— Может, оно и так, — сказал Абимаэль, — но у нас ведь нет крыльев, и взлететь на галерею мы не сможем. А по–другому в башню попасть, похоже, нельзя.
Конан потянулся, словно огромный кот, по–волчьи оскалил в усмешке белые зубы; отблески пляшущих пламенных языков сверкали в его глазах.
— Если мы не сможем забраться в башню, значит, придется эту зверюгу оттуда выкурить.
Остаток ночи был посвящен кипучей деятельности, и когда над морем забрезжил рассвет, работа была завершена. К подножью башни пираты натащили большое количество пальмовых веток и стволов, а также выброшенных на берег и хорошо просохших больших коряг, из которых сложили что–то вроде сплошной насыпи высотой примерно в человеческий рост. Конан посчитал, что если развести такой костер и не жалеть хвороста, вряд ли какое бы то ни было живое существо сможет долго оставаться в башне — сильный жар и клубы дыма рано или поздно заставят его покинуть свою каменную берлогу.
А если крылатая тварь вылезет из убежища, при свете солнца ее можно достать оружием, стрелой или копьем.
А потому киммериец предусмотрительно расставил вокруг башни стрелков — так, чтобы ее вершина находилась под постоянным прицелом. Монотонный шелест набегающих на берег волн словно приветствовал восход светила. Вскоре на горизонте показался край солнечного диска и, поднимаясь над морем, светлое око Митры окрасило остров в золотые и пурпурные тона. Затем первые рассветные лучи коснулись верха башни.
Конан подал знак рукой, и пираты со всех сторон подожгли сложенную ими стену из дерева. Сухие сучья вспыхнули, и довольно скоро от кругового костра повеяло невыносимым жаром; вверх, окутывая башню и поднимаясь еще выше, в голубое небо, поползли густые клуб дыма.
— Тащите еще дров! — крикнул киммериец. — Побольше и посуше!
— Ну, сейчас эта тварь начнет поджариваться! — плотоядно ухмыльнулся Абимаэль, с усилием забрасывая в костер целый пальмовый ствол.
— Не торопи события, — охладил его восторг Конан. — У башни очень толстые стены, и чтобы прокалить их как следует, надо гораздо больше времени. Но вот дым может сделать свое дело…
В этот момент один из стоявших невдалеке лучников окликнул киммерийца, показывая рукой на вершину башни. Конан поднял глаза — на галерее показалась знакомая зловещая фигура. Летучая тварь, склонившись над парапетом, вперила в собравшихся внизу людей полный ненависти взгляд желтых звериных глаз. Киммериец удовлетворенно перевел дух: его план сработал! Дело оставалось за немногим — отомстить за погибших, прикончу отвратительного монстра.
— Цельтесь! — приказал он лучникам.
Но в этот момент пронесся всеобщий возглас изумления: чудовище на галерее расправило свои огромные крылья и взмыло в воздух.
Просвистели выпущенные из луков стрелы, но цели ни одна из них не достигла: крылатая тварь, резко вильнув в сторону, сменила направление полета и камней бросилась вниз.
Конан, прикрыв рукой глаза от солнца, вглядывался в пикирующее на них невиданное существо. Тело чудовища не было покрыто ни шерстью, ни перьями, ни чешуей — сухощавое длинное туловище туго обтягивала гладкая, как пергамент, синевато–бледная кожа. На груди выдавалось вперед что–то вроде киля, широкие крылья соединялись с этим треугольным наростом мощными мускулами, Череп монстра был заостренным и вытянутым, как у гадюки, а огромные кожистые крылья поднимались длинными конечностями, лишенными ладоней — из запястий торчали по три пальца, которые заканчивались острыми, похожими на стальные крюки, когтями.
Упав, как охотничий сокол, на одного из матросов, тварь вцепилась несчастному в грудь, раздирая ее чудовищными когтями. Конан, издав боевой вопль, подскочил к страшному противнику и, вложив в замах как можно больше силы, рубанул его по голове клинком. От этого молодецкого удара черепу монстра полагалось разлететься на куски, однако, надежный меч киммерийца, встретившись с невероятно твердой черепной костью, переломился у рукоятки. Чудовище мотнуло головой и, оставив обливавшегося кровью пирата, развернулось к Конану.
Первый удар когтистой лапы киммерийцу удалось отбить, и он ткнул обломком лезвия под сердце крылатому монстру — но без всякого результата; видимо, сталь опять встретилась на своем пути с твердой костью. Чудовищный противник Конана в мгновение ока разодрал когтями его плотную кожаную куртку и глубокими ранами располосовал ему грудь и руки. Один из взмахов лапы пришелся по лбу киммерийца, и из длинных порезов, заливая глаза, обильно потекла кровь.
Шемит Абимаэль, оказавшийся ближе других к своему командиру, нанес по телу крылатой твари несколько ударов палашом — но та не обратила на них никакого внимания. Конан, продолжая отчаянно сопротивляться, понял, что еще несколько мгновений, и ему придет конец.
Сквозь кровавую завесу, почти лишавшую его возможности видеть, киммериец заметил, что остальные товарищи спешат к нему на помощь. Нужно было продержаться совсем немного; как бы ни был неуязвим и живуч летающий монстр, ему не устоять под градом ударов, его просто сомнут и задавят. И действительно — узрев приближение превосходящих сил врага, тварь отпустила жертву и взмахнула крыльями, собираясь взлететь. Но Конан, только что думавший лишь о спасении, раздосадованный своим бессилием и разгоряченный схваткой, теперь не собирался упускать противника. Взревев, как раненый лев, он сцепил руки на шее чудовища, полагая, что позвонки не выдержат и переломятся под мощным захватом; однако под своими ладонями он ощутил не живую плоть, а нечто напоминающее каменный столб.
Монстр развернул широкие крылья, напряг мощные мускулы и взлетел, унося на своей спине так и не разомкнувшего пальцев варвара. Когда Конан понял, что случилось, прыгать вниз было уже поздно — они парили локтях в двадцати над берегом. Киммериец покрепче ухватился за шею чудовища и бросил взгляд на столпившихся внизу пиратов — многие из них держали вскинутые вверх луки, но стрелять никто не решался.
Крылатая тварь, описывая широкие круги, поднималась все выше и выше над прибрежными скалами, пока не достигла галереи на башне Сиптаха. Конан увидел, что за невысоким парапетом находится площадка, вымощенная плоскими гладкими камнями. Остроконечная кровля башни опиралась на четыре колонны, сложенные из прочных базальтовых блоков; каждая колонна была украшена резьбой, изображавшей неведомых Конану созданий. На одной были существа с неясными очертаниями и множеством длинных гибких щупалец, на другой — когтистые твари, напоминающие змей, на третьей — злобно оскалившись, таращили выпуклые глаза рогатые чудища. На последней же вздыбили перепончатые крылья двойники того монстра, на спине которого повис киммериец.
Подобно гигантской птице, монстр опустился на площадку между колоннами. Конан, не теряя ни мгновения, отпустил шею твари и, нащупав рукоятку кинжала, выхватил клинок из–за пояса. Варвар уже понял, что крылатое чудище почти неуязвимо для клинка, но кинжал был его единственным оружием, и отдавать свою жизнь просто так он не собирался.
Монстр взмахнул крыльями и, вытянув острые когтистые лапы, начал неумолимо приближаться к киммерийцу. Конан собрал все силы — после событий минувшей ночи их оставалось не так уж много — и приготовился к последнему удару.
И вдруг тварь яростно завопила от боли, взмахнув одним крылом, тогда как другое бессильно повисло: в ее плечо вонзился наконечник стрелы, удачно пущенной одним из барахских лучников. Радостные вопли, доносившиеся от подножья башни, показали Конану, что успех стрелка не остался внизу незамеченным. У киммерийца блеснула надежда, похоже, что шкура и кости чудовища не были столь уж неуязвимы, как показалось ему в горячке схватки. Ну, а если его плоть уязвима, то и прикончить его можно — если, конечно, очень постараться.
Волоча за собой одно крыло, монстр снова двинулся к Конану. Какое–то время они, согнув ноги в коленях, и не сводя друг с друга напряженных взглядов, кружили вокруг проема в центре галереи. Чувствуя, как слабеют силы от потери крови и страшного напряжения, киммериец готовился к решающему броску. Наконец он ринулся к чудовищу, нацелил лезвие в его сердце и с силой вонзил клинок. На этот раз удар достиг цели — кинжал погрузился в упругую плоть до самой рукояти. Взвыв, словно раненая гиена, монстр на миг застыл, а потом, схватившись за рукоятку кинжала, забился на каменном полу в предсмертных судорогах. Через несколько мгновений все было кончено — дернувшись в последний раз, тварь вскрикнула и замерла. Вытирая со лба пот, обильно смешанный с кровью, киммериец внимательно следил, не подаст ли она признаков жизни, однако тело чудища оставалось неподвижным.
Тогда Конан заглянул внутрь проема, где уходила вниз крутая винтовая лестница. Оттуда все еще поднимались струйки дыма; видно, разложенный пиратами костер и в самом деле, как рассчитывал киммериец выкурил монстра из его логова.
Но что еще может встретить пришельца в башне могущественного колдуна? Поскольку летать, как поверженный им противник, он все равно не может, решил киммериец, так или иначе придется спускаться по лестнице.
Он двинулся вниз и вскоре очутился в просторном округлом помещении. Комната эта была слабо, но равномерно освещена естественным светом, который проникал сквозь потолочные отверстия, отражаясь в полированных поверхностях зеркал из золота и серебра, развешанных по стенам. Комната выглядела роскошно убранной: пол, инкрустированный полированными пластинками ценного дерева, покрывали толстые пушистые ковры; такие же ковры с изображенными на них магическими знаками в виде пентаграмм и шестиугольников висели на стене. В дальнем от Конана углу угадывались очертания какого–то изваяния; на его каменном лице застыла маска злой ненависти, руки были угрожающе приподняты. Справа от статуи киммериец заметил ветхий пергаментный свиток, лежащий на тяжелой резной подставке черного дерева.
Первым делом он осмотрелся вокруг в поисках какого–нибудь оружия, однако, ничего подходящего ему глаза не попалось. По периметру комнаты в нескольких местах висели тяжелые, украшенные богатой вышивкой портьеры, за которыми в каменных стенах, видимо, скрывались глубокие ниши или же двери в другие помещения. Наугад отдернув одну из занавесей, Конан застыл на месте от представшей перед его взором удивительные картины. В центре ниши находилось кресло с высокой спинкой, инкрустированной слоновой костью и золотой рисунки, выполненные с большим мастерством, изображали гигантских змей, драконов и демонов. В самом кресле сидел не кто иной, как всесильный чародей Сиптах.
Его выбритый череп обтягивала желтая иссохшая кожа, рот был приоткрыт, а широко распахнутые глаза смотрели прямо в лицо киммерийца.
Конан поднял, было, кинжал, но, присмотревшись внимательнее, расслабил мышцы — чародей был явно мертв. Правда, потянув носом, киммериец не уловил запаха разлагающейся плоти, но подумалось ему, что колдун, то ли благодаря какой–то особой атмосфере внутри башни, то ли в силу своих заклятий, не сгнил, а высох изнутри, превратившись в мумию.
На плечах неподвижной фигуры лежало темно–зеленое, касавшееся пола одеяние, высохшие костлявые пальцы сжимали крупный необработанный прозрачный камень, светившийся изнутри неярким ровным сиянием. Несомненно, это и был тот волшебный кристалл, ради которого привел своих людей на остров Сиптаха капитан Гонзаго.
Конан осторожно приблизился. На первый взгляд, кристалл не представлял собой ничего особенного. Камень как камень, похож на, горный хрусталь, вот разве что этот исходящий из него внутренний свет. Сколько же людей мечтали обладать этим сверкающим осколком, сколько было при этом потеряно жизней! Какой–то неведомый колдун заключил в этот камень демонов, владевших таинственными, страшными и могущественными силами Киммериец понятия не имел, как вызвать их оттуда, да и не очень–то жаждал это знать, ибо жизнь давно приучила его к тому, что колдовское знание опасно. Ничего хорошего от любой вещи, хоть как–то связанной с чародейством, ждать не приходилось.
Невеселые размышления Конана внезапно нарушил какой–то посторонний звук. Резко обернувшись, он увидел, что к нему, вытягивая когтистые лапы, ковыляет тот самый жуткий монстр, которого он оставил недвижимым — и, как думалось, мертвым, — на верхней галерее. Видимо, тварь оказалась куда более живучей и нашла в себе силы спланировать через проем в нижнее помещение. В груди чудовища по–прежнему торчала рукоять кинжала, в плече — древко стрелы. Разумеется, здесь не обошлось без колдовства; ни один человек или существо из плоти и крови, имея такие раны, выжить бы не смог.
Крылатая тварь, злобно шипя, приближалась к безоружному варвару. Конан лихорадочно огляделся и, схватив тяжелую деревянную подставку, с которой упал пергаментный свиток, обрушил ее на голову монстра. От сильного удара оружие киммерийца разлетелось на куски, тварь же пошатнулась и отпрянула назад, но уже через мгновение, тряся головой, снова пошла в атаку. Череп у нее был проломлен, из жуткой раны ручьем хлестала кровь, но она двигалась и была еще опасна. Киммерийца поразила невероятная живучесть этого страшного создания — похоже, в схватке с поистине бессмертной тварью ему не устоять. И вдруг, словно дар Митры, в голове варвара блеснула спасительная мысль.
«Ну, что ж, почему бы не попробовать?» — решил он.
Отступив на несколько шагов, Конан проскользнул в нишу, где восседала в кресле мумия стигийского колдуна, и, выхватив из костлявых пальцев светящийся кристалл, швырнул его в приближающегося монстра.
Однако, как ни точен был бросок Копана, истекавшая кровью тварь сумела увернуться, а кристалл, описав в воздухе широкую дугу, ударился о каменный пол и, с ослепительной вспышкой, разбился на мириады мелких осколков. В тот же миг монстр, уже тянувший страшные когти к горлу киммерийца, дико взвыл и, как подрубленный, свалился на пол.
Дальше произошло невероятное: тело чудища вспыхнуло, и сквозь клубы повалившего дыма варвар увидел, как крылатая тварь обращается в прах — именно так разлагался бы любой труп, но только в тысячу раз медленнее. Но сейчас все закончилось стремительно, и вскоре на полу, повторяя очертания крылатого тела, осталась горстка серого пепла, в которой лежали нетронутые колдовским пламенем кинжал киммерийца и стрела.
Солнце уже стояло высоко в небе, когда над парапетом башни Сиптаха показалась голова Конана. На лице варвара запеклись потеки крови, грудь и плечи были исполосованы глубокими ранами.
Он махнул рукой товарищам, которые оставались внизу, и сбросил с перил веревку, связанную из висевших в нижнем помещении занавесей; на конце веревки болталась небольшая, прикрытая сверху корзина. Затем киммериец спустился сам, взметнув при приземлении кучу пепла. Костер, разложенный пиратами у подножья башни, уже погас, и угли остыли.
— Ну, что уставились? — хриплым голосом рявкнул Конан остолбеневшим пиратам. — Хоть бы кто догадался поднести своему вожаку глоток воды!
Со всех сторон к киммерийцу потянулись фляги с вином — пираты хорошо знали, чем предпочитает смачивать пересохшую глотку их командир. Конан с жадностью припал к вину, утоляя первую жажду. Подняв голову, он заметил, что среди пиратов стоит аргосец Борус, под чьим началом оставался парусник.
— После того, как двое парней, которых Гонзаго прислал за инструментами, рассказали мне, что творится на берегу, я решил, что неплохо будет подойти к логову колдуна со стороны моря, — сказал Борус. — Но расскажи скорей, что случилось с тобой в башне?
— Все расскажу, дайте только перевязать отметины этой проклятой твари!
Недолгое время спустя киммериец сидел на поваленном стволе пальмы и, запивая красным барахским вином огромные куски хлеба с сухим сыром, вел свой рассказ.
— Я и охнуть не успел, а тварь уже обратилась в прах! Наверное, такие чудища бродили здесь в давние времена, на заре мира, когда и человека–то еще не было, а Сиптах оживил ее своим заклятьями, чтобы использовать как стража от непрошеных гостей. Колдун давно сдох, а монстр продолжал, подчиняясь колдовству, выполнять его волю.
— А это, — указывая на корзину, разочарованно протянул Абимаэль, — это все, что тебе удалось найти в башне?
— Да нет, там есть еще мебель и ковры, но их ведь в корзине не спустишь. Только чем ты недоволен, Абимаэль? По–моему, здесь хватит не только на щедрую плату каждому, но еще и на добрую попойку в Тортаже останется!