— Бить надо быстро и одновременно! Для начала разберитесь кто в кого будет стрелять, а в третьего две стрелы для надежности.
Я побоялся, что без моих мудрых наставлений стрелки никак не обойдутся, поэтому и вытаращил башку над острокольем вметсе с Невулом и Мадхукаром. Как по мне, если в идеале, то в тех фраеров во всех троих по две стрелы воткнуть неплохо бы, чтобы не думалось. Это же подарок судьбы, а не караульные! Мечта диверсанта! Они даже не попытались добросовестно нести свою службу. Кинули большую охапку веток в костер, потоптались немного рядышком и устроились у плетня на местах нагретых их предшественниками. Должно быть, дрыхнут уже, ведь после смены караулов прошло уже около часа, за это время хворост в костре прогорел и хрустко осыпался в жаркие малиновые угли. Стрела она ведь молча не летит, свистит и в тело бьется с довольно громким хлопком, если рядом случится кто-то с неплохим слухом, может подняться неслабый кипиш. Медлить больше нельзя. Звонко и слитно щелкают две тетивы, посылая в порченную костровыми отблесками темноту стрелы. Краткий миг и следует еще один слитный щелчок.
— Готово, батька! — довольно шепчет Невул, убирая лук в чехол-налуч.
Проверять результат стрельбы некогда, теряющий силы огонь может привлечь внимание соседней стражи, тогда нам вилы. Идти надо, там и проверим.
— Зря убрал, — говорю я стрелку, кивая на его лук. — Доставай, прикроете нас на рывке.
Оглядываю еще раз свой отряд. Парни как охотничьи псы на номерах рвутся в бой, ждут команды. На лице Стегена застыла блаженная улыбка, будто не на опасное дело собрался, а на день рождения к подружке.
— Дернули!
Осторожно переваливаемся через частокол и знакомым путем до ближайших домиков, втянув головы глубоко в плечи, пригнувшись под тяжестью мешков для переноски и хранения жидкостей.
Ночь, как назло, не темная. Тучи, весь прошлый день испражнявшиеся метелью, куда-то отползли, расчистив небо желтому банану луны. Ее неживой свет придает снегу тот странно-таинственный цвет, от которого зимнее одеяло кажется теплее, чем есть на самом деле, лукаво манит прилечь, погреться.
Вспоминается детский кореш Вовка Габатырь. Облопавшись паленого денатурата, вот в таком сугробе закончил он свой земной путь. То то бы Габатырь охренел, узнав куда меня сподобилась закинуть судьба-злодейка. Завидовать бы стал однозначно, зуб даю!
Щитов мы с собой не брали, и так навьючены как ишаки, но брони надели самые лучшие, если схватимся с куршами, защитное железо точно не помещает. Я тащу два бурдюка, один с пивом, второй с горючим зельем. Еще один с пивом у Яромира, из него мы загодя вчетвером изрядно отхлебнули, а чтобы гарантированно источать соответствующее амбре, еще и одежду свою окропили. Воняем теперь сивушно-бражным духом любой ханыга позавидует. Вран со Стегеном тащат по три бурдюка с горючкой, еще за два отвечает Джари.
Перед нашим уходом Сологуб с Глыбой подволокли мешок туго набитый крупночесанной паклей. Посоветовали для пущего дымоскопления внутри корчмы заткнуть все продухи под крышей. Очень своевременная и дельная подсказка. Сердечно поблагодарив, я отдал мешок Стегену. Он самый здоровый из нас, значит ему и тащить.
Глыбе я, как и хотел, тихонько намекнул, чтобы на рожон со своими ребятами не лез. Мастера-корабелы ценятся повсюду, включая янтарный балтийский берег.
До первой усадьбы добираемся незамеченными. Здесь еще лежат неприбранными трупы латгаллов, которых мы побили, возвращаясь из первого рейда до моей корчмы. Снег припорошил тела и я умудряюсь наступить одному на руку, едва не падаю, споткнувшись о твердый как древесина, до звона промерзший труп.
В тени жилого дома берем минуту на роздых и топаем дальше, закладывая небольшой крюк, чтобы выйти к причалам со стороны подола, а не с подозрительного направления от лодейного двора.
Глухо и грозно шумит занятое врагом Заполотье, точно ворочается в глубокой берлоге сердитое чудище. Стучат несколько кузен, колотят топоры, сильно пахнет дымом множества костров возле богатых усадьб и на перекрестках посадских дорог. Слышны возбужденные выкрики и нестройное пение нетрезвых глоток. Над городским посадом плывет ало-желтое заревце. Нет, до пожаров дело еще не дошло, рановато для пожаров…
— Э-э-э!!
Недовольный возглас откуда то с левого фланга заставляет меня вздрогнуть. Свои? Мне хватает секунды, чтобы подавить скачок радости. Какие тут к хренам свои? Этот бараний вопль на десятках языках звучит одинаково…
Заметили. Это нормально. Теперь главное не дергаться и шпарить по плану.
Один за другим из межсарайной темноты вылупляются четверо гавриков с копьями и щитами. Все среднего росточка, не особо плечистые, не слишком крепкие, ровные как оловянные солдатики из одной коробки. Но командир среди них все же находится. Видимо, самый борзый и любопытный. Понятно же, что нас не меньше и общим метражом роста мы на метр повыше, все равно надо прикопаться с вопросами.
Чего он спрашивает троим из нас не понятно, но Яромир охотно вступает в диалог, радостно трясет наливным мешком с хмельной жидкостью. Любознательный курш принюхивается, шевеля мясистым, приплюснутым носом. Да, родной, это то, о чем ты подумал, у тебя отличный нюх и соображалка тоже не плохая. Не зря же мы брызгались этой бурдой, словно одеколоном, от нас за пять шагов разит пивнухой. Стеген что-то рявкает по-своему и весело хохочет. Мы с Враном подхватываем гогот, приводя в исполнение домашнюю заготовку. Среди латгаллов и земиголов были даны, там у моей корчмы Торельф переговаривался с ними через дверь. Почему же не быть с ними и урманам? Так мы урманы и есть. Нашли погребок с вкусным пивом и несем князю. А чернявенький с нами. Чего непонятного?
Наше громкое веселье вызывает в рядах куршей некотороую оторопь. Они несмело лыбятся, откровенно побаиваясь безбашенных северян. Только главный их никак не унимается, начинает говорить со Стегеном, проявляя неожиданное знание скандинавского. Это мы тоже предусмотрели. Стеген делает мне знак глазами и я протягиваю куршу свой бурдюк с пивом.
— Угощайтесь, друзья! — произношу я заученную загодя фразу и растягиваю физиономию в приятнейшей из своих улыбок.
Расстаемся мы довольные друг другом донельзя. Они порывались нас проводить, но мы благородно отказались отрывать столь достойных парней от заслуженного отдыха в компании с халявным пойлом.
Я облегченно выдыхаю: как по маслу прокатило. Заодно убедились, что Горхид действительно засел в корчме, до нее всего метров двести остается.
— Надо было их прибить, — недовольно бурчит на ходу Стеген. — Пива на всех не напастись.
— Прибьем еще, не злобствуй, — обещаю я суровому скандинаву.
Черт, как сглазил, урман! Вон, навстречу еще двое чешут. Быстро так, спешат, наверное, куда-то, факелом перед собой машут.
Вот к нам и спешат. Рожы суровые, настороженные, прежде чем приблизиться берут копья наперевес. Типы куда более серьезные, чем те, которых мы недавно пивом угощали. Патруль из личной стражи старины Горхида, по ходу. Интересно, заподозрили чего или так, службу служат?
Вдруг я почти физически почувствовал как утекают отведенные нам минуты. До рассвета еще далеко, но совсем скоро будут сменяться стражи, к тому же неизвестно на какое время Горхид назначил наступление. Однако, думаю, ему совсем не резон иметь дело с вернувшимся из полюдья Рогволдтм. В общем, занервничал я и решил, что этих надо резать, разговоры с ними разговаривать совершенно некогда, да и двое их всего…
— Бьем! — шепотом командую я, как только мы останавливаемся под сенью огромной раскидистой ветлы, что и в зимнюю ночь дает ощутимую тень.
Опустив в снег мешки, Джари раздвигает плечами меня с Яромиром и протискивается вперед. Незаметным движением араб бесшумно вытаскивает свою саблю и быстрым шагом устремляется навстречу копейной парочке.
Косой взлет сабли, лунный отблеск холодной стали, зловещее шипенье воздуха и у ног Джари лежат два свежих трупа. Путь свободен. Стеген одобрительно крякает и подхватывает мешки араба, по его мнению руки такого бойца как Джари не должны держать ничего кроме оружия.
Причалы безлюдны. Вдалеке возле складов слышны разрозненные голоса. Кто-то кого-то кроем куршским матом…
С первого же взгляда, брошенного на корчму будущего Гольцовского тестя, я понимаю, что непоправимо облажался. Лоханулся как самый распоследний чушок и чего теперь делать Перун его знает. Эти тоже хороши. Ведь для того совет и собирали. Все слышали с чем пойдем и ни одна живая душа не вспомнила, что зима на дворе.
— Стяр, ты чего вкопытился? Примерз что ли?
Вран нетерпеливо пихает локтем мое плечо, подначивая на активность.
— На крышу глянь, — говорю тихо, но твердо.
— Крыша как крыша, чего не так?
— Снег не так.
Вран впивается пытливым взором в выпуклую вершину корчмы, укрытую слоем снега толщиной в полметра и с минуту не может сообразить что к чему. Остальные тоже молчат, так как с ходу не могут въехать в нарисовавшуюся проблему. Затем Вран выдыхает сквозь стиснутые зубы увесистое ругательство и с беспокойством предполагает:
— Счищать будем?
— Некогда счищать да и заметить могут.
— Чего тогда делать?
Нашел чего спросить! Откуда я теперь знаю чего делать! Снег он ведь, сволочь, гореть не будет, чем его ни полей, максимум подтает слегка и просядет. Наш самодельный напалм быстро выгорит с холодной поверхности кристаллизованной воды и утухнет, не обнаружив питательного для себя вещества.
Надо что-то срочно придумывать. Не мытьем, так катаньем ушатать этого Горхида со компанией. Дымом задушить не получиться, значит — спалить его ко всем богам и чертям вместе взятым. Зря что ли перлись сюда! Спалить даже лучше будет…
В этом заведении мне бывать доводилось. Тухловатое местечко, не чета моей люксовой корчме с какого боку не примерься, даром, что похожи как сестры-близняшки. Метраж и планировка один в один, точно по стандартному проекту срубы катали. Все одинаковое: трапезная, две комнатки, поварня, чуланчик с коридорчиком, схороненные там съестные и питьевые запасы.
Я очень хорошо представляю что сейчас происходит внутри, ведь вряд ли пирушка приморского князька сильно отличается от попоек полоцкого владетеля. Столы с лавками сдвинуты в пэобразное подобие, где козырные места в поперечине занимают сам главарь и активисты проповедуемого им движения. Вот только не уверен, что в столь поздний час кто-то из пирующих до сих в деле. Полагаю, что, облопавшись трофейного харча и выпивки, верхушка вражеского воинства сейчас отдыхает перед трудным днем, расположившись где попало по всей трапезной зале. Князь, понятное дело, изволит почивать в одной из гостевых комнатушек.
Согнувшись пополам, бегом достигаем ближайшей к корчме хозпостройки. Отсюда подсвеченное лунным серебром подворье корчмы кажется пустынным. Снег перед зданием утоптан до состояния асфальта. Костер под вертелом с истерзанным ножами поросячьим остовом превратился в груду чахлых углей. В самой корчме тихо, ни единого звука изнутри не доносится.
Хорошо, если спят. Должны спать, давно за полночь перевалило, умаялись за день безобразничать, а тут еще жратвы — ужрись да пойла — упейся…
Даю задание Врану пробить пейзаж насчет охраняющей сон командира стражи. Этих нужно будет снимать сразу, пока вой не подняли. Вран уходит и быстро возвращается с докладом из которого следует, что никого твердо стоящих на ногах возле корчмы не наблюдается.
Бегом направляемся к корчме, где возле приземистого сарайчика обнаруживаем троих на разные лады храпящих оболтусов, устроившихся вповалку в больших санях набитых сеном. Чья-то не привязанная лошадь хрумкает прямо из саней, шевеля крупной мордой ногу одного из спящих.
Я кидаю быстрый взгляд на Стегена. Вынув ножи, урман совместно с Враном в несколько глухих ударов даруют дюбителям поспать на природе вечный сон. Тоже мне стражники, собственный сон не уберегли! Общими усилиями разворачиваем сани с трупами и толкаем их к главному входу. Дверь здесь не как у меня. Те двойные мне на заказ делали из дуба отборного, а здесь обычная, одностворчатая, но тоже, кажись, дубовая, крепкая. Какое либо крыльцо не предусмотрено проектом здания в точности как в бывшей корчме покойного Диканя. Этот факт помогает нам подогнать груженые сани впритирку к входной двери.
— Рубите полозья!
Порчу имущества осуществляем слитными ударами двух топоров. Хрен теперь эти саночки куда по такому снегу поедут без полозьев-то, даже если и с места кто столкнет.
— Стяр сюда идет кто-то! — горячо шепчет Вран, тревожно косясь в сторону причалов.
— Примите их со Стегеном и Джари, только без шума постарайтесь, — говорю и оборачиваюсь к Яромиру. — Бери мешки с горючкой, два оставь здесь, остальные тащим к заднему входу! Бегом!
Я подхватываю мешки и, глубоко утопая в снегу, вдоль стены следую за рослым Яромиром.
Задняя дверь оказалась предусмотрительно запертой изнутри. Безрезультатно дернув ручку, я прислушался. Со стороны парадного входа послышалась возня, затем ветерок принес сдавленные крики и звуки ударов. Потом все стихло. Мы с Яромиром переглянулись. Итог столкновения нам неизвестен, но раз уж там тихо, значит Стеген с парнями не сплоховали. Враги уже бы подняли шухер до самых небес.
— Стучи, — говорю лютичу. — Только негромко.
Я прижимаюсь спиной к стене корчмы с мечом в руке, чтобы когда дверь отворится сильно удивить открывшего ударом боевого железа. Четыре раза Яромир осторожно бьет в черные доски костяшками кулака и менее чем через десять секунд теплое нутро кормы выплескивает наружу смрадную мешанину запахов. В проеме кто-то пискнул, потом ахнул. Я в последний момент удерживаю руку с мечом от непоправимого. Девка. Лет четырнадцать-пятнадцать, но уже по-женски оформившаяся до той степени, когда мужичье начинает пускать слюни. Помятая изрядно, с зареванным, круглым, бледным лицом, распущенными волосами, жирными пятнами на одежде. Обрадовалась, бормочет по нашему. Говорит, что хозяина в корчме нет. Ну еще бы, хитрожопый трактирщик давно сделал ноги, небось, сразу же после того как Чус его предупредил и теперь вместе с родней коротает беспокойную ночь за прочными стенами укрепленного города. А эту девку как и еще четверых пришлые приволокли с подола, обслуживать да развлекать лучших бойцов и воевод чужого князя.
— Звать как?
— Карья, — голос девчонки задрожал.
— Девки все там? — кивая внутрь проема, спрашиваю шепотом.
Там. Все там. Двоих забрал себе на ночь чужой князь, а еще одну утащил его дружок самый свирепый на вид, на страшного вепря похожий.
— Так, — говорю, применив в уме простейшие навыки арифметики. — А еще одна где?
— Убили, — отвечает Карья, еще больше побледнев. — Зарезал один из воевод, тоже страшный как зверюга лесная. Сначала измучил всю, а потом ножом искромсал.
М-да, проблемка. Возможность присутствия в корчме гражданских лиц мы на совете тоже не учли. Душить дымом и жечь наших посадских девчонок — сущее преступление, еще большее преступление — оставить их в лапах кровавых маньяков.
— Слушай меня, Карья, внимательно: ты девчонок привести сюда сможешь? Вывести из корчмы к нам, сумеешь?
Глаза девки испуганно расширяются, кажется, она понимает куда я клоню. Смышленая попалась. Говорит, что много там чужих и нам вдвоем не одолеть, некоторые спят очень беспокойно в обнимку с оружием.
— А мы и не будем одолевать, — говорю. — Ты, главное, подруг своих выведи, а дальше мы разберемся. Ну как, сделаешь?
Девка кивает и пропадает в темном чреве корчмы. Яромир кидает на меня беспокойный взгляд: время, мол, уходит. Знаю, что время, но иначе никак. Не вернется — сами внутрь пойдем. Яромир решительно поджимает губы и непонятно — одобряет или нет.
Карья вернулась. С двумя подружками изрядной потрепанности. Лица перепуганные, одежи зимней нету, перегаром разит как от матросни.
— Третья где?
— В комнатке с воеводой, — докладывает Карья. — Он не спит еще.
Понятно. Значит Горхид в ауте, раз ей как-то удалось извлечь из его постели этих двух девчонок.
Оборачиваюсь на звук шагов. По глубокому вдоль стены снегу к нам подходит Вран. Левая щека в крови, правый глаз заплыл.
— Семерых успокоили, приперлись какие-то… Твой Джари сущий зверюга! Пока там тихо. Как у вас?
Я обрисовал ему ситуацию, закончив свою короткую речь идеей пойти в корчму и выручить оставшуюся там девку. Вран отнесся к затее крайне негативно. По его мнению на войне одним трупом больше, одним меньше, разницы нет. Зато если нас внутри прищучат, то дела мы не сделаем и очень многие сотни горожан завтра сложат свои головы. Одна мертвая девка против населения Полоцка… Ну да, ну да, потери случайные и неизбежные…
Задумался я. Идти или не идти…
— Я пойду! — заявляет вдруг Яромир и решительно протискивается между мной и Враном к двери. Останавливать его я не желаю. Один лютич, знающий вражеский язык может справиться лучше без прицепа в виде меня и Врана.
Я прошу Врана и Яромира отдать верхнюю одежду девкам, сам снимаю свой полушубок и обнимаю им дрожащие Карьины плечи. Как же все таки нам повезло, что дверь отворила именно она.
Остаемся в кольчугах и бронях, сейчас будет очень жарко и меха со шкурами нам будут только мешать. Яромир исчезает в корчме.
— Спрячьтесь пока за амбарчиком, — советую девкам, а Врану велю возвращаться к парадному входу, доложить в сани еще парочку жмуров из свежих и облить их всех горючей жидкостью из двух мешков.
Вран убегает выполнять приказ, а я стиснув от напряжения зубы жду возвращения Яромира, считаю каждый удар сердца. Минут семь его не было, а когда Яромир вынырнул из тьмы служебного помещения корчмы, я понял, что девка в его жилистых руках мертва. Живые так голову не запрокидывают.
— Что с ней? — спрашиваю.
— Задушил сука! — прошипел лютич с плохо сдерживаемой яростью и сплюнул на снег.
Я трогаю неестественно выгнутую шею пальцами. Девчонка холодная минут уже как двадцать, бархатная, молодая кожа то ли в слюнях, то ли еще в какой дряни. Мертвую он ее пользовал что ли?
— Надеюсь ты его выпотрошил?
— А как же. Кишки по всей комнате висят.
Это хорошо. И ничего удивительного, что лютич справился. Этот парень в одиночку перебил десяток данов и сложил из отрезанных голов знак-предупреждение остальным врагам. Настоящий мужик. Было бы совсем неплохо, если б он таким же макаром пробрался в соседнюю комнатушку и пришпилил Горхида к лежанке. Умишка не хватило. Но, что есть, то есть. Пора претворять нашу задумку в жизнь. Крышу нам не подпалить, а вот выходы огнем перекрыть мы сумеем.
Погибшую полочанку Яромир бережно опускает в снег и помогает мне затаскивать мешки с горючим в корчму. В служебном проходе так же как и в моей корчме наложено по стенам всякой всячины от мешков с зерном и мукой до охапок сушеных приправ и бочонков с хмельными квасами и пивом. Внутри тепло и изрядно вонюче. Несет давно немытой человечиной, жареным мясом, дымом и свежей блевотиной. Сонное сопенье и многоголосый храп наполняют эфир. На ум приседает воображаемое зрелище висящих по углам гостевой комнатки дымящихся кишок убитого Яромиром латгальского воеводы похожего на дикого лесного вепря и мне становится тошновато. В проем трапезной залы я решаю не соваться, мало ли кто из валяющихся там усталых гостей заметит шевеление. До поварни я тоже решаю не доходить. Лучше вообще не маячить на виду. Очаг в корчме еще теплится, озаряя трапезную призрачным, умирающим светом, но настоящего воина может насторожить любая тень. Трезвого и не спящего. Тем не менее рисковать я не хочу.
— Лей на мешки с зерном, — говорю Яромиру и запускаю "ужа" из "служебного" коридорчика в общую залу. Опустошаю весь мешок и швыряю пустую тару в поварню. Пахнет от нашего топлива совершенно терпимо — смолой и растительным маслом, ничего непривычного для самых чутких носов. Затем вдвоем с лютичем мы сваливаем сложенные вдоль стен мешки и тюки с продовольствием прямо в проход, кидаем сверху найденный под ногами мусор. Щедро поливаем баррикаду смесью для огнемета, плескаем на стены. Куча вырастает в половину человеческого роста. Когда вся эта дрянь загорится, никто не рискнет через нее ломиться, жар и высота пламени будет более чем приличными.
Опустошив все мешки с самодельным "напалмом", мы с Яромиром пятимся к выходу, походя бросаем в проход все, что попадет под руку.
— Зажигай, Махмуд! — командую я, и въедливо слежу как лютич умело тренькает кресалом.
Занялось! Теперь дверь наглухо и толстый кол в качестве подпорки. Минуты не прошло, как из всех щелей повалил густой, черный дым. Я чешу на передки. Если где и прорвутся, то только там. Заметив мое приближение, Стеген со зловещей ухмылкой собирается пустить жирную искру со своего огнива в политые горючкой сани.
— Стой! Погоди!
Стеген непонимающе уставился на меня, но огниво убрал.
— Надо, чтобы на задках получше разгорелось. Пока внутри не заорут и огня снаружи не видно, поджигать здесь не будем.
Вран одобрительно кивает, сообразил, что огонь тут же привлечет сюда толпы "пожарных".
Ждать нам пришлось не долго. Буквально через пару минут в корчме раздались душераздирающие вопли, затем послышались громкие выкрики команд и сильный грохот будто столкнулись два деревянных самосвала.
— Вот теперь поджигай.
Стеген ждал команды на низком старте. Получив долгожданный приказ, он резко метнулся к саням, нагнулся над ними и высек жирную искру в смоченную горючим снадобьем сено. Пламя взялось за пищу поначалу нехотя, а затем стало расползаться все быстрее и шире, наконец поднялось над санями ярким столбом всепожирающего жара, взметнув в небо черный хвост дыма. Урман подобрал со снега и зашвырнув в огонь мешок с паклей.
Едва Стеген совершил сей злокозненный акт, со стороны причалов послышался топот многочисленных ног и заполошные крики. Бежало к нам десятка полтора. Откуда только взялись так скоро? Мы впятером строимся в шеренгу, спинами ко входу в корчму перегородив подворье. Перегородив — громко сказано. Щитов у нас нет и шеренга наша не так длинна как хотелось бы, любой кто захочет с легкостью проберется нам в тыл. Но тыл наш надежно прикрыт жарко полыхающими санями с сеном и трупами куршей. Полыхает, действительно, знатно, аж загривок печет. Незваных гостей принимаем в клинки. Нападают они, к слову, вполне бестолково, сказывается желание как можно быстрее затушить разгорающееся здание с боссом внутри. Это суетливое желание существенно облегчает нам задачу отбиться. В первые же секунды поголовье наших оппонентов сокращается на четверть.
А горит восхитительно. Отличную смесь мы забодяжили, не бензин, конечно, вспыхивает туговато, но для наших целей, думаю, сойдет. Сани полыхают огромным костром, языки его пламени лижут небо повыше корчмовой крыши. Почти сразу же занялись огнем входная дверь и бревна сруба. Все это я успеваю заметить в краткий миг между наскоками куршей. Рядом со мной Джари. Он где-то раздобыл тесак во вторую руку, и теперь его клинки покрытые потеками крови, отражающие яркий пламень пожара, сверкают как огненные молнии. Я зацепил мечом только одного из нападавших, других не подпустили ко мне Джари и Стеген.
— Уходим? — тяжело дыша спрашивает Вран, прикончив последнего врага.
— Нет, рано, — говорю.
Я не хочу уходить не убедившись в трагическом финале жизненного пути куршского предводителя. Этот здоровяк, если поднапряжется, может вырваться из огненной западни. Не знаю, правда, как бы он смог это сделать, но предчувствия у меня самые нехорошие.
Крики в корчме становятся все громче и безумнее. В большую дверь начинают методично долбить чем-то тяжелым. Длинным столом, больше нечем… Давайте, давайте, ребята, дышите глубже и почаще.
Совершенно неожиданно во чреве горящей корчмы раздается низкий, трубный глас, похожий на гудок небольшого пароходика. Потом еще раз.
— В рог дует! — с беспокойством поясняет Вран. — Сейчас налетят.
Да хрен там налетят. Это нам тут слышно, а метрах в ста от корчмы уже глухо как в танке. Стены у корчмы толстые да и слой снега на крыше отлично приглушает звуки.
Дверь трещит и содрогается под мощными, размеренными ударами. Чувствуется, что там внутри кто-то умело координирует действия попавших в плен к огню людей. Хоть и дубовая, а столь варварского к себе отношения дверь скоро не выдерживает. С одной стороны объятое пламенем, с другой расщепляемое тяжелым тараном дубовое полотно с треском разваливается на несколько частей. Из корчмы повалил густющий дымина, а из черного тумана прямо в бушующий на санях огонь как демоны из преисподней полезли люди. Жуткое зрелище, вообще-то…
Неполный десяток их выскочил. Пока перебирались через костер успели подхватить огоньку на сухие шмотки. Самым первым из пылающего капкана вырывается двухметровый великан. Рожа перекошеная, волосы на башке дымятся, глаза совершенно безумные, из груди вырывается частый, надсадный сип. Судя по росту — это сам Горхид. Без доспехов и броней что не удивительно — спал человек, а тут мы со своим "напалмом".
Кашляя и ругаясь они валятся с ног, пытаются сбить с себя пламя, трут снегом закопченные лица. Кто-то из горящих дружков князя Горхида, извиваясь на черном от сажи снегу и сухо харкая, рвет скрюченными пальцами с пояса боевой рог и норовит приложиться к нему губами. Если дунет, нам хана, это не в закрытом помещении трубить, на морозном воздухе эту музыку слышно будет не хуже, чем в Большом театре. Курши сбегутся на концерт как муравьи на патоку.
— Вран, завали его! — кричу что есть сил. — Завали его, мать твою!!!
Вран темной молнией кидается к куршу да слишком поздно. Гул боевого рога утробно оглашает окрестности и прерывается с ударом Вранова топора.
Нужно отдать должное Горхиду. Он мгновенно оценил ситуацию и сразу же понял, кто его запер в горящей корчме и не подпускает помощь. Вот те ребята с оружием наголо. То есть — мы…
Куршский князь, не обращая внимания на горящую сзади штанину, тянет из ножен меч. Болезное сипение из разгоряченной пасти сменяется львиным рыком. Горхид прыгает вперед как заправский легкоатлет. Я первым бросаюсь встречать главаря куршей, ведь он — наша главная цель, все остальные нас не интересуют. Завалим его и можно уходить. Краем глаза вижу, как на подворье со всех сторон вливается дюжины две решительно настроенных куршей и как мои парни встают спина к спине.
Первым же ударом своего меча князь Горхид срубает пластину с моего нагрудника и я понимаю, что здорово влип. Ручищи у него длинные как у гориллы и шаги не маленькие, дистанцию рвет играючи. Ясно мне, что стоит попасть по нему лишь однажды и финита ля комедия, ведь на нем даже кожаного панциря нету, но все, чему смогли научить меня мои инструктора-поединщики против Горхида не работает. Его клинок с легкостью пресекают все мои потуги и контратакует с поразительной скоростью и умением, так, что меня спасает только натренированная увертливость и не меньшая скорость движений. Не проходит минуты, как дымящийся гигант-курш меня ловит. Обманным финтом разворачивает и на секунду оказывается с левого боку и чуть позади, я на противоходе не успеваю ни вскинуть в свою защиту клинок, ни уклониться от падающего на мой загривок чужого меча.
Каким-то отстраненным, будто чужим зрением вижу Врана, в партере отбивающегося сразу от троих прихвативших его выходцев из корчмы…
Все, капец…
Удар тесака подбивает летящий вниз клинок Горхида, а удар булатной сабли оставляет на горле главного курша глубокий разрез.
Джари.
Оп-па! Я с большим удовольствием и с не меньшей силой всаживаю свой меч в живот Горхида. Лучше поздно, чем никогда. Вот теперь можно и когти рвать. Я быстро оглядываю местность и смекаю, что когти рвать сейчас будут из нас. Наживую.
Трупов на снегу уже не меньше трех десятков. Корчма пылает что твой костер в пионерском лагере в последний вечер смены, жар от нее такой, что всем присутствующим пришлось отодвинутся на достаточное расстояние. А присутствует на огненном шоу кроме нас не меньше роты вражеских воинов. Со щитами и копьями. Даже луки у кого-то есть, но стрелять не спешат, живьем взять хотят. А как нас возьмешь, коль мы впятером ощетинились в разные стороны острым железом? Правильно — сдавить, стиснуть щитами. Нашлись и среди куршей-латгаллов светлые головы. Кто-то выкрикивает команду и кольцо щитов вокруг нас начинает сжиматься. Справа от меня кряхтит подраненный Яромир, слева невозмутимо потряхивает клинками араб-родственник самого Кордовского эмира. За спиной у меня стоит Вран, кровь льет с темени прямо на лицо, разрубленная в плече левая рука плетью висит вдоль тулова.
Курши надвигаются мелкими шагами. Кольцо щитов неумолимо сжимается. Они не торопятся, знают, что никуда не денемся. Сейчас сдавят так, что рукой не взмахнешь, настучат по кумполу и упакуют как ценную бандероль. Стеген, задрав подбородок, на высокой ноте испускает протяжный волчий вой, но не тоскливый, а, скорее, радостно-счастливый.
— Один!!! — туром взревел мой урман и молодецки рубанул топором в ближайший куршский щит, разбив его на щепу.
— Один!!! — вторит ему сочный рев за пределами кольца щитов.
Раздается лязг, негодующие вопли сменяются тревожными криками, заглушаются звуками хорошей драки. Организованный круг щитов дрогнул и смешался. Некоторые курши поворачиваются к нам спинами, чтобы встретить надвигающуюся извне опасность.
Кажись, подмога подоспела! Кто бы это мог быть? Неужто князь Рогволд?! Хорошо, кабы так…
Железный клин врубается сзади в толпу куршей и как корабельный форштевень океанскую волну разваливает ее напополам, вынося пред мои светлые очи "носовую фигуру" в виде окропленного чужой кровью морского волка.
— Вы тут закончили или еще задержитесь? — спрашивает, скаля крепкие зубы.
— Торельф!? — ору я, обалдев от радости. — Я думал ты хлебаешь пиво в Вальгалле!!!
— На меня еще не сварили, — сварливо, ворчит дан. — Ну так что, отходить будем?
— Обязательно будем. Яромир, Джари, приведите Карью!
Отходить нужно срочнее срочного. Курши только прибывают, пожар и зов боевого рога поднял на ноги, наверное, весь враждебный лагерь. Насколько я успеваю заметить, с Торельфом всего человек пятнадцать. Здоровеные ребята, как на подбор. При бронях и добром оружии. Они грамотно строятся в подобие маленького каре, втиснув меня, Врана, Яромира и трех девок из корчмы в самую середку, закрываются щитами и начинают движение по направлению к лодейному двору. Курши преследуют неорганизованной, разрозненной толпой, боятся подойти на расстояние удара, подтягивают лучников.
Вдруг линия строя обращенная к корчме распадается, из нее выскакивает Стеген.
— Я сейчас!
В отчаянном броске урман расшвыривает пяток находящихся поблизости куршей и кидается к лежащим у горящих саней трупам. Склоняется над одним и дважды лупит топором в область шеи. Свистят брошенные короткие копья, отсекая от Стегена желающих его остановить. Нас он догоняет, держа под мышкой обгорелую, безволосую голову.
— Горхида забыли, — поясняет урман, счастливо ухмыляясь. — А теперь ходу в крепость, пока они все тут не собрались!