- Ну давай... кончай со мной, Буи. Смелее. Не бойся - я готов... Голос его был почти умиротворенным и уж никак не взволнованным.
Ха-буа-буи вдруг понял, что ничего у бывшего коллеги не хочет спрашивать. Бессмысленно делать ему выволочку, клеймить позором, испепелять гневом.
- Я завтра же отправлю тебя на станцию. Пройдешь психокоррекцию, а потом на Базе подлечишься как следует. Все. Свободен.
Генеральный контролер чувствовал омерзение, смешанное с жалостью. Он поднялся на ноги, ожидая, когда Хай-би-бо уберется с глаз долой.
- Жаль мне тебя, Буи, - неожиданно произнес Постпред, не спешивший вставать с места. - Голову сломаешь на Четвертой. Как пить дать... Я-то уже списан со счетов. А ты ведь шел в гору...
На улице надсаживалась толпа: "Стал-лин и Бер-рия!.> Ха-буа-буи время от времени подходил к окну - это зрелище никак не давало покоя. "Почему они беснуются? Штатные демонстранты? Или что-то вроде психотического опьянения? Заставить вот так любить власть предержащих невозможно. Фальшь неизбежно прорвалась бы на некоторых лицах, заметен был бы автоматизм движений, заученность мимики... Но ничего этого нет".
Плотные тюлевые занавеси полностью скрывали Контролеров, зато им улица была видна прекрасно. Час за часом продолжалось скандирование. Народ внизу не уставал, впрочем, демонстранты постепенно и незаметно сменялись.
Ну, пора на выход. Программа насыщенная - не так-то просто все успеть. Тем более что за спиной бессонная ночь.
Рядовые Контролеры понуро потянулись к лифту вслед за начальством. После вчерашнего застолья многие были не в форме.
Охрана в штатском встретила их в холле, у выхода в город. Она была профессионально неназойлива, но неотвязна. Кортеж роскошных "членовозов" в сопровождении эскорта одетых в парадную форму - надраенные сапоги, белые лайковые перчатки, белые с красными звездами шлемы - мотоциклистов ждал делегацию у дверей гостиницы.
Толпа бодро приветствовала Высоких гостей. Гости помахали в ответ и быстренько залезли на мягкие сиденья, дружно хлопая дверцами. Курс - ВДНХ. Советскому Союзу есть чем гордиться. Страна должна отчитаться перед Миротворцами за одиннадцать лет созидательного труда под мудрым, чутким... и прочая, прочая руководством Великого Вождя, возможным лишь благодаря Его Величеству Эксперименту.
На столичных улицах вдоль проезжей части стояли машущие флажками школьники, студенты, рабочие и гэбисты. Ха-буа-буи прятался за поляризованными стеклами головной машины. Под взглядами толпы он чувствовал себя неуютно - словно на чужом празднике или когда тебе раздают авансы, а ты понимаешь, что вряд ли что-нибудь дашь взамен.
Слова Хай-би-бо не давали ему покоя всю дорогу. "Голову сломаешь на Четвертой. Как пить дать..." Будто сам Генеральный контролер этого не знает!..
Парадная колоннада ВДНХ была увешана приветственными транспарантами, еловыми ветвями и гирляндами малоприметных в солнечном свете лампочек. Играла музыка - не какая-нибудь магнитофонная запись, а настоящий большой оркестр. Звучала ламбада. "Стал-лин..." Впрочем, можно вставить любые другие слова. Главное здесь - мелодия. Та-а-ра-ра-рара... Жизнеутверждающая, но уже успевшая набить оскомину. Кое у кого до рвоты. У Охр-рхО, например.
Зазывно мигали огромные цифры 44 - по числу лет Эксперимента. Золотились, серебрились или хрустально сверкали в лучах солнца купола павильонов. Большой фонтан, специально обновленный к приезду Контролеров, был великолепен. В его тридцатиметро-вой струе, как в богемском стекле, играла волшебной красоты радуга.
Директор выставки, от волнения покрывшийся красными пятнами, вместе с пятнадцатью девушками в национальных костюмах встречал Высоких гостей хлебом-солью. Потом к Контролерам подвели северных оленей, запряженных в небольшие удобные тележки. И вот кавалькада тронулась в путь.
Центральным в экспозиции выставки был, конечно же, павильон "Космос". Успехи сталинской космонавтики поистине ошеломляющи. Начатое всего лишь одиннадцать лет назад одновременное освоение Луны, Марса и Венеры шло полным ходом. Вокруг Земли вращались тысячи спутников (в основном военных). Ракеты с грузами для орбитальных и планетных станций стартовали чуть ли не каждую неделю.
Достижения робототехники оказались столь впечатляющими, что Ха-буа-буи не верил своим глазам. В Третью Проверку ничего подобного и представить было нельзя. Ведь еще недавно кибернетика считалась лженаукой и "продажной девкой империализма". А теперь роботы подметали полы, вдевали нитку в иголку, собирали сложнейшие БИСы, писали оратории и даже играли в футбол. Правда, в массовом масштабе, как сообщала разведка Лиги, в СССР предпочитали использовать обычные механизмы. По-прежнему в почете был и ручной труд. Роботов применяли в основном в военной сфере...
Сопровождающий Контролеров товарищ Мещанинов внимательно следил за реакцией Высоких гостей и, когда интерес к рассказам экскурсоводов начинал угасать, тотчас обрывал их и вел процессию дальше.
Мероприятие было тщательно продумано, и все же не обошлось без инцидента: в павильоне "Сельское хозяйство" знаменитая лысенковская чудо-пшеница, наученная самостоятельно защищаться от сорняков и вредителей, вдруг пребольно отхлестала по рукам Ха-буа-буи, который попытался потрогать один из ее колосков. Понятно почему: асвенситы, как известно, развились в разумный вид из гигантских насекомых, и проницательное растение сразу же распознало в посетителе своего смертельного врага,
Мещанинов извинился за случившееся и выразил уверенность, что в будущем подобное не повторится. Ха-буа-буи в свою очередь заявил, что сам виноват, и попросил прощения за причиненное беспокойство. У директора ВДНХ тем не менее начался сердечный приступ, очень расстроивший Высоких гостей. Но потом бывшего директора с помощью Контролеров привели в норму и экскурсия пошла своим чередом...
Долг вежливости не позволял Контролерам послать всех подальше и рвануть куда-нибудь в город - без лишнего шума, помпы, без многочисленной охраны. Поехать и посмотреть, как живут простые люди, о чем они думают, когда в руках не трепыхаются приветственные флажки. Впрочем, никто им этого не запрещает. Завтра - пожалуйста, а сегодня - успехи. Успехи благодаря ЭКСПЕРИМЕНТУ.
Еще вчера Высокие гости вежливо отказались от официальных встреч с трудящимися. "Мы уже имели возможность наблюдать народную любовь. Хорошенького понемножку". Они настояли на свободе передвижения, ведь им было необходимо посетить именно те места, где скорей всего могут совершаться массовые убийства: армию (особенно дисбаты и гауптвахты), колхозы, созданные из бывших раскулаченных, поселки спецпоселенцев, рудники, закрытые города и, уж само собой, психушки, исправительно-трудовые лагеря, тюрьмы и следственные изоляторы. Бог даст, что-нибудь проклюнется...
9
Коля Илгазов старался не вспоминать об этом и, однако ж, вспоминал постоянно. Его отец когда-то был главным инженером крупного завода в Сталинодаре, но отклонился от Генеральной линии, выступал на собраниях с ошибочной концепцией модернизации производства, писал письма в Министерство и заместителю Премьера по машиностроительному комплексу и наконец отказался участвовать в кампании самокритики. (Тогда как раз перенимали великолепный опыт Народного Китая. Дядюшка Мао чрезвычайно любил обмениваться опытом с Дядюшкой Джо.)
Словом, доигрался... Из главного инженера отец превратился в старшего, затем в младшего и в конце концов был уволен с должности чертежника по неполному служебному соответствию. К тому времени отец уже был исключен из партии и лишен звания "Заслуженный машиностроитель". Долго, очень долго не мог он найти работу, обивал пороги заводов и КБ, пока не понял: в родном и вообще в любом мало-мальски крупном городе он более не нужен.
Отец пытался подпольно чинить примуса и керогазы - помогал знакомому кустарю. Прием-сдача товара шла через старшего сына - Руслана. Но вскоре в мастерскую наведался участковый, и заработков больше не было.
После довольно обеспеченной жизни семья перешла на хлеб и воду. Матери троих детей пришлось устроиться уборщицей на минимальный оклад - слава богу, рабочих рук в стране не хватало. Соседи, друзья и родственники почему-то сразу отвернулись. Потом пришлось освободить ведомственную пятикомнатную квартиру. Комната в общежитии - и то много для семьи антиобщественного элемента.
Законы СССР в то время соблюдались как никогда строго. За два месяца до окончания допустимого срока тунеядства отца в официальном порядке вежливо предупредили о недопустимости дальнейшего асоциального поведения. Через месяц процедура повторилась. А когда истек год, по-прежнему не было никаких расстрелов, пыток, мордобоя и даже ареста. НИКАКОГО НАСИЛИЯ. Эксперимент есть Эксперимент... Отцу дали двадцать четыре часа на сборы, и в сопровождении одного (!) безоружного инспектора МВД (женщины, между прочим, - но не для большего же унижения?) он отбыл на перевоспитание в степное село на востоке Чкаловской области.
Само собой, родным запретили сопровождать его. Это ведь могло пагубно сказаться на подрастающем поколении - повредить нормальному развитию юных сталинцев.
Письма приходили раз в полгода - видно, чаще было нельзя. Все они были примерно одинаковы: "Здравствуйте, родные! Как живете-можете? У меня все хорошо. Процесс, как говорится, пошел. Раньше или позже перевоспитание закончится и я вернусь домой. Как школьные успехи мальчиков? Анелия еще не кончила подготовительную? Работаю в поле. Очень здоровый воздух..." И все в таком же духе.
Жена писала мужу почти каждый день. Он не отвечал на большинство ее вопросов; а потому непонятно было: то ли не мог ответить, то ли не хотел расстраивать, то ли вовсе ничего не получал из Сталинодара.
...Коля до мельчайших деталей помнил, как через три года после отъезда отец вдруг объявился в городе.
Ламбаду к тому времени еще не написали. Молодежь дружно отплясывала недавно разрешенный твист. Коля увязался за старшим братом на танцы, хотя рисковал быть изрядно поколоченным. Он следовал за братом на расстоянии двадцати шагов, прячась за кустами и стволами деревьев, - в этом было что-то от игры в разведчиков.
Какой-то подозрительный тип маячил в кустах, поджидая возвращавшегося назад Руслана. И Коля первым заметил этого странного мужчину в сумраке плохо освещенного городского парка, но не решился предупредить старшего брата.
- Сынок. Сынок, - тихо позвал человек срывающимся от волнения и слабости голосом.
- Кто это?! - испуганно выкрикнул Руслан. - Что вам надо?! - Хотя он уже узнал отца. Впрочем, может, и нет. В конечном счете разницы никакой... Отстаньте от меня! Я милицию позову! - визгливо кричал он, затем убежал, бросив свою компанию.
Пара дружков и девчонки наблюдали за этой сценой со смесью страха, презрения и любопытства. Потом ушли, оглядываясь на опустевшие кусты.
- Папа! - набравшись храбрости, позвал Коля. Нет ответа. - Папа! закричал громче. (На аллее больше никого не было.)
Тишина. Затем он услышал шорох и какие-то непонятные звуки. Полез в кусты, с трудом раздвигая упругие, хлесткие ветви.
- Папа!
Отец сидел на земле, уткнувшись лицом в колени. Спина его тряслась. Он плакал. Это было странно и страшно - Коля еще ни разу в жизни (даже когда прощались) не видел его плачущим. Сейчас отец подвывал, словно смертельно раненный волк.
Он был исхудавший - кожа да кости, - грязный, обросший, в рваной одежде, весь перепачканный угольной пылью. Пробирался степью по ночам, днем отсиживался в оврагах, потом ехал на товарняках, по нескольку суток ничего не держа во рту. Он был какой-то ужасно старый. Трехлетнее перевоспитание в чкаловском селе дорого ему далось.
- Сынок... - Он обнял Колю и долго-долго не отпускал. Щетина больно кололась, но мальчик терпел, боясь обидеть отца.
- Пойдем домой, папа, - попросил Коля. - Мама обрадуется...
- Я не могу домой. Я убежал... - совладав с собой, заговорил отец. - В общежитии меня сразу заберут. Я лучше пойду на старую мельницу. Помнишь?.. А вы с мамой приходите туда завтра, только осторожно. И никому ничего не говорите, а то мне будет плохо. Ты понял, Коля? Мальчик мой...
Папу забрали на следующий же день. Случилось это на глазах Коли: каникулы были в разгаре, и он все время крутился возле мельницы. Матери-то с утра пришлось бежать на работу (она теперь была младшим бухгалтером) - за одно опоздание могла попасть в черный список, а уж о прогуле нечего и говорить... А Коля был тут.
Два милиционера молча возникли из-за деревьев и так же молча встали около отца, готовившего себе завтрак на костерке. Он варил похлебку из картошки, что принесла жена той же ночью, и из украденной на соседнем поле капусты. При этом отец все время что-то жевал - не мог остановиться, хотя желудок давно уже раздулся и болел.
Отец спокойно посмотрел на милиционеров, перестал мешать варево, положил ложку на траву, покачал головой: мол, когда еще удастся поесть по-человечески...