Уважаемые постояльцы, не давите шторами нетопырей. Пожалуйста! Соблюдайте чистоту и порядок.
И зовут меня Нод. Да. Нет. Да. Нет, я не покушался на его сиятельство. Да, я стукнул его рукоятью по голове. Нет, не в корыстных целях. Исключительно душевных побуждений ради.
Да больное же! А драться нехорошо. А особенно нехорошо, когда держишь оборотня привязанным абы как к стулу.
Тут уж я деликатно разорвал верёвки, порычал для порядка и превратившись в волка переломал всё как следует. А потом дал дёру в окно что б ни усомнились — мне у них было негостеприимно и не радостно. К сожалению, этаж оказался седьмым и падать пришлось на все лапы. Котом я, а жаль, не был, и ткнулся мордой в наметённый за ночь сугроб. Тут же отфыркиваясь и загребая лапами выбрался и пустился дальше.
Мальяр встретил меня свежим утром и дьявольскими криками. Одна оказавшаяся на пути сваха вместе с ведомой и невестой в срочном порядке прыгнули по разные стороны от улочки.
За мной неслась вся участливая стража. А вдруг я не местный, и улиц не знаю. Да ещё заблужусь простужусь.
А началось всё собственно с того самого злополучного удара. Я как и полагается прибыл служить и дубасить. Нанялся в местный гарнизон и как заповедовал отец, зарабатывать себе честно на хлеб. Но в первый же день на смотре дружины заезжая важная шишка эдак гаденько на меня покосилась и ещё с другим так гаденько, опять же подшутила. Рука у меня сама потянулась. А с телом своим спорить не годится.
Как говаривал мне дед, мы, оборотни, благодаря инстинктам и рефлексам выжили.
По остробашенному Мильяру как всегда носился снег и с крыш свисали сосульки. В окнах мелькал домашний огонь. Бело-зелёные изрезанные узорами стены вздымались наверху мостами и навесными площадями. Ещё Мильяр северной столицей называли. А другие — всемировой катакомбой, что было не без правды. Говорят, там гоблины, упыри и прочая шушера себе дом устроила и теперь активно строит демократию. Ну и пусть, как по мне, каждому где-то жить нужно.
Однажды я видел пытающегося пролезть туда через люк эльфа. Остроухий бедолага со своего родного зелёного становился синим от холода. И клацал зубами. Но упорству его можно было только дивиться — всё равно лез нести вечное и светлое.
А я себе несся вперёд. Забежал в первую подворотню, выбежал. Был бы девицей — покраснел бы. Забежал во вторую перебирая лапами и на ходу принял человечий облик. Вот с одеждой всегда проблемы, да ещё и ноги подмораживать стало. Унюхав чужое присутствие я увидел с благодушной улыбкой наблюдающую меня бабушку.
— Замёрз, милок? — не менее умильно поинтересовалась она.
— Замёрз, бабушка, — поддакнул я ожидая… не знаю, чего я там ожидал, но бабулька тут же ловко захлопнула окно и поминай её как звали. Ладно. Я оглянулся. Подтянулся по водостоку и невежливо распахнув окно, сумел стянуть лежащие на стуле штаны и рубашку. Сапоги пришлось добывать по пути в другом месте. Денег у меня, конечно, не было. Я их все ещё позавчера в кабаке проиграл, а ещё всех угощал. Есть хотелось зверски, а в гарнизоне кормят что вошь издохнет.
В общем, погулял напоследок. И правильно. Был бы голодный — уже б подвывал под кутом ядоцвета. Тот как раз задребезжал мне вслед сосульками. Чует, гадость.
Так тропками, лазами, малость и канализацией побродить пришлось. Я выбрался за границу города и обратил к нему глубокий поклон. Ни ножей, ни чего своего с собой. Краденые сапоги жгли не только совесть, но и ноги. Точно их фея какая от воровства заговорила.
Но где наша не пропадала? По сути, наша пропадала везде — а потому и выкрутиться сможем! Вот только доберусь до городка Усаха. Там какую нечисть изведу в болоте или поле покараулю от владокрыс. Может и заработаю, или хотя бы на ночлег пустят в хлев и кусок хлеба дадут. Я бы предпочёл барашка. Но загрызать скот оборотною не годится и вроде бы даже обидно, когда предыдущие пятьсот лет все твои предки со стереотипами борются.
Мой отец был академиком. Дед, магистром. Прадед доцентом кто каких наук. Но не в этом суть. Меня же от вида отъевшихся на чужих страданиях фолиантов воротило и выть хотелось от тоски. Да и чертить пером все этих схемы я не умел и вырисовывал картинки-истории, покровожаднее. А когда в последний раз на отчёте по «Жизни и быту» классических гномов нарисовал, как выразился отец «срамоту одну», меня выперли в ближайший крупный город с напутствием «такому оболтусу» хоть там ума набраться.
Я набрался. И шлёпал подпрыгивая по непротоптанным сугробам в глухой Ленивый лес. Оттуда мне приветливо завыла отощавшая живодёра. Я ей тоже завыл, от накопившегося. И живодёра от греха подальше решила схорониться в дупле.
Пороть я им себя не позволю. А сделать это должен был тот аристократ смотровой, мною подбитый, в своём красном плащике. Привселюдно. То есть, на потеху всему гарнизону.
Облезается им!
Отец всегда говорил, что власть аристократии не поддерживается естественным ходом вещей. А потом к нему однажды пришли и спалили результаты исследований за все годы жизни. Он тогда вообще за одну ночь поседел.
— Арррр!
— А, утро доброе.
Из заледенелых кустов на меня двинулся медведь. Да такой здоровущий, настоящий охотник. Медведь вроде как помедлил, видя восхищение на моём лице, но тут же снова зарычал и кинулся, ухая по снегу. Меня обдало снежным вихрем и тут же здоровенная лапа сгребла в кучу и запустила по ближайшему дереву. То чуть не сломалось и обдало до кучи целым ледяным водопадом. Отфыркиваясь и собирая глаза в кучу я подскочил на ноги как раз тогда, когда медведь кинулся на меня с горящими глазами. Мы схватились и принялись друг друга давить. То медведь меня назад теснит, то я его. Я уж упёрся ему рукой в челюсть и давай жать, что тот фыркнул и исхитрился вырваться. А я тут же подпрыгнул и в полёте двумя ему кулаками по голове.
Медведь дёрнулся и мотнул головой. Посмотрел на меня осоловело и двинулся уже рыча, как вдруг пошатнулся и рухнул носом в снег.
Очнулся он у себя в берлоге. Большой и чистой, а от костерка пахло жарящимся мясом, которое я поливал из найденной тут же бутыли.
— Пошто медовуху взял? — профессионально осведомился медведь, ещё не придя в себя.
— Так это твоя, — отмахнулся я.
Тут зверина разом очнулась и села как сидела. Моргнула раз другой и уставилась на меня.
— Ты кто? — спросил медведь.
— Я — Нод.
— Нет, что у меня в берлоге делаешь? И ещё. — Он попытался перекатиться на передние лапы, но раздумал и только застонал, щупая лапой голову.
— Мы что с тобой, гуляли?
— Нет, мы с тобой бились.
— И кто победил?
— Дружба.
— Ох, и кулаки у твоей дружбы, — протянул медведь и задумчиво таки подобрался к костерку. Подставил длинную морду к огню и давай влажный нос греть.
Коричневая шкура играла отблесками пламени. Откуда-то из закромов медведь вытащил трубку и принялся дымить на всю берлогу. Под потолком было вырезано круглое окошко. На нём уселась пичуга, да только почуяла дым, мигом сорвалась в небо.
— Да, дела, — задумчиво сказал медведь смотря в огонь, а потом и на Нода. — Совсем не ладны творятся. — Из трубки его вырывались дымом волки и косули, лисы и черепахи. — Я вот помню как твой запах унюхал и думаю, очередной служка королевский рыскает тут.
— Я не королевский служка, — тут же возразил я воинственно.
— А пахнет как от оного.
Пришлось признаться.
— Сегодня… уволился.
— И правильно, — одобрительно хмыкнул медведь выпуская кабана на свободу. Тот пробежался над головами и растворился у самого окошка.
— А ты Хранитель Леса, — догадался я смотря в самую морду медведя. Признаться, вид у того был умный, а сейчас ещё и насмешливый.
— А ты, стал быть, волкоморф.
— Оборотень.
— Я же о чём, — пыхнул трубкой медведь. И вид его говорил, уж не знаю, что там в древности случилось, что таких понародилось, но раз уже родилось — пусть живёт.
— Ну а ты, тоже ведь можешь людской облик принять. — Помню, дед не раз мне уши драл, заставлял учить все разумные расы на зубок. Правда, я сбегал от уроков биться с соседней мальчишеской шайкой за правду. А потом мы дружно воровали зимние сливы. Они в декабре цветут, а в феврале уже и воровать можно. Да и вообще есть всё время хотелось, денег то у нас никогда не водилось, а ещё налоги драли в три шкуры.
— Фу гадость, — тут же выдал медведь.
Я пожал плечами, мне то что.
— Может хоть ты нормальный вид примешь? — предложил медведь.
— И так сгодится.
— Как знаешь, — а сказано это было с таким вздохом про себя, что я чуть не изведал «чувство совести». Прадед мне о нём частенько намекал, но как-то не сложилось.
— Волкоморф, да, вас после битвы больше всего осталось.
— Какой битвы.
— Историю учить нужно, молодой человек. Такой сильный, а элементарного не знает.
— Как по голове дать, уж знаю.
— Ага, чувствую. Да не о том. Ладно, не мне молодёжь учить, да ещё полулюдскую.
— Ну спасибо.
— С человеками я бы вообще разговаривать не стал.
«Человеками» он, как и все ему подобные, так все расы и виды называли.
Я перевернул прутень с мясом. Мясо то я сам добыл, пока медведь в отключке валялся и теперь гадал, а не подрезал ли его внучатого племянника. Однако кролика мне жарить не мешали и пока посидели молча.
— Так чем я тебе не угодил?
— Людским духом пахнул.
— И всё, ты что, на первую попавшуюся девочку, что за ягодами пошла, тоже нападёшь?
Медведь дёрнул морду, дескать, вот ещё чего удумал. Но смотрел я на него долго и тот наконец проворчал нехотя:
— Да не хотел я на тебя нападать. Так, шёл на расстоянии и следил, чтобы ты чего не удумал, а то тут от вашего брата и так не сладко.
— Ты о чём?
— Что, вот так интересно?
— Я же спрашиваю! Давай говори, вдруг ещё вместе разберёмся.
— Ладно. Творится тут у нас кое-что неладное. Началось всё так незаметно, сначала мыши прекратили выходить на утреннюю зарядку.
— Вот беда.
— Не скалься мне тут, детёныш пса и человека, я о серьёзных делах толкую. — И начали себе просто зерно складировать и плодиться. Даже больше не пели. Одна змея забыла, что умеет говорить и теперь шипит да и только. Да всё по грушам лазит. Уж не знаю чем ей там намазано. В общем, на нас напала «дикость».
— То есть?
— От нас уходит разум. Это же Ленивый лес, здесь когда надо, а сейчас как раз надо, всё зверьё и птицы, и рыбы вспоминают, что разумны. А некоторые так всю жизнь и живут. И вот прошло пятьдесят лет, а никто ничего не вспомнил. То есть, мыши-то вспомнили, и тут же забыли. Я пытался их пробудить на Совет, но всё бесполезно.
Я открыл рот и закрыл, ну его, ещё больше расстроится. А дело и впрямь серьёзное.
— Никто больше не говорит, ни мыслит. А культура, она же исчезнет.
Я покоился на дошедшего до кондиции кролика.
— И он вот, как и все. А ведь моим внучатым племянником был.
Я сглотнул и помедлил. А потом всё же кролика взял и принялся уплетать.
— Плохо дело, — изрёк жуя, — есть идеи?
— Есть! — рявкнул медведь и чуть не разнёс и костёр, и меня заодно.
— У нас тут объявился колдун. Королевский.
Вот тут я утёр рот рукой и кивнул. Приободрённый медведь продолжал:
— Ходит тут в красном плаще и разглядывает под каждым кустиком. Я за ним дозор держал-держал, и вот так пару раз и одичал, что потом еле в себя пришёл. Руками шаманит, импульсы направо и налево посылает. Не нравится мне он и пахнет преотвратительнейшим образом.
Я ждал.
— Пудрой и манжетами.
Мы разом скривились и медведь поднял бутыль и выпил разом добрую половину. Я приравнялся допить вторую.
— Я его одолею, — тут же заявил я весь такой тёплый и разомлевший.
— На части его порви!
— Да! А ты чего не разорвал?
— Да как-то жалко.
Я ободрил его выразительным взглядом.
— А что? — тут же отозвался медведь, — тоже ведь Творцова тварь.
— Сегодня же ночь, я его подкараулю и проучу, — заявил я приосаниваясь.
— И поделом ему.
— По делом.
— Ещё по одной?
— Ещё по одной!
Так по одной мы вылакали ещё бутыль, а за ней ещё. И тогда уже в обнимку с медведем выбрались из берлоги под лунный свет и качаясь да распивая песни поплелись по чаще. Горланили мы что будь здоров и всё время сражались с вздумавшей крутиться что та карусель землёй.
— Слушай, а как это ты узнал, где я живу? — заплетающимся языком промямлим медведь, когда мы чуть не рухнули в кусты шиповника и таки сумели выбраться на кочку.
— А ты сам говорил… в отключке. Ох ты и тяжёлый!
— Зато я не голый.
— На мне одежда!
— Одежда не шерсть!
И давай опять песни петь и колдуна грозиться извести. Так мы и проснулись, в обнимку, под сугробом. Это ладно я оборотень, так бы уже околел. Медведь тоже ясному солнцу был не рад и всё время хватался за голову.
— Ну, — говорит, — иди на битву.
Я покосился на него не по-доброму.
— И пойду, — не то сказал, не то прошептал и принюхался. В морозе пахло шерстью, дымом и медовухой. Это от нас несло на весь лес, так что повезёт, если колдун сам не даст дёру до самого Ардана.
Потом я уловил запахи птичьих гнёзд на деревьях и услышал шорох снега под лапами бобра.
Позади заскрипели тяжёлые шаги. Это Хранитель Леса брёл к себе отспыаться до лучших времён. Мне же предстояло дело.
Чем дальше в лес — тем яснее работала голова. Если это колдун, то скорее всего из людского или окололюдского рода, а значит, нюх и чутьё у него развиты так себе.
Тут главное выследить и стукнуть, что б неповадно было. Но тут во мне зашевелилось благоразумие и напомнило, что и так ничего не просит, и уж хотя бы проследить что нужно колдуну, я могу. Могу, и правда что. Хоть узнаю что он тут гулять повадился. И зачем насылает дикость на Ленивый лес.
К тому времени солнце разогнало рваный утренний сумрак и стало ярко и хрустяще-морозно. Я шёл, чтобы мня никакая птица, ни белка не услышала. Столетние дубы смотрели застывшими изрезанными корой глазами. Позади пенёк перебежал мне дорогу и сделал вид, что так и стоял. Белки белками, а разные лесовики, припрудники и древесники почуяли интересное, и теперь дожидались своей порции.
Что-то там медведь ещё говорил про юго-западные границы. Вот и проверим. Туда я добрался как раз к середине дня. Достал из прихваченной сумки кольцо колбасы и буханку хлеба. Это всё мне ещё вчера Мих, то есть, Хранитель Леса вручил, как заверение в «вечном уважении» и «безграничном братании». А ещё лука туда накидал и кусок полена, уж не знаю зачем. Наверно, под руку подвернулся.
Слопав всё кроме полена, я загрёб в руки снег и вытер лицо хорошенько. Пить хотелось жутко и тут невдалеке блеснул незамёрзший ручеек. Уж спасибо лесному народу. Хорошо я додумался сохранить огрызок того же хлеба и колбасы, и сам же теперь понял, зачем это сделал. Всё это не хитрое угощение я оставил на ближайшем пеньке.
Они кончено, тропинки мне не спутают, но в гостях нужно уважительно, как говаривал дед. В лесу стало свежо и хорошо. Мороз щипал щёки, руки подмёрзли. Но было звонко и ни одной снежной тучи на небе.
Тут уж я впервые почуял тот самый дух и побежал как волк за добычей. Вот гадость так гадость, он бы ещё в лес надушился! Нисколько не удивлюсь, если со всем там ещё парик кудрявый окажется. Аристократы, дрянь, одним словом.
Прадед что-то там шутил насчёт каблуков для придворных кавалеров…
Меня чуть не разобрало. Стоп! Вон он. Красный плащик последи неприметной полянки. Красный? Красный! Тут меня озарило во всю силу озарения. Да ведь это тот же плащик, хозяину которого я по голове недалече как вчера дал.
Ах ты ж мой клыкастенький! Опять стоп. Вампир. Точно помню, тот был вампиром. И от этого клыками пахнет. Но они же, вампиры, вроде не колдуют.
И тут этот развернулся и я видел, как он водит руками впереди себя точно принюхивается. То есть, в его случае, прислушивается ко всему. У меня аж руки зачесались подпрыгнуть и хорошенько так приложиться об его в капюшончике головешку. Авось после прочухается, вот тогда и допрошу.
А вампир тем временем изучал территорию, как будто что-то искал, точно как говорил медведь. Ходит так хищно, жаль только за коряги не цепляется. А кругом никого, даже любопытных сорок. Видно, всех разогнал. Но на меня это не подействует. Я устроил засаду на двух сплетённых ветках среди ветвей. Как раз над поляной. Пусть только голову поднимет.
Но вампир был слишком увлечён. Вон, даже маску скинул тут же в снегу и пару раз по ней потоплатлся.
Первый раз вижу вампира без маски. То есть, какие бедные мне попадались, но что б вот так, аристократического. Будет веселее морду бить.
Что-то долго он ищет. Мне уже скучно стало. А вампир, между прочим, штука с нюхом и слухом, а этот так увлёкся, что и меня не приметил. Видно, важное дело. Ходит и ходит…
Ну всё. Я размял руки и приготовился нападать. И щёлкнул костяшками случайно.
А тот как вскинет голову.
Тут уж делать было нечего. С фольклорным «Арррр!» я сиганул на кровососа.
Всё было в лучших традициях потасовки. Мы катались и колотили друг друга почём зря. Я уже и крику с визгом ожидал, да только тут же получил в челюсть и обрадовался, что драка выйдет славная.
И развлёкся так развлёкся, и немало спеси из того вампира выбил, как вдруг всё задрожало, затрещало. Мы оба на секунду замерли ничего не понимая и со страшным грохотом полетели вниз. Меня так обдало камнями, что всё тело заныло. Вампиру случилось не лучше. А я ещё рухнул на него сверху вышибая последний дух.
Однако я так прохлаждаться не собирался, вампир тоже особого удовольствия не получил. Я как раз успел подскочить, когда он уже собирался швырнуть меня подальше.
Встал и понял, что дела плохи. Во-первых, мы были в пещере. Во-вторых, единственный выход находился прямо над нами. А до него даже мне не допрыгнуть.
Тем временем за спиной послышалось шевеление и я обернулся.
— Допрыгался? — поинтересовался вампир потирая ушибленное место. И огляделся.
Я уже и сам заметил прозрачные сундуки с чем-то подозрительно пульсирующим внутри. Это нечто перекатывалось и меняло цвет с синего на зелёный, а то и вспыхивало оранжевым. Мне почудился запах жжёного сахара в воздухе. Хотя пахло здесь только обледенелыми камнями и упырём.
Кстати о последнем.
— Так тебе и надо! — Нашёлся я победно вскидываясь. — Теперь ты надёжно заперт и. — И осёкся. — И всё.
Тот скептически дёрнул бровью. Потом прошёлся, умостился на первый попавшийся камень и воззрился на меня. Я сам на него вытаращился, дескать, чего?
А чего? Одной физиономией ответил тот и посмотрел вверх. Я понял, нахмурился и на всякий случай попытался допрыгнуть, ага, как же. Только кровососа потешил. Тот наблюдал за моими потугами с нескрываемым любопытством.
— Ты что делаешь? — увидев его манипуляции спросил я.
— Достаю бутерброды.
— Зачем?
— Буду слизнежутов кормить.
— Оно живое?
— Будет, когда накормлю.
С этими словами вампир откинул сначала одну крышку. И кинул туда бутерброд. Теперь ещё и маслом с сыром запахло. Потом проделал это и с остальными сундуками. Слизнежуты сначала плавали над едой, потом вроде бы как принюхивались и медленно засасывали как пиявки, прилепившись с разных концов. Постепенно они становились видимыми и отпадали сами как колбаски.
Две успели превратиться в бабочек и улетели себе в небо. В одном прозрачном сундуке такой слизнежут начал смутно напоминать ящерицу. В другом — фею.
— Что они делают?
— Принимают форму, — пояснил вампир. — Я дал им материю и они освоив её решают, кем хотят быть всю оставшуюся жизнь.
Тут уж и мне стало интересно и я подошел поближе. Протянул руку и коснулся той, что напоминала фею. Она воззрилась на меня раскосыми чёрными глазищами и с новой силой принялась отращивать крылья.
— О она… оно… не важно, правда феей будет?
— Да.
— А зачем их тогда здесь держат.
— Растили до нужной стадии, — ответил вампир. — Если за слизнежутом закрепить любую часть ныне живущего существа. Слизнежут всегда будет преследовать его и им управлять.
— Ничего себе. Дрянь то какая.
— Ага, вечное рабство.
Тут он достал из-за напоясного мешка оставшийся бутерброд и принялся жевать.
— Хочешь?
— Я тебе не зверушка домашняя! — огрызнулся я.
— Ну как хочешь, — и умял бутерброд. Потом запил вином из фляги и вернулся к сундукам наблюдать за завершающейся трансформацией. — Так слизнежуты прикрепляются к носителю и всю жизнь при нём грузом.
— А кому они нужны были?
— Видишь печать?
— Нет.
— И правильно, тайные приказы королевы выполняются тайно.
— Королева?! Дай выпить!
Он дал. Я вернул флягу и следил как фея махая точно колибри крыльями вылетела из сундука. Щёлкнула меня по носу осыпав пыльцой и пробкой выскочила в небо.
Скоро мы остались в пещере одни.
— Тебе-то оно зачем? — Снова насторожился я вспоминая, с кем собственно тут нахожусь. — Зачем королевскому прихвостню портить королевские планы?
— Я что, на королевского прихвостня похож? — возмутился вампир.
— Вообще-то да, — оглядывая того заметил я.
— А, ну да. Это маскировка.
— Ну конечно.
— Вот тебе зуб.
— Вампирским клятвам не верю.
— Ну хочешь, на ладонь плюну.
— На физию себе плюнь. Ладно, подсади, будем выбираться. Ты меня подтолкнёшь, а я уже вернусь с верёвкой.
— А почему не ты меня? А я уже вернусь. — Поинтересовался как бы между прочим вампир.
— Извольте.
— Сам извольте.
— Давай толкай.
— Точно?
— Да толкай уже! — Крикнул я приготовившись.
Вампир пожал плечами. Подставил руки. Я влез на них. Приготовился. Он меня со всей силы толкнул вверх, я прыгнул и тут… что было мочи врезался в… и уже лёжа на спине и чувствую острый камень между лопаток увидел, как надо мной что-то пульсирует.
— А, это барьер, — пояснил вампир стоя надо мной. — Он никого обратно не выпускает.
— Х…
— А ты не спрашивал, — оправдался вампир и протянул мне руку.
Поднялся я без посторонней помощи.
— Как выбираться будем? — всё ещё пытаясь потереть ушибленное местом между лопаток поинтересовался я. — Ты же колдун, придумай что-нибудь.
— А это мёртвая ловушка. То, что проникло сюда без разрешения она никогда не пропустит.
— Но этих твоих слизне… жуко… не важно, пропустила же.
— А они попали сюда с разрешения хозяина пещеры. Наверно, это гном, только они умеют наводить природные чары. На века вечные.
— Не хочу я на века вечные, давай по ней шарахнем.
— Ты уже шарахнул.
— Ну и думай тогда сам, — бросил я.
Тот промолчал.
Так мы и сидели каждый на своём месте.
— А нечего было драться лезть, — заметил вампир мудрственно. — Вот бы и не попали в западню.
— А нечего было колдовать в лесу. От твоего магического излучения его жители страдают. Вот меня и попросили разобраться с пакостью.
— Это я пакость? Да я наоборот это место нашёл и собирался слижежутов обезвредить. От них же излучение когда они в не активированном состоянии, жуткое. Вот твой лес и страдал.
— Да если б не я, так бы и ходил их искал!
— Я их давно нашёл. Нужно было найти опорные точки барьера и приоткрыть их на время. Уничтожить то его нельзя. Вот и ходил их искал. Последняя оставалась точка.
— Ты… — я посмотрел на него и замолчал резко. Да ну его!
Опять посидели.
— Есть хочу, — сказал вампир.
— Сам хочу, — буркнул я.
— Слушай, а кровь у тебя вкусная? — как бы невзначай поинтересовался он.
— Попробуй и я устрою действо игнорируя всю традицию гуманизма на протяжении истории.
Тот хмыкнул и деланно вздохнул.
— А жаль.
— Что бы ещё вампир кровь мою сосал, — фыркнул я напоследок. — Да я лучше в балерины пойду.
— Я тебя помню, — проговорил вампир смотря на меня как та гадалка на площади, — ты меня позавчера по голове треснул, некорректно оскорбил и сбежал подвывая на ходу.
— Не подвывая, а победно рыча.
— Как же, как же.
— Да что ты вообще в вое понимаешь?
— Зачем по голове бить нужно было?
— А что ты там обо мне шутить изволил. Язвить?
— А пришлось, — сказал вампир, — у меня маскировка. Мне нужно было пройти под видом королевского ревизора, узнать где спрятаны слизнежуты и обезвредить их. А королевскому ревизору положено вести себя максимально…
— Гаденько, — подсказал я.
— Именно, мой пушистый друг.
— Засунь своё пуш… слушай, а если они снова этих слизняков вырастят?
— Вырастят, но те двести лет растут. Меня, кстати, после твоего «подвига» особо чествовать стали, а заодно и проверять. Что б лучше понять, что я за фрукт и не устрою ли им тут разнос по первое число. И отправили запрос в Ардан.
— Ты его хоть перехватил?
— А как же.
— И чего мы в таком случае ждём.
Вампир посмотрел на меня во всю силу душевного проникновения.
— Стражи, — проинформировал он.
— … таким образом. Четырнадцатого января года четыре тысячи шестьсот семьдесят пятого Творения, к смерти через повешение приговариваются…
Я повертел шеей, закрученной в петлю.
— Ты же колдун, давай колдуй.
— Не хочу внимание привлекать, — бросил еле слышно вампир.
— Потом уже поздно будет, давай колдуй.
— Подождём.
— Чего подождём? — Мне всё это не нравилось ровно настолько, насколько нормальном оборотню вообще может не нравится собственная скорая смерть.
Но вампир стоял с видом гордо возведенного монумента и я ещё на всякий случай подёргавшись — и убедившись что серебряные цепи держат крепко и жгут до жути — сам выпрямился. И изобразил крайнюю степень величия на лице. Вот так погибнет Нод, сын Нуда, кандидата наук. Пап, прости меня оболтуса.
Вампиру в пещере они тоже не сильно обрадовались и шустро отправили второй запрос.
И вот теперь мы оба красовались на помосте перед многоликой толпой. Среди пока ещё скучающих зевак продавали леденцы из плетёной корзины. В воздухе пахло скорым снегом.
— Зовут то тебя как? — спросил я поворачивая голову налево.
— Ксандер.
— Меня Нод.
— Знаешь что Нод, про нас можно будет сказать что мы жили долго и счастливо.
— Это ещё почему же?
— Потому что умерли в один день.
— Пфф.
Вампир осклабился.
— Давай споём, — предложил он.
— Ты таких песен не знаешь, — хмыкнул я.
— А ты проверь.
— Ладно. Гей-хо, бывал я во Дворе. И никто не радовался мне. Зато как уходил, весь Двор им…
Вампир сразу подхватил и вот мы уже на две глотки горланим скабрезную песенку.
— Во Дворе дамы прекрасны, да с юбкой беда, всё кавалер её меряет, да! Губы помадит и пудру пудрит. Вот ещё белый парик примостит. Гей-хо!
Тут уж нас под дых так приложили, что песенка чуть прервалась.
— Маски носить лучше ночью и днём, если лицом брат-близнец с кирпичом!
Толпа к тому времени приободрилась и местами начала запевать. Это предало нам предсмертной бодрости и мы уже начали ногами приплясывать, когда с криками: «Заткнулись оба!», к нам не ринулся палач и каждого приложил наотмашь кулаком. Тут уж стало не до песен.
— Плохой ты колдун, — сумев дышать констатировал я.
— Не хочу себя выдавать.
— Ага, не рассекреченный хладный труп всегда лучше живого рассекреченного.
Помолчали.
— А я ещё так мало пожил.
— А я ничего так.
— Да ладно, сколько тебе лет?
— Девяносто пять.
Вампиры, одним словом.
— Приготовились! — послышалось за спиной.
Умирать в цепях не хотелось. Вот это уже гадость так гадость. Оборотню хуже не найти. Зато вон леденцы охотнее стали раскупать и с нас договариваться руку там взять на зелье или на память. А вдруг я той румяной ведьме как личность понравился?
А монету она заранее тому типу в чёрном платит так, на цветы мне, скажем.
Меня ведь не просто так в гарнизон отправили, ещё и за долги. Так их хоть с семьи сняли. Вот этот момент положительный и можно сказать, позитивный.
— Эй, оборотень.
— А?
— Зря ты тогда бутерброд не взял.
Уж тут меня так пробрало, что палач вконец перепуганный, дёрнулся и нечаянно подал сигнал. Забили барабаны. Уж делать было нечего, палач двинулся к рычагу. Я выпятил грудь что б попредставительнее. По всей видимости, ведьма с меня и вампира этого ещё и волос сторговала, на порчу.
— Один.
Толпа притихла, но леденцы всё ещё покупала. Один мальчуган сунул петушка за веснушчатую щёку.
— Два.
Залаяла снизу рыжая собачонка.
— Три.
И тут случилось три вещи одновременно. Палач дёрнул за рычаг. Выпущенная стрела перерезала верёвку вампира и тот грохнувшись умудрился мигом разорвать свои цепи. Я только успел сообразить, что тайком он таки наколдовал чтобы это устроить. Как тут вторая стрела просвистела над головой, и я полетел до самого низа ощущая, как цепи соскальзывают с меня. Это было два.
А третье, мы переглянулись и не сговариваясь ринулись через толпу спасая свои шкуры, так что никто опомниться и не успел.
— Стража, стража! — тут же послышалось за спиной. Бряцая доспехами та ринулась за нами.
Погоня выдалась славная. Только за второй подворотней нас ждала распрекрасная карета с четвёркой вороных. Разбираться было некогда и я забрался туда следом. Кучер тут же тронул и скоро мы уже ехали по городу изображая знатных господ. Хотя кому довелось б заглянуть внутрь — изрядно бы задумался.
Скоро карета остановилась. Место на козлах занял другой кучер. Дверца открылась и прежний залез внутрь. Он кинул мешок на сиденье рядом со мной и в том мешке я увидел выглядывающий лук.
Запахло ещё одним вампиром.
— Это и есть «не привлекая внимания провести операцию»? — поинтересовался второй.
— Зато слизнежуты обезврежены.
Тут недавний кучер соизволил заметить меня и я не нашёл ничего лучше, как дружелюбно осклабиться. По крайней мере, это должно было выглядеть так. А на вампира впечатление Творец знает какое произвело, тот изучил меня каменной физией и таки отворотился.
— А это кто? — спросил он.
— Этот «кто» здесь сидит, между прочим, — напомнил я подумывая, что на ком-то сегодня злость таки вымещу.
— Это Нод, — пояснил Ксандер.
— Перефразирую, зачем нам оборотень?
Видя назревающую ухмылку на лице Ксандера я решил, что если тот сейчас скажет: «Ну можно я его себе оставлю, ну пожалуйста!», сам заткну это «пожалуйста» ему в глотку. Потом поколочу обоих, что б неповадно было и отправлюсь себе по миру, гонять всякую пакость и зарабатывать где придётся.
Но вампир явно уловив моё настроение этого не сказал. Вместо этого он ответил:
— Раз уж так случилось, что мы вместе в пещере оказались, не оставлять же его там.
Там, имелось в виду страже на растерзание. У меня был соблазн изобразить бедного-несчатсного-пушистого-оборотня, но я воздержался.
— Ладно, высадим его в четвёртом округе.
— Это почему это в четвёртом?! Слушай ты. Аристократ драный.
— Ничего он не аристократ, — сказал Ксандер. — Слушай, Соул, изобрази радость на лице. А то сидишь как старая дева.
Уж тут меня пробрало что я отсмеявшись понял, что лишнюю симпатию у этого второго не заработал.
— Да ладно тебе, — хлопнул я его по плечу под стук копыт о мостовую. — А если вы не аристократы, тогда кто? И почему вы это… делаете?
Вампиры переглянулись.
— Не твоё дело, — отрезал «старая дева».
— Я из-за тебя, — и я кивнул Ксандеру, — оказался на верёвке, давай выкладывай.
— Во-первых, в лесу ты сам на меня напал. А, во-вторых, мы сопротивление.
— Александр!
— Надо же! — протянул я наклоняясь вперёд. — А занесло то как далеко от столицы.
— Слизнежуты такая гадость, что лучше сейчас разобраться, а то потом дрянь будет.
Мы согласно замолчали.
— Хорошо, а то я уж подумал, аристократов тут набралось. — Сказал я прислушиваясь, но погони за нами не чуял. — Я с этим отребьем дела не имею. Кстати, первый раз вижу, чтоб вампир колдовал.
Эти двое опять переглянулись. Тот, что Соул, закатил глаза и отвернулся, мол, сам разбирайся раз привёл.
— Есть немного, — отмахнулся Ксандер. — Слабо, правда.
— Ладно, вы куда едете?
— В Ардан.
— Высадите меня у Мглистых Полей.
— Хорошо.
— К лесу подъезжаем, — крикнул мальчишка на козлах и повёл карету в чащу.
Мы выехали из города как раз в Ленивый лес. Я уже успел приноровиться вполне себе комфортно проводить время на мягкой седушке после ночи заключения. Когда вдруг впереди бахнуло. Послышалось коварное: «А-ха-ха». И: «Ты поплатишься за всё!».
Тут же все мы дёрнулись на звук. Я и Соул, что сидели по правую сторону, увидели в окне привязанную к дереву девушку и стоящего напротив колдуна в фиолетовой мантии. У колдуна был светящийся жёлтый посох и крайне не располагающий вид.
Не сговариваясь мы все трое выскочили из кареты.
— Из-за тебя меня выгнали из Ардана, гадкая ведьма!
Девушка заметила нас первой и как будто ничуть не удивилась. Только колдун настолько увлёкся перечислением грозящих ей кар, что не сразу понял, что сам висит теперь на суку и болтает ногами как перевёрнутый жук.
— О прекрасная леди…
Я успел толкнуть Соула и сам подал ей руку.
Тот пронзил меня эдаким взглядом и… тоже толкнул.
— Это я его туда затолкал, — сказал я.
— А я отключу. Когда он оттуда спустится, — парировал тот не забывая улыбаться девушке.
— Не спустится, — отрезал я.
— Уже спустился, — выдал за нашими спинами Ксандер.
Вконец разозлённый маг заклубился чёрным и превратился в огромную змееподобную гадину-многоножку. Мы трое так и остановились взирая на неё с хвоста до головы.
— За мной морда, — сказал Ксандер.
— Я беру щупальца.
— Жало, — закончил Соул.
— Его сила в камне, камень в сердце, — сказала девушка долгим тягучим голосом.
Я ещё успел обернуться и улыбнуться ей, когда Соул толкнул меня в спину и мы дружно рванули на тварь. Та клацнула челюстями и ринулась куролесить.
— Я расскажу тебе ещё одну сказку. Жила-была маленькая девочка. Каждый день она спускалась в тёмные дали и подходила к удивительной двери. Садилась возле неё и начинала рассказывать обо всём на свете. Это началось очень давно. Тогда она оказывалась здесь и говорила сама с собой. Но однажды с той стороны девочка ощутила чьё-то присутствие. Она приложила руку к двери и присутствие отозвалось яснее чем прежде. Тогда девочка заговорила и рассказала, что произошло с ней за день, и за день до того, и обо всём, что помнила.
Так с каждым разом присутствие за дверью становилось всё сильнее и вот ей уже не было так одиноко. А потом оно заговорило её голосом и с этого часа они разговаривали всё время, когда девочка спускалась в тёмные дали к удивительной двери.
Прошло очень много лет. Девочка успела вырасти. То, что жило по ту сторону двери выросло вместе с ней. И вот однажды она сама решила приоткрыть дверь и показать Тени удивительный мир.
И она открыла Дверь.
Тень вырвалась и умчалась прочь. Эта сказка кончится тогда, когда победит одна из них.