- Если что, дави на тревогу. Двинули, Матрас.
Подобное состояние Артёма удивления у Коли и Бормоглота не вызвало - оба прекрасно знали, что в какой-то момент у всех скитающихся по Аномальным накапливалась масса вопросов, в конце концов кристаллизующихся в "Почему всё это?" и "Зачем всё это?". Ответы на эти вопросы человек мог получить только от себя самого - чужой опыт, при всех своих знаниях, всё же оставался чужим. Всё, что сталкеры могли сделать, так это предоставить Артёма себе самому, а там уж как повезёт.
Обратить безумный поток образов от всего увиденного за последние дни во что-то осмысленное упорно не получалось. Якушев разрывался от противоречивых желаний и мыслей. Ему казалось, что всё это происходит не с ним. Но больше всего его пугало осознание того, что по возвращении на Большую землю он будет ежеминутно вспоминать всё, что здесь увидел, и тогда уже та спокойная жизнь покажется ему такой же иллюзией, но только пресной и с невнятным смыслом. Здесь и сейчас смысл и цель просты - не умереть и вернуться за Кордон. Но каковы они на Большой земле?
Шорох дождя за окном затих, и комната окрасилась кровавыми закатными тонами. Шесть, теперь уже окончательно, мертвецов, сидящих у стены, воспринимались никак не людьми, пусть и мёртвыми, а скорее предметом обстановки. Чем-то вроде старой мебели, покорёжившейся от времени и сырости, брошенной за ненадобностью ушедшими в неизвестность хозяевами. Артём присел напротив них и задумался. Буря эмоций и мыслей в голове утихла, и на смену им пришло холодное равнодушие от осознания факта своего бессилия и невозможности повлиять на происходящее вокруг. Можно известись от сопереживания, сострадания и размышлений на тему, как же такое могло произойти, но в конечном итоге это не изменит ничего. Подумалось ему также, что у всех вопросов есть потрясающее свойство - их можно не задавать. Особенно оно ценно, когда заведомо известно, что ответа на них не будет.
Так бы и предавался он меланхолии, если бы не вызов Удальцова, приглашавший к столу. Артём вяло изрёк, что, дескать, скоро будет, и нехотя поднялся.
Но при выходе из комнаты он, неожиданно для себя самого, остановился в дверном проёме. Ему почудилось, будто он оставил в комнате что-то важное. Что-то ненужное сейчас, но такое, без чего в будущем обойтись будет невозможно. Артём медленно обернулся.
Каким-то образом Бормоглот проморгал едва заметное свечение, льющееся из-под бронекостюма одного из мертвяков. Скорее всего, в тот момент свечения не было, иначе кто-то из сталкеров, вне всяких сомнений, обратил бы на него внимание. По уму, Якушеву следовало бы позвать кого-то из старших, но, неожиданно для него самого, в нём взыграло упрямство. Захотелось показать им всем, что он тоже чего-то стоит и что-то может, тем более, что со стороны компа не было никаких указаний на присутствие в комнате чего-либо для здоровья неполезного. В поисках предмета, подходящего для того, чтобы выковырять источник свечения из под жмурьих одеяний, Артём наткнулся на старое топорище, валявшееся у подоконника.
Меньше, чем через минуту, он держал в руке странного вида предмет размером с грецкий орех, походивший на косточку какого-то тропического фрукта. Косточка была прозрачной, внутри неё играли разноцветные огоньки. Артёму померещилось, будто найденный им артефакт радуется тому, что его вынули из мертвячьей одежды. Датчик излучений компа по-прежнему молчал, но, невзирая на это, Якушев всё же положил "семечко" (так он решил окрестить находку) в один из миниатюрных контейнеров для хранения артефактов, которые Бормоглот в процессе рытья рюкзаков разбросал по полу. Старшим о находке он решил не рассказывать, полагая, что те её у него отберут, а этого ему очень не хотелось - ощущение, что эта вещь в будущем станет необходимой, исчезать и не думало. На обратном пути он размышлял, как бы ему разузнать, что же такое он нашёл, но никаких дельных мыслей по этому поводу не возникало. В том, что он нашёл нечто уникальное, сомнений у него не было - в документации по артефактам, которую ему довелось читать, подобного предмета не упоминалось.
Успел он аккурат к началу ужина. Старшие, обсуждавшие какой-то вопрос, замолчали и посмотрели на Артёма равнодушными взглядами, при этом не сказав ни слова - захочет, так сам скажет. Артём присел за импровизированный стол, ещё не так давно являвшийся здоровенным ящиком, обратив внимание на то, что в нарушение всех правил на нём стоят кружки с налитым в них чем-то алкоголесодержащим.
- Борщ горючки не напасётся, - продолжил прерванный разговор Бормоглот. - Броневики жрут ого-го сколько, а вы их только что в булочную не гоняете.
- Вопрос горючки от господина Борщевского является исключительно его проблемой, и к нам отношения не имеет, - лукаво ухмыльнулся Удальцов. - Наш отряд в ней не нуждается. И ты даже приблизительно не представляешь, какой энергоресурс у источников питания наших машин. Могу тебя заверить, что в ближайшее время дозарядка им точно не понадобится.
- Так какие наши дальнейшие планы? - поинтересовался Матрас, что-то тщательно пережёвывая. - В какую жопу на этот раз полезем?
- В большую, - иронично парировал Удальцов. - В самую большую, какую можно найти в этих краях. И я уверен, что мы будем первыми, кто побывает там за последние несколько десятилетий. Догадываетесь, о чём я говорю?
- Знаю я одно такое место, - помрачнел Бормоглот. - Неужто мертвячий город?
- Точно так. Город-легенда, город-призрак, под названием Вилёвск, хотя на картах этой местности его не найти, - с безумным блеском в глазах ответил Удальцов. - И поверьте мне, у нас теперь есть что предложить его жителям.
Он встал из-за стола и слегка пошатывающейся походкой направился к штабелю из нескольких длинных ящиков. Поковырялся с замком верхнего, открыл его и представил содержимое остальным.
- Энергетическая винтовка, - плотоядно усмехнулся Удальцов, уперев приклад странного вида громоздкого ружья себе в бедро. - ВЭ210ххСК в количестве шести экземпляров, с восемьдесят второго по восемьдесят седьмой. Вещь древняя, раритетная, легендарная для узкого круга посвящённых, и настолько же неизвестная широким массам. Можно даже сказать, что пошла в серию, но... не судьба, не судьба. Я мог бы долго рассказывать о том, что она может, и каких дел ей можно наворотить, но это как раз тот случай, когда лучше один раз показать, что я и планирую сделать завтра утром. И пусть таких стволов, как видите, у нас здесь шесть штук, меня вполне устроит, если хотя бы три из них окажутся исправными. И главное в том, что я знаю, как заставить их работать. Поверьте мне, вам понравится, и завтрашний день вы запомните надолго.
- Твою ж мать, - только и сумел выдавить из себя Матрас.
Идея отправиться в Мёртвый город ему очень не понравилась, вот только мнение его, по традиции, никому не было интересно.
Глава 6.
- Ну что, мусик, готов гусик?
Борщевский с суровым видом склонился над столом, за которым восседали Кузя и Гусь. Хотя сказать, что восседали оба, было бы некорректно: Гусь, скорее, на столе возлегал, уткнувшись лицом в пустую тарелку.
- Гусик готов, - промычал сам обладатель имени, - Напрочь. В хлам.
- О, Борщ, - обернулся в сторону Борщевского снулым взглядом Кузя, - а мы тут того... этого...
- Что-то отмечаете? Но это не важно... Зачем Гуся споил, изверг? - взревел Борщевский.
- Филиппыч, ну ты чего? - ошеломлённо выдавил из себя Кузя. - Мы не отмечаем, а принимаем лечебные процедуры.
- Это которые полезные в малых дозах в любых количествах? - по виду Кузи Борщевский сделал вывод, что тот умудрился где-то нашкодить, но, судя по всему, по мелочи, иначе бегали бы все вокруг как ошпаренные.
- Типа, да, - потупил глаза тот. - Не, а что мне делать было-то?
- Рассказывай, что учудил? - Борщевский сделал вид, что успокоился, и присел за стол. - У тебя же на лице написано, что спорол ерунду, а признаваться боишься.
- "Лампочку Ильича" он... ик... расколотил, - прогундел Гусь, обессиленный "лечебным" мероприятием.
- Гусь, падла, - прошипел Кузя, - зачем палишь-то раньше времени?
- Ну-ка, ну-ка, - лицо Борщевского приобрело заинтересованное выражение. - Лампочку, говоришь? Ильича, говоришь? А поведай-ка мне, что навело тебя на мысль о необходимости подобного метода лечения после этого, не скрою, столь неприятного происшествия?
- Да ты же сам знаешь, какой мощности излучение она выдаёт в процессе работы, - горячо и с энтузиазмом принялся убеждать Борща Кузя, - а реагент...
- Сергей.... Сирожа, твою налево, - позвал нового бармена Борщевский, перебив Кузю, попутно тыча пальцем в его сторону, - запомни это лицо, Сирожа. И когда он в следующий раз закажет у тебя что-то спиртосодержащее, надлежит тебе ему в этом требовании отказать. Для данного человека объявляется период принудительной трезвости. А если он, в силу каких-то причин, об этом разговоре забудет, звони мне. Я ему тогда память лично освежу.
- Филлипыч, хорош уже, - ошеломлённо выдавил из себя Кузя. - За что? За лампочку, что ли?
- Нет, Кузь, не за лампочку. - Борщевский полез в карман за сигаретами, - за отмазки твои левые и обман руководства. Я этих ламп в молодости лично две штуки разбил, и комп у меня по поводу излучения ни разу не пискнул. И проектная документация по ним в архиве лежит, мной, после того случая, тщательно прочитанная, если что. И догадайся сам, почему они хранятся в обычных, а не освинцованных ящиках. Так что ты теперь эти сказки про радиоактивный реагент молодняку рассказывай. Может, молодые этими байками проникнутся и тебе нальют, а в столовке для тебя теперь сухой закон.
- Вот уж ни за что не подумал бы, что еврей может быть таким фашистом, - выдавил из себя опечаленный Кузя.
- Заканчивай с национальным вопросом, - отшутился Борщевский, - а то помимо сухого закона устрою тебе ещё и диету. Мацу, если что, повар готовить умеет, я проверял. Вот и будешь её одну трескать, для общего оздоровления тела и духа, так сказать. А буде не уймёшься, отправлю к Витальичу на предмет обрезания. Будет старику потеха, а то он последнее время смуреть со своим новым старым друганом уже начал.
- Гусь, а Гусь, - обратился Кузя к собутыльнику в поисках поддержки, - вот скажи, за что он со мной так, а? Что я ему сделал-то такого?
- Ыыыы, - выдавил из себя Гусь, и, неожиданно для себя самого обретя в мышцах мягкость, гибкость и инертность моллюска, сполз под стол.
- Похмелить его не забудь, лекарь хренов, - напутствовал новоиспечённого трезвенника Борщевский, направляясь к выходу из столовки.
В курилке у её дверей он обнаружил трёх механиков, один из которых горячо рассказывал что-то двум другим. Вроде бы речь шла о каких-то особенностях двигателей бронемашин удальцовского отряда, но заметив Борща, рассказчик тему свернул и завёл речь о каких-то пустяках. Полюбовавшись некоторое время нагонявшим тоску пасмурным весенним пейзажем Базы, Борщевский вызвал по рации Витальича, уведомил того о предстоящей работе, и предложил ему проследовать к лаборатории с дезактивационным комплектом.
Насчёт безвредности реагента, содержавшегося в "лампочках Ильича", он слукавил: хоть тот в своём неактивном состоянии и не фонил, но всё равно при этом являлся штукой неприятной и, вдобавок, летучей. Соваться без кислородной системы с замкнутым контуром в помещение, в воздухе которого содержалось это соединение, означало гарантированно заполучить недобрый кашель минимум на день, а Борщевский этого не хотел. Контур мог и не понадобиться, если у Кузи хватило мозгов запустить перед своим уходом вентиляцию на вытяг, но Борщ привык быть готовым ко всему. Подойдя к зданию, в подвале которого находилось недоразумение, именовавшееся аборигенами как "лаборатория по раскурочиванию всякой фигни", он снова полез за сигаретой, с неудовольствием отметив про себя, что курить стал чаще. Витальича ещё не было, заняться было нечем.
"Лампочки" Борщевскому подогнала одна из научных экспедиций, ковырявшаяся несколько лет назад в каком-то традиционно заброшенном заведении, в котором прежде занимались различными недобрыми биотехнологиями, отдалённо носившими медицинский характер. Их руководитель, а именно - небезызвестный Тенёв, тогда заявил, что почивший в бозе персонал той богадельни с клятвой Гиппократа не то что не был знаком, но, скорее всего, и представления о ней не имел вовсе. О требованиях безопасности при обращении с особо опасными веществами и предметами персонал той лаборатории то ли забыл, то ли на них забил, на чём в результате и погорел. "Лампочки", по его словам, были там одним из самых безобидных расходных материалов, не шедшим ни в какое сравнение хотя бы с обнаруженной там же комнатой, стены которой был закрыты свинцовыми щитами, а толщина смотрового окна предполагала, что житель этого аквариума силушкой обижен не будет, да и неволе вряд ли обрадуется. Об остальном инструментарии Тенёв рассказывать не пожелал, заметив только, что это как раз тот случай, когда лучше не знать, тем более, что всё это безобразие уже упаковано и готовится к отправке на Большую землю. Борщевский, настороженно косясь на небольшой, но выглядевший массивным чемоданчик из толстого железа в руках у Тенёва, ему почему-то верил: судя по тому, что учёный, вернувшись с выхода, таскал этот чемодан с собой практически неотрывно, содержалось там либо что-то опасное, либо что-то крайне ценное, но скорее всего, и то, и другое. Уже тогда Борщевский твёрдо полагал, что подобные предметы добра с собой не несут, и чем они дальше находятся, тем жизнь спокойнее. Будто прочитав мысли Борща, Тенёв со своим отрядом укатил в тот же день, скинув перед отъездом координаты склада с "лампочками" и подробным их описанием. Через несколько дней складские полки Первой Базы пополнились несколькими ящиками с означенным выше предметом, а сам Борщевский засел за предоставленное описание устройства.
Об истинном их предназначении оставалось только догадываться (эту часть документации Тенёв отказался давать категорически), но вот возможности их использования вырисовывались богатые: местная фауна, как и всё живое, сильной радиации не любила, старательно избегая мест с сильным загрязнением. Борщевский, как и все прочие, об этой её особенности знал, и установка прожекторов с "лампочками" на обоих входах территории Базы в качестве средства защиты и предупреждения было первым, что пришло ему на ум. Впрочем, включать "лампочки" предполагалось лишь по особым "праздникам": энергии они жрали море, да и окружающий радиационный фон поднимать всё же не дело. Перспектива получить на подходах к Базе радиоактивную пустошь тоже особой эстетикой не блистала.