- Он отказался от нее незадолго до своей смерти, - ответил Зеллаби.
Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о докторе, но за разговором забыл.
- Я не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти, верно? Как это случилось?
- Принял слишком большую дозу снотворного...
- Он... вы хотите сказать... Но Уиллерс не из таких людей!
- Согласен, - сказал Зеллаби. - В официальном заключении было сказано: "нервное расстройство". Фраза многозначительная, но ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным заключением. - Он помолчал и добавил: - Только когда я понял, каким будет заключение по делу молодого Паули, я начал задумываться насчет Уиллерса.
- Неужели вы думаете, что это тоже Дети? - сказал я.
- Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем можно предположить. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Паули в этот трагический момент там, в машине, могла оказаться Антея, или кто-нибудь еще... Ведь и она, и я, и любой из нас может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева они убили его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное явление, с которым я когда-либо сталкивался в жизни. Мне бы очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока что полностью зависит от нее...
- Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? - вмешался Бернард.
Зеллаби нахмурился.
- Мы уже отправили Майкла, но пришло ли время уехать Антее, я еще не решил. Последние несколько лет мы живем словно на склоне действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри его растет огромная сила, и рано или поздно извержение произойдет. Но время идет, а ничего не происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще. Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Паули - это просто более сильный толчок, или первый признак извержения? Не знаю.
Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало изменившаяся с тех пор, как я видел ее последний раз. Она была настолько занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя. Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.
- Ричард и полковник тоже были в мэрии, - сказал Зеллаби. Заключение, конечно, оказалось таким, какого и следовало ожидать. Ты уже слышала об этом?
Антея кивнула.
- Да. Я была на ферме Дакр, у миссис Паули. Мистер Паули сообщил все новости. Бедная женщина никак не может придти в себя. Она очень любила Джима. Я ее с трудом удержала - она хотела идти на дознание и публично обвинить Детей. Мы с мистером Либоди еле-еле убедили ее, что лучше этого не делать, что она только навлечет на себя и свою семью множество неприятностей и никому этим не поможет. Нам пришлось все время находиться рядом с ней.
- В мэрии был другой сын Паули, Дэвид, - сказал Зеллаби. - Помоему, он хотел выступить, но отец его удержал.
- Сейчас я уже думаю, что кто-то должен об этом сказать, произнесла Антея. - Рано или поздно это случится. Речь идет уже не о собаке или быке.
- Собаке или быке? - переспросил я.
- Собака укусила одного из них за руку; через пару минут она выбежала на дорогу перед трактором и была задавлена. Бык погнался за их компанией, потом вдруг свернул в сторону, снес две ограды и утонул в пруду у мельницы, - необычно коротко пояснил Зеллаби.
- Но, - сказала Антея, - это было убийство. Нет, я не хочу сказать, что они с т а р а л и с ь именно у б и т ь. Вполне возможно, они просто испугались или рассердились, и именно так они неосознанно реагируют, когда кто-то из них страдает. Но тем не менее, это было убийство. Весь поселок это понимает, и все видят, что они не несут никакого наказания. Мы не можем позволить этому продолжаться. Ведь они даже не испытывают никаких угрызений совести. Вообще. Вот что меня больше всего пугает. Они просто взяли и убили человека, и все. И с сегодняшнего дня они з н а ю т, что убийство ненаказуемо. Что произойдет с тем, кто попробует противостоять им всерьез?
Зеллаби задумчиво пил чай.
- Знаешь, дорогая, хотя мы и имеем прямое отношение ко всему происходящему, никакой ответственности мы не несем. Даже если когда-то мы ее и несли - что тоже под очень большим вопросом - то ее давным давно взяли на себя власти. Вот полковник представляет некоторые из них - Бог его знает, почему. А сотрудники Фермы не могут не знать того, что знает весь поселок. Они тоже направят свой отчет, так что, несмотря на заключение следствия, власти будут в курсе истинного положения дел. Подождем. Посмотрим, как они отреагируют. Кроме того, дорогая, умоляю тебя самым серьезным образом, не делай ничего, что может вызвать конфликт между тобой и Детьми.
- Не буду, - покачала головой Антея. - Я к ним испытываю трусливое уважение.
- Голубя нельзя назвать трусом за то, что он боится ястреба, сказал Зеллаби и перевел разговор на более общие темы.
Я собирался заглянуть к Либоди и еще к одному или двум знакомым, но к концу чаепития стало ясно, что все прочие визиты придется отложить на следующий раз, если мы не хотим вернуться в Лондон намного позже, чем предполагали.
Не знаю, что чувствовал Бернард, когда мы, распрощавшись с Зеллаби, ехали по дороге назад. С тех пор, как мы приехали в Мидвич, он говорил мало, и его мнение о событиях оставалось для меня загадкой. Я же испытывал приятное ощущение от того, что возвращаюсь к нормальной жизни. В Мидвиче у меня постоянно возникало странное чувство, словно я попал в какой-то ирреальный мир и опять оказался в прошлом. И если мне приходилось с трудом снова примиряться с существованием Детей, то для Зеллаби все это было уже давно позади. Невероятное стало для них обыденным. Согласившись жить по соседству с Детьми, они взвалили на себя огромную ответственность, и теперь их должно было тревожить, не приведет ли такой modus vivendi* к краху. Напряжение, впервые возникшее у меня в напряженной атмосфере зала мэрии, не проходило.
Думаю, что Бернарда тоже проняло. Я заметил, что он с большой осторожностью ехал через поселок, особенно, мимо места, где произошла трагедия с молодым Паули. Повернув на дорогу в Оппли, он слегка увеличил скорость, и вот тут-то мы увидели четыре приближающие фигуры. Даже на расстоянии можно было безошибочно сказать, что это четверка Детей.
- Не притормозишь, Бернард? - попросил я. - Хочу на них посмотреть поближе.
Бернард сбавил скорость, и мы остановились у самого поворота на Хикхэмскую дорогу.
Дети шли в нашу сторону. В одинаковости их одежды было что-то казенное; мальчики были в голубых рубашках и серых фланелевых брюках, девочки - в коротких плиссированных юбках -------------------------
*Образ жизни (лат.). и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только двоих Детей около мэрии и не успел как следует рассмотреть их лица.
Дети подошли ближе, и оказалось, что они еще больше похожи друг на друга, чем я ожидал. Все четверо были одинаково загорелы и хорошо сложены. Странный блеск кожи, заметный еще во младенчестве, теперь почти полностью был поглощен загаром. У них были одинаковые темнозолотистые волосы, прямые узкие носы и довольно маленькие рты. Пожалуй, больше всего говорил о их чужеродном происхождении разрез и цвет глаз, но то была абстрактная чужеродность, не вызывающая ассоциаций ни с одной из известных рас. И я бы не сумел отличить одного мальчика от другого и сомневаюсь, что отличил бы лицо мальчика от лица девочки, если бы не разные стрижки.
Вскоре я уже хорошо видел их глаза. Я успел забыть насколько удивительны они были у младенцев, помнил только их необычный желтый цвет. Но глаза были не просто желтыми, они светились золотым сиянием. Зрелище было странным и тревожным, но была в нем и особая красота. Глаза Детей больше всего походили на живые полудрагоценные камни.
Я продолжал зачарованно вглядываться в их лица, пока они с нами не поравнялись. Скользнув по машине коротким, безразличным взглядом, Дети свернули на Хикхэмскую дорогу.
Рядом с ними я ощутил неясное беспокойство. Объяснить его причину я бы не смог, но перестал удивляться тому, что во многих семьях им без всяких протестов позволили уйти и жить на Ферме.
Мы еще немного посмотрели им вслед, потом Бернард протянул руку к ключу.
Неожиданный выстрел заставил нас подскочить. Резко повернув голову, я увидел, как один из мальчиков падает на дорогу лицом вниз. Остальные трое Детей застыли на месте.
Бернард открыл дверцу машины. Неподвижно стоявший мальчик обернулся и взглянул на нас. Под тяжелым взглядом его золотых глаз я вдруг почувствовал мгновенную слабость и смятение. А потом мальчик перевел свой взгляд немного дальше.
Из-за изгороди с противоположной стороны дороги раздался второй выстрел, чуть-чуть глуше, и затем откуда-то издали послышался крик.
Бернард выскочил из машины, и я бросился за ним. Одна из девочек опустилась на колени возле упавшего мальчика. Когда она дотронулась до него, он застонал и вздрогнул, и на лице стоящего мальчика отразилось страдание. Он тоже застонал, как будто пуля попала в него. Обе девочки заплакали.
Потом откуда-то издалека, из-за деревьев, скрывавших Ферму, жутким многократным эхом отдался стон, смешанный с хором плачущих юношеских голосов.
Бернард остановился. Я почувствовал, что волосы у меня встают дыбом.
Снова раздалось многоголосое завывание, сквозь которое на высокой ноте пробивался плач, а потом мы услышали топот множества ног.
Мы с Бернардом даже не пошевелились. Сначала меня удерживал на месте страх, потом - ощущение, что я здесь абсолютно лишний и просто случайно оказался свидетелем того, чего совершенно не понимаю.
Мы стояли и смотрели, как полдюжины мальчиков, совершенно неотличимых друг от друга, подбежали к упавшему и подняли его с земли. И лишь когда они унесли его, я услышал совсем другой плачущий голос, доносившийся из-за изгороди с левой стороны дороги.
Вскарабкавшись на насыпь, я заглянул через изгородь. В нескольких ярдах от нее, закрыв лицо руками, стояла в траве на коленях девушка в летнем платье; тело ее сотрясали рыдания.
Вместе с Бернардом мы перебрались через низкий забор. Теперь я мог видеть человека, лежавшего ничком перед девушкой; из-под его тела торчал приклад ружья.
Девушка, услышав шаги, мгновенно перестала рыдать и в ужасе подняла голову. Увидев нас, она обмякла и снова беспомощно заплакала.
Я посмотрел на тело. Это было очень неприятное зрелище. Наклонившись, я попытался прикрыть пиджаком то, что осталось от головы, а Бернард поднял девушку на ноги и, осторожно поддерживая, отвел ее в сторону.