулось. Пока один из дружинных не взял топор и не отрубил льву голову. Тот в последний момент вздыбился, глаза засияли. Лев хотел удрать, но его остановил один точный удар. Второй добил.
А потом всё его тело смолой растеклось по полу и забилось в щели. Это оказалось одно из воплощений
Но когда поняли что к чему — было уже поздно. Гнездовье заразилось.
Мы переехали, решив, что на новом месте избавимся от уныния, но и это не помогло. Не помогли праздники, месяцы покоя, утешения. Те, кто ещё держался, пытались вытащить остальных. А последние как будто и не хотели. Кто-то перестал подыматься с кровати, кто-то занавесил навсегда окна.
Однако воплощение не успело подчинить себе всех. Оно не высосало досуха Гнездовье. И мы не знали, умерло ли оно тогда, или осталось живо. И если так, не захочет ли вернуться. А если и умерло — вдруг в мире есть ещё такие воплотившиеся сущности. В Ардане ничто не проходит бесследно, ни одна зависть, ни одна дурная мысль.
— Ни одна любовь, — вдруг сказал она.
— Ничто, — вкрадчиво сказал я.
В костре треснула ветка и на секунду стало похоже, что пещера ожила. Заплясали тени по гранёным стенам, зашуршал пролетая мимо мягкий ночной ветер. С боку на бок перевернулся Око. Всхрапнул заложив руку под голову Ксам.
Она подобралась коснувшись руками пола и села точь-в-точь как я. Только упереться спиной ей было некуда. И вдруг пророчица поднялась осторожно балансируя, чтобы не салиться из-за связанных ног. Под моим тяжёлым взглядом она семеня обошла костёр и соскользнула по стене рядом.
— Знаешь, — произнесла она как будто не хотела разбудить спящих, — это история, какие случаются.
Мы молчали.
— Но это не повод связывать меня и подозревать. Я пришла добровольно. Послала вам весть заранее, чтобы вы встретили мой отряд и помогли добраться до Гнездовья. В Зимовье у меня осталась семья, о которой нужно заботиться. У меня пять братьев и две сестры и я самая старшая. Меня там ценят и уважают, потому что я провидица. Мы услышали о вашей беде. Вернее, это я услышала. Больше Гнездовью никто помогать не собирался. Никто не хотел связываться с таким и заразиться.
Я молчал. Смотрел на костёр.
— И вот узнав о вашей беде, я собрала отряд из добровольцев, чтобы помогли добраться до цели. А перед тем отправила послание птицей. Мы выдвинулись сразу когда пришёл ответ. В пути на нас напали волки-шарвы. Все погибли. Кроме меня, потому что я успела спрятаться в реке и меня унесло течением. Шарвы решили, что я утонула. А сама выбралась через несколько полян на берег. Там вы меня и нашли. И уж на что я не надеялась, так это на то. — Тут пророчица выразительно подняла связанные руки. — Что меня перевяжут как поросёнка к празднику и будут так держать до последнего.
— Если ты не воплощение — я развяжу тебя.
— Нельзя так. Нельзя подозревать каждого. У тебя ведь и семьи нет? Верно. И друзей.
Укус с дозора покосился в нашу сторону и тут же отвернулся гордо став на страже, только мой взгляд заметил.
— И не будет, — добавила пророчица, — пока не научишься людям доверять.
Мы долго так сидели, пока ей не надоело.
— И ещё, — сказала она. — Ты у них кем работаешь со своим даром?
— Под гипнозом все правду говорят.
— Ясно. Вот только с преступниками и имеешь дело. Знаешь, вот тебе однажды правду просто так скажут, а ты и не заметишь.
— Спи.
— Не хочу.
Я повернулся к «пророчице». Глаза пошли разноцветными кругами.
— Спи.
Она соскользнула головой мне на руку, волосы свалились на лицо. И засопела.
Утро было тёплое и чистое.
— Ты! — на утро пророчица с себя всю невинность скинула и о свободной воле больше не вещала. Только вскинулась сонная и растрёпанная. И не меньше от того злая.
— Ты меня усыпил!
— Вы так не переживайте, — попытался исправить ситуацию Укус. — Он у нас такой. Но когда успокоится, так мы вас тут же развяжем и со всеми почестями в Гнездовье доставим.
— Спасибо, — пророчица даже улыбнулась Укусу. — Можно меня хоть на полчаса отпустить?
— Зачем?
Пророчица покосилась на меня с видом её величества.
— Если хочешь, пошли со мной, но мне нужно сделать свои дела.
Она видно не ожидала, что я её снова загипнотизирую и на всякий случай всё равно в отдалении следить буду. Загипнотизированная пророчица там же у реки и помылась, песком тело оттёрла, и вернулась с зеркальным взглядом. А когда села на камне под солнцем — как положено, очнулась и только вздохнула. Капли с волос падали ей на шею.
— Опять? — почти грустно выдохнула она.
Я молча смотрел за горизонт. Никого видно не было.
Лететь ей со связанными руками было сложно, но мы её стерегли до следующей стоянки. Там все опустились на давно покинутые Гнездовьем мосты между деревьями. Нашли дом Совета и устроились на ночь.
Заброшенный город выглядел угрюмо и пусто.
Я вышел на покачивающийся прохудившийся мост и упёрся руками в верёвочные перила. Тут и там мост порос плющом, доски местами выпали.
— А если тебе скажут, что тебя любят, поверишь?
Снова она тут как тут оказалась. Хотя я и так следил за каждым её шагом. И не смотря на скрытый гипноз, который ей отвращал мысль даже отойти от нас на двадцать шагов — всё равно связывал на ночь. Мы задерживались — эта была моя идея. Нужно её проверить. Нужно убедиться, что это не воплощение коварства, например. Иногда те скапливают достаточно силы и принимаются ходить по свету.
— Что, в любви хочешь признаться?
Она усмехнулась.
— А тебя почему ведёт, с людьми находиться не любишь?
— Не люблю.
— Это не дар виноват. Знаешь, почему меня пророчицей называют, я ведь будущее не вижу.
Я промолчал, а она всё равно сказала.
— Потому что я предсказываю улыбки.
— Я не знаю, что ты там написала совету.
— Вот это и написала, — как будто подтверждая свои слова, она улыбнулась.
Я оценил мастерство и не заинтересованно вернулся к разглядыванию треугольных крыш.
Пророчица только головой покачала.
— Мой дар — как твой гипнотизировать — вызывать улыбку. Я могу сделать так, что человек настолько захочет улыбнуться, что не устоит. А знаешь, когда улыбаешься — всегда лучше становится.
В игольчатой листве юркнула стрекоза.
— Радостнее.
В тишине только слышно было, как отдалённо гудят голоса Укуса, Ока и остальных. Не дождавшись ответа, пророчица проникновенно улыбнулась на прощание и вернулась в дом.
Ночью было глухо, костёр разводить не стали, никому и не хотелось. Свет луны серпом резал по стенам. В угол мы натаскали листьев золотомука. От них принялся расползаться запах похожий на мяту. Он быстро выветривался. Этими листьями обычно набивали матрасы. Но там, где мы разместили Гнездовье, золотомука не росло, приходилось брать подмаренник.
— Я не воплощение, — перед сном обведя всех невинным взглядом сказала пророчица. Даже на меня посмотрела один в один яснооким ягнёнком. — А верёвки трут.
Укус посмотрел на меня заискивающе.
— Слушай, Тинас…
— Нет, — отрезал я.
И уже собрался отвернуться и стать обратно к караулу, как вдруг услышал.
— А я всё-таки за то, чтобы на ночь не связывать.
Я резко посмотрел на Укуса.
— Ты же и гипнотизёрство навёл, ну куда она денется?
Все молчат. Надумали не то. Мне нужно это предотвратить, пока не поздно. А пророчица смотрит, глазами сверкает. И в уголках глаз, так что чуть-чуть, и совсем никому не заметно. Кроме меня. Там пляшет насмешка.
Да, я точно её вижу.
— И не щурься ты так, Тинас. Да правда же. Да разве воплощения так себя ведут? Они же плоские как водопласт. Злость — так злая, радость — так скачет козликом что одурелая. Ты же видишь — она. — И он указал на пророчицу. — Такой же смертокрыл, как и мы.
Я посмотрел на неё. Изучил с ног до головы.
— Я ей не верю. — Сказал я. — И сегодня она будет связанная.
Больше ничего не говорили. Пророчицу так и оставили. Только не нравилось мне это совсем. Она может оказаться кем или чем угодно. О чём она думает? Что замышляет? Спиной чую, как буравит взглядом из темноты. И вдруг ощущение ушло, резко заснула.
Мы доберёмся до границы. Я отошлю Око — пусть приведёт мага, а тот разберётся, смертокрыл она или нет. А если и смертокрыл, вдруг из вражеского рода. У неё такие же крылья, как у краснопёрых. Что если они узнали о нашем ослаблении, и решили напасть?
Нет. Нужно проверить, нужно узнать.
Я оглянулся и скользнул взглядом по каждому в отряде. Сегодня на дозоре стоял один я и все остальные спали.
Они попытаются развязать «пророчицу»? А если да? Я заметил как перевернулся Укус. Когда он говорил, смотрел в пол.
— Не подходите к ней.
Ксам облизал губы. Я ему не верил.
Они уже поглядывают в её стороны и шепчутся за моей спиной. Подносят ей кусочек повкуснее, и ослабляют верёвки.
Я резко дёрнулся и оказавшись у её ног, затянул их обратно. Пророчица только жалобно пискнула. Выпрямляясь, я перехватил укоризненный взгляд остальных.
Но сам развязал её, когда пришло время лететь. Идти по земле здесь опаснее, кругом долговязые чудища с каменными ножами да топориками. Их здесь много, некоторые сбиваются в племена и усиленно пытаются окультуриться. Получалось не у всех. А когда получалось — то тут же начинали строчить трактаты на каменных табличках, возводить каменные шалаши, рисовать на стенах пещер. Потом доучивались как раз до туда — когда дальше некуда. И давай воевать. И опять кто выжил по кругу, каменные ножи стружить, за дичью гоняются до жути одичалые.
Вечно в этих пустошах так.
— Я в детстве из Скворечника сбежала, думала, мой дар магический.
Крылья у пророчицы были меньше, и махать ими ей приходилось чаще. Этой ночью я её загипнотизировал. Она даже заранее поняла, и сопротивляться не стала. Так села на камень и вскинулась, мол давай, поругивай честь.
Честь я ничью поругивать не стал. Но допрос результатов не дал. Она только на духу повторила всё то, что и так в памяти рассказывала. Нет, она не из вражеского рода. Но всё ещё может быть воплощением. Проверить это можно — только для этого нужно нанести глубокий порез. Чтобы под верхней кровью показалась настоящая. Если она как должна быть — тогда смертокрыл. А если чёрная тягучая или любого другого неестественного вида — воплощение. Они внутри одноцветные и яркие, а потому предпочитают, чтоб не выдать себя, на рожон не лезть.
Мне уже приходилось обезвреживать одного около Гнездовья. Тот тоже в доверие пытался втереться, полакомиться остатками как после банкета большого хищника. Не вышло.
Вылили в костёр. Тот зашипел как проклятый.
А вот теперь слышу:
— … оказалось, магии там ни на каплю. То есть не магический у меня дар.
— А какой? — буркнул я и сам пожалел. Ещё в разговор втянется.
Ага! А она и втянулась.
— Жизненный, — с достоинством выдала пророчица крыльями взмахивая вверх-вниз, те шуршали на лету.
— А у тебя…
Вот она опять за своё.
— У тебя…
Давай уже, порази в самое воображение.
Но поразиться я не успел. Тут же позади раздался крик и все мы как один обернулись. Зависать в воздухе мы не умеем, и потому пришлось сделать по кругу. И снова вырываться петлёй назад. Потому что на нас несся отряд смертокрылов из краснопёрых.
Красных перьев. Вообще, у них не было, но от этого враждебнее они не становились. Дело тут было в давней кровной вражде, когда уже никто не помнил, кто начал. И кто, собственно, виноват.
Их было почти в два раза больше. И не молодежь. Эти знают как поудачнее ударить ножом. Я тут же дал команду и мы понеслись в сторону ущелья. Там куча разломов с пещерами и можно затаиться.
Только до ущелья ещё нужно добраться. Пророчица изо всех сил затрепыхала крыльями и начала отставать. Пришлось подхватить её и рвануть с собой.
— Я отвлеку их! — крикнул Укус.
— Нет, все в ущелье!
Оборачиваться времени не было.
Шум крыльев настигал нас и пророчица захлебнулась ветром, когда хотела сказать мне что-то.
— … поговорить…. могу… улыбка…
Чего бы она там не добивалась, время на это тратить я не мог. И рванулся вперёд, так что услышал позади злой вопль. Пусть ещё доберутся. Ущелье приближалось скалящимся проломом. Со всех сторон наседали багряные скалы. А внизу плескалась темнота.
Мы всем отрядом нырнули вниз, мелькнуло над головой серое небо и всё исчезло. Я с пророчицей полетел в первую же пещеру и там перехватил остальных. Мы прижались к потолку держась за сталактиты. Рядом прошумели преследователи. Ругаясь и сыпля угрозы, они удалялись.
— Мы ещё вас найдём!
— Вы за всё заплатите!
За что именно нам платить, никто не знал и особо не интересовался. До истории со львом гнездовци тоже часто вот так рыскали в поисках кого бы проучить. Чаще молодёжь. Но и старое поколение любило преподать урок вражинам.
Рядом истошно целясь больше за меня, чем за камень, силилась не свалиться пророчица. Я перехватил её до того, как она свалиться и на вытянутой руке шлёпнул вниз. Она приземлилась на ноги и прищурилась. Кругом темно и с того конца бездонной пещеры веяло замогильным холодом.
— А что здесь может спать? — приглушённо произнёс укус и его голос тут же потащило голодное эхо.
— Спасть, спать…
Укус ещё хотел что-то сказать, но вовремя одумался и прикусил губу. Я видел лучше благодаря своему дару.
— Они ещё вернутся, — не выдержал Око.
— Тся… — зашипело эхо укатываясь всё глубже и дальше, — тся, тся.
Ходили легенды, что здесь спали Древние. Первые мечты, не стеснённые ничем. Полные восторга от вседозволенности.
Такое лучше не будить, если мир дорог. Мы все притихли.
Впереди ещё проникал чуть свет от скалящегося входа. Нужно переждать. Отряд краснопёрых ещё вернется, чтоб проверить — не вынырнули ли мы им на радость.
Сидеть здесь тоже было удовольствием сомнительным. Никто не хотел и двигаться. Чем дальше в темноту — те холоднее становилось. Тогда мы сели тут же и стали убивать время. Я слышал как застучала зубами пророчица, а потом придвинулась ко мне, нырнула к куртке, и вроде успокоилась.
Прошло много времени, прежде чем Око выбрался на разведку. Вернулся он скорее, чем я бы хотел. Нужно было лучше проверить что к чему.
— Всё чисто. Они улетели.
Я на всякий случай применил гипноз.
— Всё чисто, — сказал Око.
Остальные заметили это, но смолчали.
Всегда нужно перепроверить. А если там ещё пара вооружённых отрядов? А если Око выбирал из двух зол?
Врать склонны все. У каждого свои мотивы.
Выбравшись наружу все щурились, но скоро воспарили ввысь и взяли курс дальше на восток. К концу третьего дня мы доберёмся до границы Гнездовья. Там живёт отшельником наш маг.
— Нужно севернее.
— Мы летим к Урсулу.
— Урсулу? — Удивился Укус. А за ним и остальные. — Зачем?
— Он проверит её.
— У «неё» есть имя, — буркнула пророчица, а потом вспомнила что она чистый одуванчик и улыбнулась бубочкой. Ни дать ни взять — мечта единорога.
Я внимания на её слова не обратил.
— Мы сделаем проверку на предмет «воплощения» и если всё в порядке — полетим в Гнездовье.
Отряд стал лететь медленнее. Мне не нравился их настрой.
— Мне это начинает не нравиться, — как будто вторя моим мыслям, отчеканил Укус. — Это займёт лишний день. А нам и так каждый час дорог. Неизвестно, что случилось с Гнездовьем за эти недели.
— Оно стояло заражённое семь лет, постоит ещё лишний день.
Мои слова никого не образумили. И все вдруг стали сторониться моего взгляда.
Махая крыльями я почуял неладное и обернулся по правое плечо. Она, конечно же, летела рядом. Не знаю, чего пророчица от меня ждала, но так видно и не дождавшись — вдруг округлила глаза. Мол, а теперь я сотворю чудо.
Я на провокацию не поддался. Только она смотрела на меня, я на неё. Она на меня. И вдруг я расплылся в улыбке как идиот и чуть не сделал петлю в воздухе от внезапно нахлынувшей ра… нет, довольства. На миг стало хорошо. Небо — синее, ветер мягче.
Стало и прошло. Я чуть подался в сторону. Надо будет — перехватим.
Так к концу дня обстановка стала не благоприятно хмурой. Приходилось всё время сторожить пророчицу. И связывать её на ночь, спиной ощущая хмурые взгляды.
— Она же идёт помочь нам, а мы с ней так, — пробурчал Укус и вдруг разразился гневной тирадой. — А это нечестно, это неправильно! Весь её отряд погиб, она сама еле выжила. Чудом что спаслась в реке — и всё это чтобы Гнездовье спасти.
— Ага, чудом что, — в тон отозвался я продолжая плести узлы на верёвке.
— Нельзя так. — В сердцах плюнул Укус. — Нельзя!
Я наконец закончил и со знанием дела оценил проделанную работу. Хорошо. Держаться будет и руки не скрутит.
— Тинас!
— Что?
А они все как один собрались за моей спиной. Пророчица молча следила за происходящим.
— Мы против.
— А я — за.
— Ты… ты!
— Что я?
— Законник, ты…
— Ага, я преступников допрашиваю, правду из них вытягиваю. Мне не соврёшь, не заелозишь.
От моего взгляда — как я умею — кругами да цветом, все разом сделали шаг назад.
Сегодня мы нашли пещеру на скале с площадкой впереди, откуда степь просматривалась до самых гор и горизонта на севере. Солнце только закатывалось на покой, устало шептала трава.
— И после меня ясно, кого казнить, а кого миловать, — по-деловому закончил я. — Но, вот в чём загвоздка — если она воплощение или в неё воплощение забралось — Гнездовье вымрет. Всё. Окончательно. Никому не спастись.
— Она не воплощение, — тут же отозвался Укус.
— И не одержимая! — вставил Бфуд.
— Она поможет нам перевернуть высоту.
Как же, начать всё сначала.
— Если она и правда пророчица.
Позади всё то же глубокое молчание.
— Нет, Тинас. Ты как хочешь, а я так не могу. Это подло, это низко. Подозревать того — кто сам вызвался помочь, кто ничего за это не хочет.
Укус сделал шаг вперёд.
— Я тебе не позволю, — вкрадчиво предупредил я.
— Всех загипнотизировать сразу не сумеешь.
Я промолчал. Сумею, куда денусь. Потому гипнотизеров особо не любили, они внушить что угодно могут и вырывать сокровенное. Меньше народ знает — крепче спит. Я сумею, а они даже не поймут.
И вот уже они спят устроившись вольготно у костра. Даже пророчица, соскользнувшая в сон позже остальных, теперь сопит в локоть. Я ей голову поправил, что б дышалось свободнее, и вернулся на пост.
Днём мы за ней все следим. А ночью можно что-то пропустить, и чем это может кончится?
У всех скрытые помыслы. Все глубокие. И только то, что на мелководье плещется — то и показывают.
Так живёт каждый, таков мир.
И тогда случилось это. В пещере разом громыхнуло. Я только успел заметить летящий внутрь мешочек с торчащим подпаленным фитилем. И кинулся схватить его — как вдруг тот взорвался и всё кругом засыпало камнем и пылью. Меня со всей силы тряхнуло о стену, так что чуть дух не вышибло.
Что?! Где?! В голове гудело, крылья за спиной горели. А все? Тут я попытался выбраться из завала и понял, что не могу шевелиться. Еле оторвал голову от земли и в щель увидел мелькающие тени. И голоса.
Нет!
Я попытался выглянуть хоть глазом. Может хоть кто-то проснётся… вдруг… нет! Все они спали беспробудным сном. Укус истекал кровью под сорвавшимся на него камнем и всё равно спал. И Око, и… все. Я закричал, но из горда вырвался только глухой бульк.
— А вот и последний, — послышалось возле щели между камнями.
Мне ничего не было видно. Только напротив показался край сапога и штанины. Это всё, до чего сузился мир.
— Мы вас всё время искали, а вы вот они, прохлаждаетесь, — заметил насмешливо смертокрыл.
— Жаль в первый раз упустили. Хотя кому бы взбрело соваться в Ущелье? Но теперь-то вы никуда не денетесь. Сколько не прячься. Теперь за всё заплатите.
Мне почти удалось прохрипеть. Смертокрылу из рода краснопёрых мой вопрос не понравился.
— За что заплатите? — Он затянул паузу. — За всё! — Нашелся и отступил.
Я услышал звон вынимаемого из ножен меча.
— Нет!
— А смотрите, эти ещё живы! — обрадовался один из красноперых. И ещё один металлический гул.
— Они что, спят? — недоверчивый голос.
— Да не может быть.
— Да говорю тебе, спят!
Кто жив? Кто остался… Око? Бфуд? Она?!
— Сейчас мы это исправим.
Она? Ксам?!
Взмах, скрежет.
Два шага в сторону.
— Нет!
Взмах. Глухой удар.
Скрип шагов по раскрошившемуся камню. Каждый шаг приближает край сапога ко мне. Об землю рядом заскрежетал окровавленный меч. Одна капля скатилась с него и её тут же жадно впитало каменное крошево.
Я изо всех сил попытался пошевелиться и даже тела не почувствовал.
— Может, и его прикончим?
— Я заявлю на вас королеве, — ничего лучше мне в голову не пришло. — Я натравлю на вас ардов!
— Нет, пусть лежит. Я даже придумал поинтереснее. — Раздалось со стороны. Снова скрип шагов и чужое удовлетворённое хмыканье. — Пусть поваляется тут день — другой, понаблюдает за всем. Эй, ребята, расчистите проход, пусть видит до конца.
Нырнули вниз загорелые руки и убрали лежащий передо мной острый камень. Я сделал судорожный вздох. Теперь я видел их. Всех.
Они все мертвы.
— Крепко же вы, гнездовые, спите, — сказал всё тот же краснопёрый. — И передай своим, так будет с каждым, кто покажется на нашей территории.
— Он же умрёт, как он скажет?
— Хм. Ладно, отлетаем.
И они отойдя к краю распростёрли с шумом крылья, и взметнулись ввысь.
Но я не умер. Из Гнездовья прилетели через четыре дня и вытащили меня полуживого из завала, а потом доставили в Дом Совета.
Мне дали воды и немного еды. Положили тут же на шкурах и тогда расспросили о случившемся. Я рассказал им всё.
Когда Совет узнал, почему отряд не проснулся во время взрыва — тогда меня и вывели на площадь. Дети смотрели издалека. Взрослые толпились плотным угрюмым кругом.
— Тинас.
Это был Нодий. Маг, к которому я и хотел добраться. Его вызвали когда отряд не показался в намеченный день.
И теперь он стоял в синей мантии, седобородый и смотрел на меня холодно.
— Тинас, — повторил маг.
Тут я понял, что стою не просто на площади. Подом мной начерчен какой-то символ, за рамки которого мне не вырваться.
Новое Гнездовье мы устроили в дубовой роще. И ещё не успели выстроить дома как следует. Но эта площадь из креплённых подвесных досок держалась хорошо. От неё во все стороны тянулись лестницы и все были заняты. В выставленных фонарях вспыхнуло синее пламя.
— Ты не поверил тому, кто говорил правду. Ты подозревал тех, которые хотели одного — помочь всем нам, и тебе в том числе. Ты не увидел доброту и искренность. Но вместо неё видел обман и коварство. И из-за этого Гнездовье возможно обречено.
Наступила торжественная пауза.
— За это ты изгоняешься навсегда.
Я пошевелил крыльями. Пусть так. Я заслужил.
— Это ещё не всё.
Маг встретил мой тяжёлый взгляд.
— В наказание ты лишишься крыльев. Стой! Из круга ты не вырвешься, всё равно. Я забираю у тебя крылья.
Тут меня объяло синим огнём и всё помутилось. Ноги сковало немотой. В голове ударило обухом, так что весь мир накренился. Я еле удержался стоя, а когда выпрямился, почуял холодную пустоту за спиной.
— Прощай, Тинас, который никому не верил.
Меня начало уносить. Налетевший вихрь всё плотнее охватывал кольцом и сжимал, как будто выдавить досуха хотел.
— Но запомни, — вдруг услышал я голос мага уже оторвавшись от земли. — Ты можешь возвращать себе крылья только тогда, когда кто-то доверяет тебе. Только если кто-то тебе поверит.
— А ты…
Я еле расслышал.
— Навсегда… лишь… условии.
Вихрь выл и ревел.
— Доверять.
Меня крутило как юлу, как будто магический вихрь решил уже разделаться со мной и не мучиться. И вдруг он фыркнул, точно мысли мои прочитал, и звонко хлопнул. Мигом я оказался высоко-высоко в чистом небе. Взмахнул крыльями — и понял, что крыльев то нет.
Я полетел вниз сосредоточенно, ожидая скорой земли.
И вдруг в меня вцепился кто-то мёртвой хваткой.
— Кончай меня обнимать, — проскрежетал я с трудом на ветру губы разлепляя.
А этот только в меня крепче впился.
— Разобьёмся, — заключил я.
Тот умудрился посмотреть вниз.
Тогда мы не разбились. И даже умудрились добраться до города-Ардана.
— Хочешь со мной? — спросил Ламиил, человек чистокровный, порода редкая, доверчивая.
Я мрачно уставился на него. Но пошёл, потому что мои крылья с ним не исчезали.
Такова эта история. Всё время потом мне приходилось учиться.
— А что это?!
Внизу полыхнуло.
— А, — отмахнулась Любовь, — маг какой-то сражается.
Безымянный бог всё же присмотрелся. На площади, которую они как раз проходили, вовсю полыхало, гремело, урчало и злилось. Напротив мага в вышине, между богом и магом собственно, зависло нечто.
— Это?..
Любовь кинула быстрый взгляд. Розовые локоны у неё так и пружинились при каждом шаге. В руке она держала чёрный леденец и облизывала его.
— Магия, — выдохнула Любовь скучающе. — Ничего интересного, а так хочется, чтобы сердце затрепыхало и в груди щемило! Знаешь, как это?
Безымянному пришлось оторваться от созерцания разворачивающейся битвы и поспешить следом.
— Нет, — как бы с сожалением отозвался он.
— Это когда мир становится ярче и крутится, крутится!.. Слушай, когда увидишь Дружбу, мало ли, скажи ей, что влюбляться лучше. А то она со своей верой да преданностью уже надоела. Вечно ей бы поспокойнее и подольше.
— А ты не хочешь подольше? — на всякий случай уточнил безымянный.
— Ну как тебе сказать, я и долго не против. Но когда ярче, когда кружится — потом оно и остыть может.
— А чтоб не остыть, такое бывает?
— Бывает. Но не ждать же всю жизнь.
На это сказать было нечего. Они шагали над раскинувшимся городом под мерно притихшим надмирьем.
— Сегодня спокойно.
— Ага, — отозвалась Любовь подпрыгнув, и пролетев доброе расстояние. — Все вон тоже на битву сползаются посмотреть.
Безымянный обернулся. Но других богов там не заметил.
— Мы куда-то идём?
— Нет, идти нужно не куда-то, зачем-то. Нужно идти по тропе, которая сама выстилается. Я уверенна, если вот так не останавливаться — мы найдём что-то.
— И оно мне поможет?
— Не обязательно.
— Но…
— Но ты ведь не знаешь, что ищешь. Тогда всё будет то.
— Но…
— Всё.
И тут Любовь встрепенулась, запрыгала, заохала и заахала. Безымянный бог тоже приостановился и увидел как в окне над молочной шейкой девушки, что была подобно лепесткам вишни, склонился бледный юноша. Юноша завис над ней и вдруг как зашипит выставляя клыки.
— Ах, какой роман будет, сколько красок, сколько ночей! — Мигом заплясала Любовь, и безымянного за руки схватила да давай кружить.
— Да что же это я?
Вдруг спохватилась она и расцепила руки, а безымянный полетел назад в пустоту. И так и летел, а Любовь тем временем его догнала, поцеловала в губы и кинулась к окну.
— Ещё успею, — на ходу восклицала она.
— Стой! А я? Куда ты?
В окне голодно шипящий вампир вдруг умильно сморгнул, прижал руки к сердцу и принялся читать стихи.
Любовь танцевала над мостовой и от неё сыпались искры. Девушка проснулась. Вампир запел. А бог без имени всё падал и падал, пока не зажмурился. Открыв же глаза увидел перед собой летящих на шариках в небо мышей. И тощего в синем сюртуке человека с зонтиком, который за этими шариками гнался и пытался собирать мышей в корзину.
Безымянный сморгнул.
— И зачем мы ко мне? — томно вопросил Сон
— Я вижу, ты пытаешься убить его.
— Хм?
— Только он ещё об этом не знает. Но это даже мне льстит. Раз боишься — значит, всё просыпается. Это невозможно остановить.
— Может и так, только ты допустила большую ошибку, когда выпустила их из-под своего крыла. Здесь, в дали от всего, здесь амм… очеловечиваешься.
— Это как?
— Сама мне скажи, я всего лишь тень.
— Уже атакуешь.
— Нравится?
— Горжусь.
— Кем?
— Всеми вами.
Улыбка.
— Тогда смотри.