Но разговор получился пустой. Рая, по-видимому, не пыталась что-либо утаить, но ничего относящегося к делу Левицкого просто не знала.
- Да, ездила на праздники за город с компанией из института, ну, из этого, где время изучают... Они пригласили, народ хороший, почему не поехать? Не одна ездила, со своим молодым человеком, его тоже пригласили. А он тоже здесь, в парикмахерской работает, он мужской мастер. Ну, гуляли по лесу, выпили немножко, танцевали. Пели много, там одна девушка с гитарой была, она хорошо поет. Роберт вот тоже хорошо поет и песен много знает. Нет, он там ни с кем не в дружбе, это его за компанию со мной пригласили... нет, ни с кем он особенно не разговаривал. Он только пел много. Насчет песен, правда, немножко поговорил с Лерой, с этой, у которой гитара. Нет, почему одна? Был с ней молодой человек из их же института, интересный такой, Аркадий. Ой, да Роберт ни с кем вообще не разговаривал, это я вам точно говорю. И с Аркадием не говорил... Нет, откуда он его может знать? Я и сама-то его впервые увидела там, за городом. А если вы Роберта в чем подозреваете, то, безусловно, зря! Он знаете какой мастер, его везде ценят,- вот, видите, в газете про него написано и портрет напечатан. Да, он интересный, все говорят. На Раджа Капура? Ой, что вы, даже ни чуточки! Усы - ну, мало ли у кого усы!
Фотография в газете была достаточно четкой, и Линьков сам видел, что никакого сходства с Раджем Капуром у Роберта нет. Да и вообще Роберт и Рая никакого касательства к делу, по-видимому, не имеют, и время на разговор потрачено впустую. Надо еще зайти к соседке Левицкого, показать ей фотографию:
Анна Николаевна с минуту вглядывалась в фотографию, потом поджала губы и замотала головой.
- Не он это совсем! - убежденно заявила она.
- Вы уверены? Снимок ведь довольно нечеткий...
- Да чего уж! И лицо непохоже и рост. Этот вон какой верзила, одного роста с Аркадием, не видно разве? А который приходил, тот был маленький, плюгавенький такой. Нет, вы даже не сомневайтесь, это вовсе не тот...
Все верно - Роберт на фотографии стоял рядом с Аркадием, и рост у них был одинаковый, а ведь у Аркадия - 1,87! Нет, дело ясное, эта ниточка оборвалась...
Линьков медленно брел по проспекту Космонавтов, приближаясь и магазину "Радиотовары". Он был недоволен собой. Очень недоволен. Возможно, с точки зрения профессиональной он вел себя, в общем, правильно... хотя и это спорно, очень спорно... А как человек и, значит, как следователь, оказался не на высоте... мягко выражаясь.
Он еще вчера понял, что не может говорить со Стружковым по-прежнему и что Стружков это отлично видит. Он и сейчас не верил в виновность Стружнрва, то есть в какое-либо злонамеренное его участие в гибели Аркадия Левицкого. Но со всех сторон ему подсовывали эту версию, а после разговора с начальством он был вынужден предпринять какие-то шаги - и сразу почувствовал, что уже не .может непринужденно и искренне беседовать со Стружковым. Именно это и было плохо, глупо, нелепо. Ну, проверил алиби, что ж, это необходимая формальность, и алиби вдобавок оказалось достаточно надежным. Зачем же после этого менять отношение и человеку? И ведь не отношение даже - в том-то и дело,- а манеру обращения! В виновность не веришь, а своим поведением даешь понять, что начал подозревать. Это же глупо, это жестоко... человек пережил тяжелое потрясение... Да и в интересах следствия нельзя было так вести себя... А уж сегодня!
Действительно, сегодняшний разговор в институте обернулся совсем как-то неудачно. Стружков сказал, что разговаривал вчера с Лерой, а потом ходил к этому самому Раджу Капуру, он же Марчелло. Ну и что? Лера сама к нему прибежала, это естественно. "Радж Капур" - это ведь линия, которую Стружков же и вытянул на свет. И вообще он все время сам анализирует дело, вдумчиво анализирует, интересно, надо признать! Вот и надо пользоваться его помощью да благодарить за это, а не напускать на себя официальную холодность и загадочность. Линьков сморщился и замотал головой, вспомнив, какие глаза были у Бориса...
"Чего я уж так? В конце-то концов, что я особенного сказал Стружкову? успокаивал он себя, ничуть не веря этим дешевым аргументам. - Только дал понять, что не одобряю его самостоятельные действия... и ведь очень осторожно... даже не столько словами, сколько интонацией, взглядом..."
Марчелло сначала перепугался до смерти, зубами клацал и все допытывался: за что его?.. Линьков знал, что Борис не упоминал о смерти Аркадия, но теперь пришлось об этом сказать, а то у Марчелло мозги работали явно не в том направлении: он все насчет торговли пленками опасался.
- То есть когда же это он умер? - изумился Марчелло, выслушав лаконичное сообщение Линькова. - Я же вчера вечером имел разговор с одним его приятелем, и ничего такого... Он от меня, выходит, скрыл?! Извиняюсь, конечно, а вы этого приятеля знаете? - Марчелло вдруг оживился и зубами клацать перестал. - Борис его зовут, такой крепкий парень, чувствуется, что спорт любит... Ну, такой он, в общем, на вид культурный, одет, правда, так себе, без особого понимания...
Линьков выслушал эту кратную характеристику Бориса, потом сказал, что знает такого. Марчелло посоображал чуточку, потом приоткрыл дверь фанерной клетушки, исполнявшей роль директорского кабинета, выглянул в проход между ящиками и, вернувшись, доверительно наклонился к Линькову.
- Я с вами кой о чем поделиться хочу, товарищ следователь, - хриплым полушепотом заговорил он. - Вот этот Борис, вы подтверждаете, работал совместно с Левицким, да? Теперь Левицкий вроде как убит, я так понял?
- Не так, - разъяснил Линьков, - Ведется следствие. Причины и обстоятельства смерти Левицкого еще не установлены.
- Так на так выходит! - с азартом сказал Марчелло. - Непонятно, да? Вот то же самое и мне непонятно, чего этот Борис крутит? Нет, ну скажите, чего?
Ежели у тебя друг-приятель скончался, ты что можешь? Ты горевать можешь, да?
Семью можешь утешать, поскольку у ней горе. Но не ходить выпытывать людей! И с таким подходом, видите? Словно бы и ничего, приходит, совсем о другом говорит, а сам-то!
- Левицкий не просто умер, - сказал Линьков, - а при невыясненных обстоятельствах. Меня лично не удивляет, если его ближайший друг и сотрудник тоже пытается выяснить, что и как случилось.
Марчелло облизал сухие темные губы. Глаза его снова стали настороженными и тревожными.
- Это вы правильно сказали, безусловно! - вкрадчиво заговорил он. Выяснить - это, конечно, всякому хочется. Но весь вопрос - как выяснить! А у этого Бориса подход не тот! Почему не тот, сейчас все отмечу. Первое, значит, это то, что он про смерть промолчал. Это как понимать? У тебя друг скончался, да? - Марчелло произнес раскатисто: "дрруг". - А ты, похоронить его не успели, цирк устраиваешь? А второе - это я вам еще не объяснил - он про свое местожительство скрыл!
- То есть как скрыл? - недоверчиво спросил Линьков. - Не захотел вам сообщить свой адрес, что ли?
- А я его адресом нисколько даже не интересовался! - заявил Марчелло. А вот как было! Я это иду с ним, и заговорили мы конкретно о том самом, о чем и с Левицким в последний-то раз. И вот тут - третье! Поняли? До второго пункта, до адреса то есть, я еще дойду, но раньше - третье! Я с ним, значит, делюсь, как с человеком, что мне Левицкий сказал насчет своих осложнений с близким другом. А Борис, представляете, как услыхал про это, так зеленый стал - аж глядеть на него муторно. Я подумал: у него сердце больное... - Марчелло саркастически хмыкнул, - А выходит, что никакое тут не сердце.
- Что же именно выходит, по-вашему? - с ледяной вежливостью спросил Линьков.
- Как же это - что? - торжествующе сказал Марчелло. - Не сердце, значит, его забеспокоило в тот момент, а совесть! Совесть у него определенно нечистая.
Гарантия! Что он с Левицким сделал, мне, конечно, неизвестно. Но только есть у него на совести какое-то дельце насчет Левицкого, это даже спорить не приходится. И опять же с местожительством. Значит, когда у нас этот разговор произошел, то Борис до такой степени переживать начал, что я уж думал, он на ногах не устоит. Но как я сказал насчет сердца, он сразу встряхнулся, понял, видать, что я его раскусил. И говорит, через силу так, зубы сцепивши: "Ну, я пошел!" И чуть не бегом в подворотню. А мне подозрительно стало, думаю: как же так, говорил, что живет на Березовой, а сам куда? Стал я в подворотне, курю, в щелку на воротах смотрю. Пять минут простоял, не больше, - гляжу, идет Борис. А живет он, верно, на Березовой, я уж поинтересовался, проследил...
- Все факты, о которых вы сообщили, можно истолковать иначе, - сухо сказал Линьков. - Стружков умолчал о смерти Левицкого, чтобы не испугать вас этим известием и выведать побольше подробностей. Волноваться он мог не потому, что испытывал угрызения совести, а потому, что гибель друга выбила его из колеи. А нырнул он в чужой двор уж наверняка не для того, чтобы скрыть от вас свой адрес: да ведь вы его и не пытались узнать...
- А зачем же тогда? - хмуро спросил Марчелло.
Линьков встал.
- Зачем? Ну мало ли зачем? Например, ему могло надоесть общение с вами! - небрежно сказал он, с мстительным удовлетворением глядя, как перекосились темные губы Марчелло.
"Совсем вы что-то расклеились, товарищ Линьков, распустились, как цветочек!
- думал он, шагая по улице. - Личные мотивы в вашем поведении явно выдвигаются на первое место в ущерб делу. Непременно вам понадобилось воспитывать этого паршивца Марчелло, а все почему: потому, что затронули Стружиова, к которому вы питаете такие сложные чувства... Вы, значит, питаете, а кто другой его трогать не моги! Ах, блюститель справедливости, страж закона!" Линьков даже замычал от презрения к себе и яростно мотнул головой.
Он шагал, никого не видя, и вдруг остановился, словно на столб налетел:
перед ним стояла Нина Берестова. Линьков растерянно поглядел на нее и не сразу сообразил, что находится в двух шагах от проходной института.
- Вы к нам? - спросила Нина.
Она опять глядела мимо него и думала о чем-то своем.
- Да... - неловко пробормотал Линьков. - Надо кое с нем еще поговорить...
- С кем, если не секрет? - вдруг спросила Нина.
Линькова удивил не столько вопрос, сколько интонация и взгляд Нины. Она теперь смотрела в упор на него, смотрела не то с надеждой, не то со страхом.
- Да вот... с Чернышевым... - пробормотал Линьков, уступая этому взгляду. - Такое впечатление, что он знает о чем-то, но почему-то не говорит...
- Это можно сказать не только о Чернышеве! - вдруг вырвалось у Нины.
Линьков изумленно, почти испуганно взглянул на нее. Нина побледнела, глаза ее потемнели и расширились. Какое-то мгновение они молча глядели друг на друга, потом Нина резко отвернулась.
- Не придавайте значения тому, что я сказала! - быстро проговорила она и, не глядя на Лииькова, толкнула дверь проходной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
С утра меня вызвал Шелест и заявил, что он-де все понимает и мне сочувствует и институту в целом тоже сочувствует, поскольку потеряли мы такого сотрудника - можно сказать, цены Левицкому не было, и вот замены ему тоже не сыщешь.
- Но все же сыскали? - спросил я довольно-таки хамским тоном, надо признаться.
Шелест глянул на меня, поморщился, но, видно, понял, что мне сейчас море даже не по колено, а максимум по щиколотку.