Женщина одевалась при распахнутом настежь окне. Утро стояло холодное, но морозный воздух приятно пощипывал лицо, пробегая мелкой рябью по всему телу. Она слегка пошлепала себя по лицу, чтобы придать ему приятный цвет и успокоить напряженные до предела нервы. Сегодня все время хотелось петь. И она пела, принимая ванну, а голос в клубах пара от текущей из крана горячей воды звучал мощно и сочно. Позже, стоя перед открытым окном, наклонилась и, слегка покачиваясь, дотянулась пальцами до носков, потом выпрямилась и подняла руки над головой.
Можно даже позволить такую роскошь, как свежее белье. Понимая, что проявляет немыслимую расточительность, вынула из ящика под туалетным столиком аккуратно сложенную стопку, только что доставленную из прачечной.
Зеленое платье, принесенное из химчистки, выглядит как новое, хотя и носилось всю прошлую зиму. И длина в самый раз. Женщина отпорола портившие вид бирки и сбрызнула платье духами, чтобы отбить запах химчистки.
Она ощущала себя с головы до ног заново родившейся благодаря переполнявшей сердце радости, а телу под одеждой было удивительно тепло и уютно. Вымытые и уложенные накануне волосы зачесаны за уши без пробора, как у одной из любимых актрис.
Она представила лицо мужа, его глаза и забавную улыбку от уголка рта до уха. Взгляд из-под полуопущенных век и приподнятую бровь. Вот он протягивает руки: «Любимая, ты выглядишь потрясающе, просто сногсшибательно!» От этих мыслей странно защемило сердце. Да бывает ли на свете такое счастье… Некоторое время она стояла перед окном и улыбалась, вдыхая полной грудью воздух, а потом сорвалась с места и побежала вниз по лестнице, распевая во весь голос. Ее песенку из гостиной подхватил сидевший в клетке кенар. Женщина, смеясь, посвистела птичке и угостила кусочком сахара, как обычно делала по утрам. Кенар подпрыгивал на жердочке, после купания перышки на головке распушились, а глазки-бусинки весело поблескивали. «Славненький мой», — умилилась она, отодвигая покрывало, чтобы солнечные лучи падали на клетку.
Прижав палец к губам, она с улыбкой осмотрела комнату, разгладила несуществующую складочку на подушке, поправила картину над каминной полкой и смахнула крошечную пылинку с пианино. С фотографии, что стояла на письменном столе, смотрел муж, следил взглядом, как она со смущенным видом ходит по комнате. Будто и правда находился рядом. Вот сейчас погладит выбившуюся из прически прядь волос, станет перед зеркалом и примется мурлыкать любимую песенку. Нужно непременно украсить комнату цветами, подумала женщина и тут же представила, какие именно цветы купит и как расставит. Конечно же, нарциссы или розовато-лиловые тюльпаны.
В столовой зазвонил телефон. По правде говоря, комната была всего одна, но ее перегородили ширмой и одну половину назвали столовой.
— Алло! Да, это я. Нет, дорогая, никак не смогу. Да-да, он сегодня возвращается. Около семи. Ах, ты не понимаешь, у меня еще куча дел! Нет, приятно думать, что в запасе целый день. И вовсе не глупо, Эдна. Вот выйдешь замуж, тогда узнаешь. А в кино сходим на следующей неделе. Я тебе позвоню. Пока.
Пожав плечами, она положила трубку на рычаг. Вот смешные люди! Будто можно куда-то пойти или найти другое занятие, когда в семь часов домой возвращается муж. Еще две недели назад она решила, что не станет намечать никаких дел на этот вторник. Пусть он приедет только вечером, какая разница? Этот день целиком посвящается ему одному.
Минув крошечный пятачок, словно в насмешку именуемый холлом, она прошла на кухню. Так хочется ощутить собственную значимость, показать, что ты хозяйка дома, намеревающаяся дать необходимые распоряжения прислуге. Но лицо предательски расплывается в счастливой улыбке, и в уголках рта появляются ямочки.
Женщина уселась на кухонный стол и принялась болтать ногами, а миссис Кафф со списком в руке стояла напротив в ожидании указаний.
— Знаете, миссис Кафф, я вот тут подумала… Муж обожает седло барашка. Что скажете?
— Да, мэм, хозяин всегда с удовольствием ест баранину.
— А не слишком ли это расточительно? Седло барашка очень дорогое?
— Но ведь всю неделю мы жили в высшей степени экономно, верно?
— Вы читаете мои мысли, миссис Кафф. Сегодня на обед обойдусь вареным яйцом и консервированными фруктами. Этого вполне достаточно. Зато вечером, когда управитесь с седлом барашка, может, приготовите и гарнир, что к нему полагается? Да, картофельное пюре, как он любит, а еще брюссельская капуста и заливное.
— Хорошо, мэм, прекрасный выбор.
— И еще, миссис Кафф, можем мы себе позволить рулет с начинкой из повидла? Все очень удивляются, когда обнаруживают внутри повидло.
— Как прикажете, мэм.
— Думаю, он вернется страшно голодный из этого кошмарного Берлина. Ну, вроде я ничего не упустила, как по-вашему? Господи, кажется, со дня его отъезда прошло не три месяца, а три года.
— Да, мэм, без вашего супруга дом опустел. Вот он вернется, и все пойдет по-другому.
— Ведь он всегда такой веселый, правда, миссис Кафф? Никогда не хандрит и не сидит с унылым видом, как другие мужчины.
— Прошу прощения, мэм, я еще кое-что вспомнила. Нам нужно купить «Ронук».
— Ни разу не видела его в плохом настроении. Как вы сказали, миссис Кафф? «Ронук»? Средство для мытья раковин?
— Нет, мэм, для полов.
— Постараюсь не забыть. Значит, договорились: вареное яйцо на обед и седло барашка вечером на ужин.
Она поднялась наверх, чтобы еще раз проверить туалетную комнату. Там должна быть идеальная чистота.
— «Однажды тебя я встречу в сиянии лунного света», — напевала женщина, открывая шкафы с одеждой. Что, если мужу захочется надеть один из костюмов, а он окажется невычищенным? На крючке висела старая потертая кожаная куртка, слишком убогая для Берлина. Она провела пальцами по рукаву, уткнулась лицом в автомобильную кепку, сохранившую запах одеколона, которым он обрызгивал волосы.
На стенке висела криво приколотая канцелярской кнопкой ее собственная фотография с загнувшимися краями. Женщина сделала вид, что не замечает неприятных деталей. Муж так и не удосужился купить рамку и взять фотографию с собой в Берлин. «Думаю, мужчины мыслят совсем не так, как женщины», — убеждала она себя и вдруг закрыла глаза и замерла на месте. Внезапно, подобно захлестнувшей с головой морской волне, пронизанной солнечным светом, пришло удивительное озарение: не пройдет и десяти часов, как муж действительно вернется домой и сядет рядом. Снова вместе. Ведь они по-настоящему любят друг друга, и только это одно и имеет значение.
Она украсила обе комнаты цветами и даже отодвинула в сторону ширму, отделяющую столовую, чтобы комната казалась просторнее. Кенар в клетке по-прежнему весело щебетал. «Пой громче, голубчик, сколько хватит сил!» Казалось, весь дом наполнился радостной мелодией, рвавшейся на свободу из трепещущего сердечка маленького певца. Счастливое щебетание непостижимым образом переплелось с бежавшим по ковру золотистым лучом, что вычерчивал прощальный затейливый узор перед закатом.
Женщина поправила кочергой дрова в камине и стряхнула пепел на каминной решетке. Сегодня вечером она сделает то же самое и вспомнит этот момент, когда еще была одна. А вечером задернут шторы и зажгут светильник, и кенар затихнет в своей клетке. Муж сядет, развалившись, в кресле у камина, вытянет ноги и станет с ленивым видом наблюдать за ней. «Хватит суетиться, — скажет он. — Иди ко мне». А она с улыбкой положит руки ему на колени и подумает: «Еще днем я была одинокой, и теперь вот в памяти всплывает тот уже далекий момент». И мысль эта будет сладкой, как тайный грех. Обняв колени, она смотрела на огонь в камине, трепеща как дитя от радостного возбуждения при воспоминании о большом и очень дорогом флаконе с солями для ванны, который купила сегодня утром и поставила мужу на туалетный столик рядом с вазой с цветами.
Раздался резкий звонок телефона, и женщина тяжело вздохнула. Так не хотелось уходить от камина, отрываться от сладостных мечтаний и тратить время на вымученный разговор с человеком, который тебе абсолютно безразличен.
— Алло, — произнесла она в трубку.
На другом конце послышались сдавленные рыдания. Кто-то, не в силах совладать с собой, безутешно плакал.
— Это Мэй… Не могла не позвонить тебе. Мне так плохо. — Голос оборвался, и снова послышались судорожные всхлипывания.
— Господи, да что случилось? Говори толком! Как тебе помочь? Ты заболела?
Наступила короткая пауза, после которой Мэй заговорила чужим глухим голосом:
— Фред. Все кончено. Мы расстались. Он разлюбил меня и требует развода. — Мэй будто задохнулась и снова разразилась горькими, рвущимися из самого сердца безудержными рыданиями.
— Бедная ты моя! — воскликнула женщина. Слова подруги вызвали изумление и ужас. — Какой кошмар! Нет, не верю, чтобы Фред… Какая-то нелепость!
— Ради Бога, приезжай скорее! — умолял голос на другом конце провода. — Кажется, я схожу с ума. Сама не понимаю, что делаю.
— Конечно! Немедленно выезжаю.
Она начала одеваться, стараясь заглушить эгоистичное раздражение, вызванное необходимостью оторваться от камина и книги, что начала читать, отказаться от мысли выпить чая с тостом и других приятных вещей, составляющих прелесть ожидания. Женщина заставила себя думать об убитой горем Мэй, счастье которой рухнуло в одно мгновение. Теперь остается только плакать от собственной беспомощности.
Пришлось взять такси. Но ведь, в конце концов, Мэй — лучшая подруга, да не такие уж большие и деньги. Тут она вспомнила, что напрочь забыла о просьбе миссис Кафф купить «Ронук». Вот черт! Ну ладно, как-нибудь обойдутся… И потом миссис Кафф пришлась по душе идея приготовить седло барашка… Где сейчас муж? Может, пересекает Ла-Манш? А вдруг его мучит морская болезнь? Любимый мой… Нет, надо подумать о Мэй. Да, разумеется, в жизни случаются ужасные вещи… Ну, слава Богу, приехала. И дорога обошлась всего в шиллинг. Правда, домой придется возвращаться на автобусе.
Мэй лежала на диване лицом вниз, зарывшись головой в подушки.
Она опустилась рядом на колени, гладя подругу по плечу и бормоча бесполезные слова утешения.
— Мэй, милая, перестань плакать. Только зря себя изводишь. Ну же, прекрати! Возьми себя в руки!
Мэй подняла голову. Распухшее, искаженное горем и обезображенное слезами лицо представляло ужасное зрелище, не предназначенное для посторонних глаз.
— Не могу, — прошептала Мэй. — Тебе не понять. Будто в сердце всадили нож. А перед глазами лицо Фреда, когда он сказал, что больше меня не любит. Такое холодное, безразличное… Словно вовсе и не он, а какой-то чужой мужчина.
— Нет, Мэй, это просто невероятно! С чего это Фреду вдруг взбрело в голову, что он тебя разлюбил? Наверное, напился в стельку. Да нет же, быть не может. Это неправда.
— Правда. — Мэй рвала на полоски носовой платок и кусала концы. — И случилось не вдруг, а тянулось долгое время. Просто я не говорила. Никому и словом не обмолвилась. Все надеялась и молила Господа, чтобы подозрения оказались пустой фантазией. Но в глубине души понимала, что дело плохо.
— Ах, бедненькая! Подумать только, я и представить не могла…
— Неужели не понимаешь, что о некоторых вещах не говорят? Слишком уж они личные. Я лишний раз вздохнуть боялась, все надеялась, что если буду молчать, дурные предчувствия не сбудутся.
— Да, понимаю.
— Но сегодня, когда рассеялись последние сомнения, вся боль и страхи, которые я так долго держала в себе, вырвались наружу, и мне необходимо выговориться.
— Ах, Мэй, милая моя! — причитала женщина, беспомощно оглядываясь по сторонам, будто собираясь встать и передвинуть что-то из мебели, в надежде помочь подруге и исправить положение. — Вот скотина! Грубое животное!
— Ах нет, он хороший! — устало возразила Мэй, обессилев от рыданий и тупо глядя перед собой. — Просто Фред такой же, как все мужчины. Все они одинаковые и ничего не могут с собой поделать. Я его не виню. Только злюсь на себя, что была дурой и так сильно любила.
— И давно ты знаешь?
— С того дня, как он вернулся из Америки.
— Но, Мэй, милая, ведь с тех пор прошло восемь месяцев. Не хочешь же ты сказать, что все это время молча терзала себя? Нет, это невозможно!
— Господи, эти восемь месяцев показались целой вечностью! Не знаю, способна ли ты хоть на минутку представить адские муки, через которые мне пришлось пройти. Вечные сомнения, сбивающие с толку подозрения, и при этом приходится делать вид, что все хорошо. Тщетные попытки угодить Фреду, не замечая пренебрежительного отношения, превратить себя в рабу в надежде, что, может быть, он ко мне вернется. Восемь месяцев страданий и унижения…
— Ах, если бы я могла помочь! — воскликнула женщина и тут же подумала: «Нет, в жизни с людьми подобные вещи не происходят. Так бывает только в пьесах».
— Да разве тут поможешь? — всхлипнула Мэй. — Это надо пережить в одиночку. Каждое мгновение оставило в сердце неизгладимый след, и все они болят, как выжженное огнем клеймо. Да-да, с первого мгновения до последнего.
— Послушай, Мэй, но почему после Америки произошли такие перемены?
— Потому что разлука меняет мужчину. Пойми же, вдали от меня Фред забыл о прежнем желании быть вместе, а уж потом был готов забыть и все остальное. Другой образ жизни, встречи с новыми людьми.
— И все же…
— Как только он вернулся, я сразу поняла, почувствовала сердцем. Не могу описать словами, что именно изменилось. Ничего бросающегося в глаза. Так, всякие мелочи в разговоре, манере держаться. Даже голос стал другим, громче. Фред заговорил как человек, пытающийся скрыть какую-то тайну. Понимаешь? Я заметила это в первый же день, но из последних сил старалась отбросить в сторону подозрения, а сердце все ныло и ныло до сегодняшнего дня. И теперь я наконец поняла, что хотела скрыть от себя самой.
— Он встретил другую женщину?
— Да… — Голос Мэй задрожал, а глаза наполнились слезами. — Да, конечно, у него есть другая женщина, только дело не в ней. Ему опостылела наша жизнь, наш дом и я. Да вообще все, что связано с прошлым. Фред хочет от него избавиться. Не надо больше ни семейных уз, ни дома. Говорит, что снова вернется в Америку.
— Ну, Фред! Не ожидала! Ведь когда я вас видела вместе, не было никаких признаков. Ни единого намека на разрыв. Бедняжка Мэй!
Несмотря на полные жалости слова и попытки утешить подругу, женщина осознавала, что не способна пробудить в своей душе искреннее сочувствие к Мэй, а слезы подруги начали вызывать раздражение, смешанное с презрением, и справиться с ними было нелегко. Глянув на часы, она подумала: «Вряд ли я могу понять переживания Мэй, ведь со мной ничего подобного не случится».
— Не знаю, как жить дальше! — причитала Мэй. — Кому еще на долю выпали такие страдания? Нет, терпеть дальше не хватит сил. Пережить страшные восемь месяцев, чтобы дождаться сегодняшнего дня, когда все рухнуло.
— Не плачь, милая, — утешала подругу женщина, а в голове вертелась назойливая мысль: «Господи, неужели она еще раз заведет свою песню? Нет, это слишком. Кроме того, уже достаточно поздно».
— Послушай, а не выпить ли тебе хорошую порцию бренди с содовой? — ласково предложила она Мэй. — Голова-то, наверное, разламывается от боли. Поднимись-ка лучше наверх да прихвати бутыль с горячей водой и прими пару таблеток аспирина. А главное, постарайся все выкинуть из головы…
Мэй улыбнулась сквозь слезы:
— Действительно веришь, что это поможет? Впрочем, все нормально, не тревожься обо мне. Тебе пора домой… Ведь сегодня вечером возвращается муж, так? А я только сейчас вспомнила.
— Да, — безразличным тоном откликнулась женщина, стараясь не выставлять напоказ свою радость, и, чтобы хоть немного загладить вину перед Мэй, взяла ее за руку и заговорила проникновенным голосом: — Если бы ты только знала, как я за тебя переживаю. Но как облегчить твое горе? Какой жестокой бывает порой жизнь, сколько позора и страданий обрушивает на наши головы! Господь не должен допускать такой кошмар. Мерзкий убогий мир, и зачем мы только родились на свет… — На глаза навернулись слезы, и теперь подруги сидели, обнявшись, на диване. А сердце трепетало от рвущейся наружу неуместной радости, и перед глазами стояло лицо мужа: «Господи! Как же я счастлива!»
Стрелки часов показывали половину седьмого, и она стала собираться домой.
— Конечно, я непременно навещу тебя завтра. — Что, если поезд прибудет раньше времени? Женщина с трудом сдерживала улыбку, не желая обидеть Мэй. — Как себя чувствуешь, хорошая моя? Можешь остаться одна?
Не дожидаясь ответа, она стала надевать пальто и шляпку, осмотрелась в поисках сумочки, уже не в силах унять дрожь и совладать с радостным волнением.
— Спокойной ночи, милая. — Она нежно поцеловала подругу, погладила по распухшему от слез лицу, при виде которого вдруг возникло безумное желание расхохотаться. «Как подло с моей стороны», — мысленно упрекнула она себя, лихорадочно подыскивая подходящие слова утешения. Всего через полчаса она увидится с мужем, прильнет к нему, позабыв обо всем на свете, пьяная и поглупевшая от бьющего через край счастья. Уже стоя на пороге, с сияющим лучезарной улыбкой лицом, она сказала: — Все наладится. Любая боль в конце концов проходит.
В четвертый раз она разводила огонь в камине, вонзая щипцы в тлеющие угли. Искры разлетались в стороны и падали на ковер, но женщина ничего не замечала. Время от времени она вскакивала со стула, поправляла цветы, садилась за пианино и начинала наигрывать какую-то мелодию, но снова срывалась с места и бежала к окну. Отдергивала шторы, в надежде услышать шум подъехавшего к дому такси.
Как лучше его встретить? Может, склониться над камином или полулежа в кресле? Или поставить граммофонную пластинку, когда он войдет? Часы в столовой пробили восемь. Нет, не может быть! Они наверняка спешат.
— Миссис Кафф, который час? — крикнула она в сторону кухни.
— Девятый, мэм. Ужин пропадает.
— Можно сделать так, чтобы он не остыл?
— Можно-то можно, только мясо перестоит и овощи переварятся. Вряд ли такое блюдо доставит удовольствие вашему супругу.
— Не пойму, миссис Кафф, почему он задерживается. Звонила на вокзал, и там сказали, что поезд прибыл точно по расписанию, без пятнадцати семь. Что же могло случиться?
Кусая ногти, женщина прошла из столовой на кухню. Господи, только бы не сделалось дурно. Если бы муж решил приехать более поздним поездом, непременно дал бы знать.
— Он так проголодается, что съест все на свете, даже если блюдо подгорит до углей, — утешила она прислугу. Самой есть не хотелось. Стоит прикоснуться к пище, и кусок застрянет в горле.
Вечно он витает в облаках, думала женщина. Наверное, забыл о времени. Такой недостаток присущ всем страстным натурам. И все же…
Она поставила пластинку, но песня вызывала раздражение, а голос Мориса Шевалье казался визгливым и нелепым.
Остановилась перед зеркалом. Что, если муж тихонько зайдет в комнату, станет за спиной, положит руки на плечи и прижмется лицом к ее щеке?
Закрыла глаза. Господи! Неужели такси? Нет, все тихо.
— Совсем не так, как я представляла. — Женщина упала в кресло и попыталась занять себя чтением. Бесполезно. Какой только чепухи не напишут в книгах! Разве может вызвать интерес жизнь несуществующих людей? Она снова подошла к пианино и принялась напевать популярный мотив «Однажды тебя я встречу в облаке лунного света».
Но пальцы не хотели слушаться, голос то и дело срывался на писк и не попадал в ноты. Кенар в клетке насторожился и завел свою песенку. Назойливые, терзающие слух звуки заполнили комнату. Господи, совсем оглушил! Женщина в раздражении накинула на клетку покрывало.
— Угомонись, маленький поганец! — сердито крикнула она. Утром песенка кенара звучала совсем по-другому.
Она еще раз помешала угли, воскрешая в памяти события прошедшего дня, как с тихой улыбкой стояла днем у камина и думала: «Буду вспоминать эту минуту».
Но кресло мужа по-прежнему пустовало, и комната выглядела унылой и безжизненной, а сама она превратилась в обиженную маленькую девочку. Вся съежилась, уголки губ горестно опущены, кусает кончики косичек и шепчет в платочек: «Какая несправедливость!»
Вскоре пришлось подняться наверх и еще раз привести в порядок лицо. В половине десятого она в очередной раз приготовилась встретить мужа, и вот теперь нужно снова подкраситься и припудрить нос. Как быстро стирается помада! Да, лучше убрать с лица волосы и причесаться по-новому.
Бросив напоследок взгляд в зеркало, она подумала, что начисто утратила чувство собственного достоинства. Впрочем, как все девушки в ожидании мужчины. Убогие и жалкие, как хвастающиеся друг перед другом птички. И хорошенькое улыбающееся личико, что смотрит из зеркала, вовсе не ее. Оно чужое и фальшивое. А на самом деле в этой комнате перепуганная девчонка, которой все равно, как она выглядит. Сердце готово вырваться из груди, и хочется лишь одного: выбежать на улицу и умолять его поскорее вернуться домой…
Вдруг женщина замерла. На сей раз к парадной двери действительно подъехало такси, и в замке повернулся ключ. В прихожей слышатся голоса, падают на пол чемоданы, и из кухни выходит миссис Кафф. Неужели и правда его голос? Мгновение она стоит без движения, будто невидимая рука сдавила горло и не дает дышать. И ноги обмякли и не желают слушаться. Хочется убежать, спрятаться, запереть за собой дверь. Потом волнение захлестывает с новой силой, и женщина выбегает из спальни. Стоя на лестнице, смотрит вниз, в прихожую, где склонился над чемоданом муж и возится с ключами.
— Миссис Кафф, эти вещи можно прямо сейчас отнести наверх, — обращается он к прислуге и, услышав на лестнице шаги, поднимает голову. — Привет, любимая!
Вот забавно, за месяцы отсутствия муж пополнел. Или все дело в пальто? И этот нелепый кусочек пластыря на подбородке. Наверное, порезался во время бритья.
Женщина спустилась вниз, стараясь улыбнуться, но почему-то засмущалась.
— Я так беспокоилась. Что случилось? Должно быть, страшно проголодался?
— А, опоздал на пересадку! Думал, ты догадаешься. Не беспокойтесь, миссис Кафф, я поужинал в поезде.
Как поужинал? Но ведь она планировала совсем не так.
Муж торопливо поцеловал ее, погладил по плечу, как маленькую девочку, и со смехом спросил:
— Ради всего святого, что ты сотворила с волосами?
Женщина улыбнулась в ответ, делая вид, что нисколько не обиделась на его слова.
— Просто вымыла голову, вот они немного и растрепались.
Супруги прошли в гостиную.
— Садись, погрейся с дороги.
Но он так и не сел, а принялся с ленивым видом расхаживать по комнате, позвякивая монетами в кармане.
— Ну так и знал: опять этот окаянный туман! Что за страна!..
— Разве сегодня на улице туман? — удивилась она. — А я и не заметила. — Наступила короткая пауза, и женщина стала рассматривать мужа. Да, он определенно потолстел и вообще изменился. — Как тебе понравился Берлин? — с глупым видом спросила она.
— О, изумительный город! Лондон не идет с ним ни в какое сравнение. Сама обстановка, люди, да и вообще совсем другая жизнь. Там умеют жить со вкусом. — При воспоминании о Берлине он улыбнулся, раскачиваясь на каблуках. А женщине стало страшно, что он мысленно представляет картины, которые ей никогда не суждено увидеть, перебирает в памяти занятия, о которых ей не узнать.
— Подумать только, — откликнулась она, люто ненавидя в душе Берлин, его жителей и весь их уклад. Слушать рассказы мужа о Германии не хотелось, но если он не выговорится, будет, пожалуй, еще хуже.
— Ох, Господи! — Он ударил себя по лбу. Глупый, заранее запланированный актерский жест, в котором нет ни капли искренности. — Совсем забыл. Мне нужно срочно позвонить друзьям в Берлин.
— Позвонить? — переспросила жена, чувствуя, как защемило сердце. — Милый, но ведь ты только оттуда вернулся.
— Я обещал. Очень важное дело, — отмахнулся муж, небрежно целуя в щеку. Будто хотел сказать: «Ну же, будь умницей». Он уже раздвинул шторы и, взяв телефонную трубку, стал называть номер. Цифры легко слетали с языка, даже не понадобилось заглядывать в записную книжку.
Женщина склонилась над камином. Она замерзла, хотя в доме было тепло, и страшно устала. Внутри расползлась странная пустота. Возможно, все дело в том, что она не ужинала.
Муж дозвонился до друзей и заговорил по-немецки. Поток отвратительных бессмысленных слов, которые нельзя понять. А еще он все время смеялся. Что же такого забавного сообщили немецкие друзья? Скорее бы закончилась их болтовня. Нет, похоже, беседе не видно конца. Наконец муж положил трубку и подошел к камину. Улыбающееся лицо раскраснелось.
— Ну, — обратился он к жене нарочито громким голосом, — расскажи, какие у нас новости? — Вероятно, решил, что пора проявить к ней внимание.
Женщина вдруг засмущалась и замкнулась в себе, понимая, в каком глупом положении оказалась. Вспомнилась Мэй со своим неверным мужем. Нет, эту историю лучше сейчас не рассказывать. Не надо торопиться, момент не слишком подходящий.
— Ах, да вроде ничего особенного и не произошло, — откликнулась она.
Муж рассмеялся и лениво зевнул.
— А как поживает старина кенар? — Он бросил равнодушный взгляд в сторону клетки. Судьба птички его не интересовала, и вопрос был задан, чтобы заполнить паузу.
— Прекрасно.
Позевывая, он развалился в кресле, и, глядя на супруга, женщина поняла, что это не фантазия и не игра воображения. Перемена заключалась не только в том, что он заметно потолстел. Нет, он весь как-то странно преобразился, стал другим.
Уставившись в пространство, принялся насвистывать какой-то мотив, а потом вдруг медленно отчеканил:
— Забавная штука время. Подумать только, вчера вечером я в этот момент еще находился в Берлине.
Жена вымученно улыбнулась, изо всех сил стараясь угодить, но невидимая рука уже вонзила в сердце острый нож и сейчас безжалостно поворачивала его в ране. А в голове вертелись слова: «Все будет хорошо. Любая боль проходит… любая».