- А синдикалисты? Что стало с ними? Мне было бы интересно узнать об одном из них - следователе Джекобе Бернстейне. Может быть, вы что-нибудь слышали о нем?
- Бернстейн? Конечно, слышал. Один из членов Совета Синдикалистов, то есть был им. Главный следователь...
- Был?
- Он покончил с собой, - пояснил Ханн. - Многие из синдикалистов так поступили, когда стал рушиться их режим. Бернстейн стал первым.
- Это символично, - произнес Барретт, тем не менее почему-то тронутый этим известием.
Наступила долгая тишина.
- Была одна девушка, - сказал Барретт. - Давным-давно... Она исчезла... Ее арестовали в 1994 году, и больше никто не мог узнать, что с ней случилось. Может быть...
Ханн покачал головой.
- Мне очень жаль, - тихо произнес он. - Это было тридцать пять лет назад... Нам не попадался ни один заключенный, который провел в тюрьме больше шести-семи лет. Наиболее стойкое ядро оппозиции сослали в лагерь "Хауксбилль", а остальные... Маловероятно, что ее удастся разыскать.
- Да, - согласился Барретт. - Вы правы. Она, наверное, уже давным-давно умерла. Но я не мог не спросить... просто на всякий случай.
Он посмотрел на Квесаду, затем на Ханна. Мысли вихрем неслись у него в голове, он не мог припомнить, когда в последний раз был столь ошеломлен чем-нибудь. Ему будет стоить немало усилий, чтобы сохранить самообладание и не расклеиться. С некоторой дрожью в голосе он обратился к Ханну:
- Вы прибыли сюда, чтобы понаблюдать за лагерем "Хауксбилль", верно? Чтобы разобраться, как у нас обстоят дела? И сегодня вечером отправились туда, наверх, чтобы доложить о том, что вы здесь увидели? Мы, должно быть представляем для вас печальное зрелище, не так ли?
- Вы все здесь находились под чрезвычайным гнетом, - ответил Ханн. Учитывая обстоятельства вашего заключения... быть изгнанным навечно в отдаленную эпоху...
Его перебил Квесада:
- Если сейчас у власти либеральное правительство и появилась возможность перемещаться во времени в обоих направлениях, то прав ли я, полагая, что узников лагеря "Хауксбилль" намереваются вернуть назад, туда, наверх?
- Разумеется, - кивнул Ханн. - Это будет сделано как можно быстрее и как только нам удастся решить чисто организационные вопросы. В этом-то и заключается цель моей разведки. Прежде всего выяснить, живы ли вы здесь, ведь нам было неизвестно, выжил ли кто-нибудь из тех, кого послали в прошлое - и определить, в каком состоянии вы находитесь, насколько вы нуждаетесь в лечении. Вам, естественно, предоставят все новейшие достижения современной медицины. Мы пойдем на любые расходы...
Барретт едва обращал внимание на слова Ханна. Весь вечер он опасался чего-то вроде этого, с той самой минуты, когда Альтман сообщил ему, что Ханн затеял какую-то возню возле Молота. Но он не позволял себе поверить, что такое возможно на самом деле.
Он понял, что теперь рушится его монархия.
Он увидел себя, вернувшегося в мир, который будет непостижим для него - хромой Рип Ван Винкль, очнувшийся через двадцать лет. И он осознал, что его уведут из места, которое стало его родным домом.
- Вы знаете, - устало произнес он, - многие из находящихся здесь вряд ли смогут перенести потрясение, вновь оказавшись на свободе. Мысль о том, что их снова бросят в самую гущу реального мира, может просто убить их. У нас здесь немало случаев очень серьезного расстройства психики. Вы в этом убедились воочию. Вы видели, что сотворил сегодня днем Вальдосто.
- Да, - ответил Ханн. - Я упомянул о таких случаях в своем докладе.
- Людей с больной психикой необходимо очень осторожно подготовить к известию, что они смогут вернуться туда, наверх. На это может уйти несколько лет, на лечение их психики. А может быть, для этого потребуется еще больший срок.
- Я не врач, - сказал Ханн. - С этими людьми будет сделано все, что врачи посчитают нужным сделать. Может быть, потребуется держать некоторых из них здесь еще неопределенное время. Я понимаю, каким потрясением даже для самых здоровых будет возвращение домой после того, как они провели все эти годы в полном убеждении, что обратно возврата нет.
- Более того, - продолжил Барретт. - Тут есть много всякой работы, которую нужно переделать. Я имею в виду научные исследования. Изучение географии и геологии этого мира. Да и вообще при перемещении во времени этот лагерь можно использовать в качестве базового. Не думаю, что лагерь надо закрывать, назовем его, скажем, станция "Хауксбилль".
- Никто об этом и не заикается. Мы как раз намерены сохранить станцию примерно для тех целей, что предлагаете и вы. Намечается грандиозная программа научных исследований, использующих возможности путешествий во времени, и подобная база в прошлом будет просто необходима. Но тюрьмы, лагеря здесь больше не будет. Об этом даже речи быть не может. Совершенно исключено.
- Прекрасно, - согласился Барретт, заерзал в поисках костыля, нашел его и, покачиваясь, с усилием поднялся. Квесада бросился к нему, чтобы поддержать, но Барретт резко оттолкнул его. - Давайте выйдем наружу, предложил он.
Они покинули здание. На лагерь опустился густой серый туман, начал моросить дождь. Барретт оглядел хижины, разбросанные по обе стороны от главного здания, затем посмотрел в сторону океана, который едва виднелся в скудном свете Луны. Взглянул на запад, туда, где находилось далекое Внутреннее Море. Подумал о Чарли Нортоне и других участниках ежегодной экспедиции. "Для них это будет подлинным сюрпризом, - подумал Барретт, когда они вернутся сюда через несколько недель и узнают, что каждый может спокойно отправиться домой".
Все это было очень необычно, и Барретт неожиданно ощутил, как потяжелели его веки, почувствовал, что накатившиеся на глаза слезы вот-вот польются совершенно открыто.
Он повернулся к Ханну и Квесаде и тихо вымолвил:
- Вы уловили все-таки, что я пытаюсь вам втолковать? Кто-то должен остаться здесь и облегчить участь больных, которые не смогут перенести потрясение. Кто-то же должен обеспечить дальнейшую работу этой станции. Кто-то должен давать необходимые пояснения тем новым людям, например ученым, которые придут сюда.
- Естественно, - сказал Ханн.
- Тот, кто это сделает... тот, кто останется здесь, когда уйдут другие... мне кажется, должен быть человеком, который хорошо знает лагерь. Кто-то, кто вполне мог бы отправиться туда, наверх, но идет на добровольную жертву и остается здесь. Вы улавливаете мою мысль? Нужен доброволец.
Теперь все улыбались, глядя на него. Барретт задумался, нет ли чего покровительственного в этих улыбках, не слишком ли он разоткровенничался. Да нет, черт с ними со всеми, подумал он. Втянул в легкие воздух кембрийской эпохи, пока грудная клетка не раздулась во всю ширь.
- Я намерен остаться здесь, - громко объявил он и яростно сверкнул глазами на собеседников, чтобы они не вздумали возражать. Но он знал, что они не посмеют этого сделать. В лагере "Хауксбилль" он был Властелином и совсем не думал слагать с себя полномочий.
- Я буду этим добровольцем, - повторил он. - Я буду тем, кто останется здесь.
Они продолжали улыбаться ему. Барретт не смог выдержать их улыбок и отвернулся от них.
С вершины холма он гордо озирал свои владения.