Куршско-земигольских жмуров на площадях лодейного двора насчитали сто девять штук. Еще семнадцати тяжелым явили милость в виде острого клинка в область кадыка. Живых и подраненных налетчиков набралось без малого полторы сотни. С приходом Рагдаевой дружины наиболее сообразительные индивидуумы совершили поспешное путешествие через частокол в направлении обратном тому, которым они сюда попали и разбежались по подолу где Рагдай с Ингорем их успешно повырезали да в полон побрали.
Безвозвратные потери среди защитников укрепленной верфи оказались внушительными. Больше никогда не возьмут в руки оружие и орудия созидательного труда двадцать два человека, среди них две женщины. В числе прочих догонять Мороза, Жилу и Рыка по дороге в небесное царство светлого ирия отправились мои верные бойцы Ясень и Праст, успев, однако, перед гибелью оказать мне неоценимую услугу.
Когда озверевшие от крови курши наткнулись на засыпанную снегом землянку и вознамерились вывернуть неказистое жилище наизнанку в надежде найти внутри нее немало ценностей или кого не убитого, Яромир был не единственным, кто встретил их на пороге. Несколько женщин вооружились кто чем и встали рядом с их единственным защитником. Сообща уложили троих, а затем куршам впятером удалось свалить Яромира и ворваться внутрь землянки. В это же время рядом оказалась теснимая противником группа защитников крепостицы. Праст с Ясенем сразу поняли что могут сотворить с детьми и бабами жаждущая крови чужеземная братия и поспешили на выручку. Зачистив землянку, парни снова подались в гущу событий, оказались вдвоем против толпы прибалтов, бились до конца и вот…
С мрачным видом я разглядывал лежащие на кровавом снегу порубленные тела двух своих боевых товарищей и вдруг понял, что во многом сам виноват в их гибели. Ведь это я притащил сюда с подола ораву баб с детишками и водрузил ответственность за их безопасность на всех. Не знаю как в подобной ситуации повел бы себя условный наемник, да хоть тот же Эйнар, но пацаны мои были родом из Вирова, маленького городка, где все друг дружку знают. Младина тоже вировская…
— Не кручинься, десятник, — буркнул Вран, словно прочитав мои мысли, — все правильно ты сделал. Ты не позволил людям сгинуть на подоле, Праст с Ясенем загородили их здесь. Такова воинская доля — погибнуть с мечом в руке.
— Яромир выкарабкается, — сообщил Сологуб, — раны у него неглубокие, а вот Глыба и еще двое корабелов свое отжили.
Потерял двоих не самых худших воинов в хирде и Эйнар Большие Уши. Даны отделили своих павших от общего числа погибших, раздели их до исподнего и уже готовили погребальный костер.
— Я одному развалила башку! — злорадно объявила Млада, после того как мы вдосталь наобнимались и нацеловались, — Вот этому! — она указала на лежащий у землянки труп то ли курша, то ли земигола с глубоким кровавым пробором в шевелюре и счастливо улыбнулась.
— Чем это ты его?
— Вот этим, — Млада указала на валяющийся неподалеку небольшой плотницкий топорик.
Топор хоть и относительно маленький, с короткой гнутой ручкой, но все равно — топор, его копной волос не остановить.
— Ты у меня большая умница, — похвалил я и прижал к себе трясущуюся от возбуждения девушку. Это у нее нервное, я вспомнил свое состояние когда впервые убил человека колюще-режущим оружием: руки-ноги дрожат, в голове туман… Пройдет, главное, чтобы будущий Андреич в ее чреве не принял мамкин стресс близко к сердцу.
Я наконец-то избавился от всего железа, что таскал на себе последние сутки. Надел свой удлиненный полушубок с лисим воротом и сразу почувствовал себя отдохнувшим и почти здоровым.
До конца дня собирали павших, предварительно сняв с тел все, что имело хоть какую-то ценность для живых. Полоцких, у которых могли оставаться родственники не раздевали, родные с ними сами разберутся. Раненых собрали в землянке, где их обихаживали Млада с Карьей и другими женщинами, знающими маломальский толк во врачевании. Мою ногу перевязали, остановив кровотечение, дали похлебать горячего куриного бульона.
После полудня в крепостицу завились Ольдар с Дроздом, в сопровождении Гольца и десятка дружинников. Чинно поприветствовали Владимира с Добрыней, поздравили нас с победой и принялись восстанавливать картину произошедшего здесь боя. Следственная бригада, ни дать ни взять, ходили, смотрели, считали, разве что в протокол не заносили.
Владимир оказался ни кем иным как отпрыском Великого князя киевского Святослава Игоревича. Старшим или младшим я так и не понял, понял одно — "нарисовал" его Святослав на стороне, поимев тайную связь с ключницей своей мамы Великой княгини Ольги. Незаконный сынок получился у Святослава и девки-холопки Малушки. Любовь зла, как говориться. Тем не менее, Святослав Владимира считал вполне себе равным с другими своими сынами Ярополком и Олегом и даже жаловал наряду с ними целое княжество. Правда, одногодку Владимира Ярополку досталось самое большое и богатое Киевское, Олегу как младшему — лесное древлянское, а Володе перепало княжить в буйном и непослушном Новгороде, тем более, что сами новгородцы просили Святослава дать им настоящего князя взамен опостылевших киевских посадников. Таким вот образом рассадив сынов по княжеским столам, Святослав снова навострил лыжи в теплую страну Болгарию, чтобы окончательно там закрепиться.
Едва получив назначение, молодой князь новгородский в сопровождении дядьки по мамкиной линии Добрыни выдвинулся в путь, а так как в это же время в Полоцк направился княжич Рагдай с тремя сотнями ветеранов отцовской дружины, то и поехали они вместе. Владимиру безопасней — мало ли татей по дорогам шастает, а Рагдаю — возможность представить бате нового хозяина Новгородщины как ближайшего соседа.
Несмотря на юный возраст, на взгляд лет пятнадцать-семнадцать, черноволосый Владимир широкоплеч и статен. Глаза синие и цепкие, губы всегда готовы расплыться в белозубой улыбке. Такие породистые экземпляры очень нравятся бабам. Не удивлюсь, если и этот расплодит ублюдков от холопок и теремных девок по всему Новогороду. Подумал так и сразу получил укоризненный укол от рожать, а я ее до сих пор в жены не взял.
Надо бы с этим князьком подружиться, глядит он на меня вполне доброжелательно, даже успел поблагодарить, что приютил его давнего киевского корешка Юрку.
И закралось у меня подозрение, что сказка Вована о боязни за сына из-за мести какого-то там знатного варяга есть не что иное как художественный вымысел. Уж больно Владимир с Юркой рады друг другу, чуть ли не в обнимку бродят да шепчутся беспрестанно как давние кореша, у которых есть что скрывать. По ходу, накосорезили парни в столице киевского княжества, у княжича, понятное дело, железная индульгенция, а вот Юрка спрятали от наказания подальше.
Заморскими же гостями, о которых упоминал Рагдай оказались доверенные лица нескольких очень почтенных византийских купцов, стремящихся расширить географию своей торговли за счет русских земель. Доверенных лиц, собственно, приехало всего трое, остальные двадцать человек — слуги и охрана. Хотя, лучше охраны, нежели полоцкая дружина придумать сложно. Повезло ромеям с попутчиками, ибо по дороге они успели заручиться поддержкой Рагдая в вопросе организации в Полоцке торгового представительства или по простому — ромейского двора как в Киеве, рассчитывая на покровительство Рогволда. На что Дрозд скептически хмыкнул и сказал, что с ромеями равно как с магометанами и прочими индусами Полоцк давно торгует безо всяких дворов. Чтобы снарядить и отправить торговый поезд никакой двор не нужен. Всякие там дворы и посольства это — сборище соглядатаев и шпионов.
К закату, когда подоспел поздний обед, Сологуб позвал присутствующую старшину в избушку мастеровых отведать вареной зайчатины и обсудить насущные дела. Помимо Владимира с Добрыней, пригласили Эйнара и троих нарочитых ромеев. Сносно болтал по-русски лишь один из них — чернявый красавец по имени Леонидас. Впрочем все они далеко не блондины, южная кровь видна сразу какую шубу и шапку не напяль.
Устроились за небольшим столом при свете факелов, воткнутых Сологубом в кольца на бревенчатых стенах. Центр стола занимал малый походный котел, руками из него выуживали парящее мясо и рвали крепкими зубами. Закусывали получерствым хлебом, запивали хмельным теплым кваском. Особой радости от повода совместной трапезы никто не испытывал. Железа и добра с убитых куршей насобирали богато, но вряд ли всего этого хлама хватит, чтобы покрыть причиненный ущерб и высушить слезы о погибших полочанах. Разговор не клеился, даже здравицы в честь князя и победителей звучали сухо и вяло.
Чуть погодя разомлевший в соболиной шубе до пят Леонидас заявил, что слова Дрозда о ненужности торгового двора ромеев в Полоцке ему не понравились. Являясь представителем одной из богатейших торговых династий Империи, он выразил недоверие о существовании связей зачуханного Полоцка с далекими странами. Также дерзкий ромей вслух заметил, дескать, произойди случившееся на его родной земле, что само по себе маловероятно, то нападавших перебили бы как муравьев, ведь у великой империи самое сильное и многочисленное войско, каждый город представляет собой неприступную каменную крепость и охраняется большим, прекрасно вооруженным и обученным гарнизоном.
Хвастался пацан, короче. Видать, русский квас пришелся его организму покруче привычного, разбавленного водой южного вина. Пришла очередь Дрозда скривить тонкие губы.
— Вот гнида заморская, — прошипел "начальник службы безопасности" Полоцка. — Сейчас я тебя умою. Стяр, сделай одолжение, приведи сюда своих новых друзей с корабля.
Слабо представляя замысел закусившего удила Дрозда, я вышел на двор и быстренько отыскал славного уроженца Кордовы и представителя далекой Индии. Увидев перед собой таких же смуглых как и он сам Джари и Мадхукара, Леонидас слегка опешил, перекинулся с двумя земляками несколькими словами и загрустил.
— Видишь, ромей, я не врал тебе, эти люди с торгового корабля, они пришли к нам из-за моря с товарами. А чтоб ты также убедился, что хорошие бойцы есть не только в вашем Царьграде, я тебе кое что покажу, — с ухмылкой заявил Дрозд и попросил Гольца раздобыть четыре учебных меча.
Голец отсутствовал минут пять, появившись с двумя парами деревянных мечей, он сиял чуть тусклее солнышка.
— Не откажи, уважаемый Джари, — сказал Дрозд, протягивая два деревянных клинка арабу. — Давай покажем уважаемым гостям, что даже бояре и торговцы в Полоцке дерутся не хуже хваленых ромеев.
Молодой Владимир довольно крякнул и потер руки в предвкушении забавы. Добрыня нахмурился и вместе со всеми потянулся к выходу из избушки.
На лодейном дворе светло как днем, пылает десяток костров, люди занимаются уборкой территории, разбирают остовы пострадавших лодий. Дрозд остановился в центре треугольника из ближайших костров, скинул на снег полушубок, оставшись в зимней шерстяной рубахе без всякого доспеха, взял в каждую руку по деревяшке, призванной имитировать боевое оружие на воинских тренировках.
— Споем же песнь мечей, Джари, в угоду нашим гостям из солнечного Царьграда!
Я чуть недожеванным хлебом не подавился. Доходяга Дрозд с его куриными лапками хочет петь песнь мечей с арабским мастером двуручного боя? Ну, насмешил, ей богу! Мужик Дрозд, конечно, не самый дрянной, но здесь в лучшем случае ему удастся просипеть пару слов из первого куплета, не больше.
— Дерево не поет, — громко заметил затесавшийся среди воинов Эймунда Стеген. — Оно не пьет крови.
— До первого пропущенного удара! — произнес Дрозд и встряхнул мечами, словно сбрасывая с них налипшую грязь.
— Сейчас будет потеха! — с хитрющей ухмылкой произнес Голец, оглядывая собравшийся на представление люд.
— Даже не сомневаюсь, — говорю. — Ты б за лекарем сразу сбегал, боюсь, Дрозду Младинины примочки не помогут.
Сухой треск первых ударов похожих на винтовочные выстрелы вознесся в чернеющую высь и высек искры из моих ушей. Через несколько секунд я почувствовал как моя нижняя челюсть безвольно валится внутрь мехового воротника. Опомнившись, я захлопнул пасть и с непреходящим удивлением стал наблюдать как атакует Дрозд. Да, Дрозд атаковал! Сильно, стремительно, с двух рук. Джари защищался также ловко и искусно, не оставляя ни один выпад соперника без должного внимания точными, выверенными движениями. Четыре меча исполняли барабанную дробь, ноги бойцов зашлись в диковинном шаманском танце родом из багровой зари человечества. Когда пришел черед Джари, араб атаковал с еще большим натиском, сплетал удары и выпады в едва постижимые глазу связки, вставлял в кружево обманные петли, пытаясь поймать противника, заставить ошибиться в защите. Но Дрозд не ошибался, отбивал и уклонялся с точностью часового механизма. Его сухое, всегда строгое лицо преобразилось, не потеряв извечной сосредоточенности. Он, словно аскет после долгих месяцев воздержания, добрался-таки до заветного предмета вожделения. Щеки красные, глаза горят, руки мелькают…
— Я удивлен, боярин, — промолвил Джари с поклоном, едва тяжело дышавшие соперники опустили учебное оружие. — Я ни разу к тебе не прикоснулся!
— Я к тебе тоже! — удовлетворенно воскликнул Дрозд. — Благодарю за удовольствие, с меня добрый подарок!
Дрозд вернул уважительный поклон арабу и повернулся к ромеям.
— Не желаешь ли и ты, уважаемый, Леонидас, скрестить со мной клинки и показать нам свои способности?
— Я — торговец, не воин, — поспешил отказаться Леонидас, смиренно потупив взор.
— Да? — не поверил Дрозд, не глядя протягивая измочаленные мечи Гольцу. — По-моему, стать у тебя совершенно воинская и на правой ладони мозоли от оружия… Ну как знаешь, не хочешь — как хочешь, неволить не стану, но про постановку в Полоцке ромейского двора забудь. Поезжайте-ка лучше дальше с князем Владимиром в Новгород, там как раз купцов не хватает.
Зрители гоготнули: в Новгороде да купцов не хватает? Ну и шутник боярин!
Да уж, вот тебе и Дрозд! Вот тебе и птичьи косточки да кажущаяся крепость кузнечика. Мне, чтоб так научиться, быстрее гора раздавит алмаз, как любит говорить наш индийский друг… Я потом интересовался у Джари не поддавался ли он. Правая рука у Дрозда чуть помедленнее левой, но, в общем, нет, не поддавался, разве что самую чуточку.
— Почему ты отшил их? — спросил я Дрозда перед его уходом в город. — Разве не выгодно заиметь долгосрочные торговые связи?
— Потому что это не купцы, — сухо ответил боярин. — Вернее, не совсем купцы. Соглядатаи ромейские. Нравится Киеву гнать в Царьград меха, воск, мед и прочее за бесценок, получать взамен товар в три цены — на здоровье. Мы тут сами с усами.
— Зачем ромеям следить за Полоцком?
— По чьей-то просьбе, например. И совсем не обязательно по просьбе их родного императора.
Гольца Дрозд оставил при мне с наказом не спускать глаз с ромеев, извинился перед Эйнаром, что не может остаться на тризну по погибшим и отбыл восвояси.
Едва ушел Дрозд, с города прибыла смена — два десятка из сотни Куги, не участвовавшей в бою с куршами.
— Рагдай велел отпустить вас на отдых, — пробасил дородный Куга. — Мы тут присмотрим за всем.
— Благодарю, дружище! Ворота только прикрой! — напутствовал я сотника и бросился к Эйнару уговаривать перенести похороны на завтра.
Обрадованные, все, кто имел отношение ко мне и Сологубу собрали нехитрые пожитки, подхватили на носилки Яромира и отправились ночевать в мою корчму. Карья и еще одна девчонка из спасенных нами от Горхидовых упырей двинули с нами.
Князь Рогволд вернулся в Полоцк к ночи. Тяжкий гул его боевого рога встрепенул готовящиеся ко сну окрестности. Сутки назад Ингорь отсылал людей во все погосты, где мог находиться отец, в одном из ближних его и нашли, сообщили о напасти.
Вернулся князь и сразу же начал подсчитывать причиненные городу убытки. Ранним утром, еще затемно он позвал с докладом два десятка свидетелей, среди которых оказался и я с Сологубом. Получилось что-то вроде большого княжеского совета с участием всех нарочитых мужей: бояр, воевод, ремесленных старшин и наиболее значительных купцов. В Большой палате княжеского терема собралась прорва народа, сидели на лавках по периметру, некоторые стояли у входа, воинского снаряжения при себе никто не имел.
Мне как одному из главных действующих лиц отвели местечко посередине восточной стены между Змеебоем и юным Владимиром, что так удачно пришел с княжичем Рагдаем нам на выручку.
Рогволд восседал в деревянном, резном кресле на небольшом квадратном подиуме и выглядел хреново, аж лицом почернел. Я его понимал, почернеешь с такими делами. Стоило ненадолго отлучиться и столица княжества подверглась гнусному нападению. И кто напал? Какие-то вшивые курши с земиголами и латгалами, коим вместе взятым цена как воинов — мешок сухих лягушачьих шкурок. Что побудило этих нищебродов на конфликт с сильным княжеством, пусть и на кривичской земле, но все же — варяжским? Или, может быть — кто?
Памятуя о разборе, учиненном Рогволдом после нашей с Ольдаром операции по защите представителей веры в Аллаха и зная непростой характер князя, я был готов к долгому и детальному допросу да и друг Голец успел шепнуть, мол, настроение у князя дерьмовое.
Меня князь решил заслушать первым. В отличии от Владимира и большинства присутствующих он поглядывал в мою сторону с явным недовольством. Я мяться не стал, поднялся с лавки, проковылял на середину палаты, встал спиной к подпорному столбу и с готовностью выложил все как на духу. Рассказал как первыми встретили ворога, поведал про вылазку почти через весь подол в свою корчму, про поход за башкой князя Горхида, про то как дрались на лодейном дворе и, стоящий у дверей Сологуб, полностью подтвердил мои слова.
Слушали меня внимательно, одобрительно кивая. Один лишь Минай криво ухмылялся и все время переглядывался с херсиром Старлугом.
— Если я правильно тебя понял, десятник, ты сжег городскую корчму, ее пристройки и две только что выстроенные лодии? — ледяным тоном пожелал уточнить Рогволд, когда я закончил свое повествование.
Слегка смутившись, я взял себя в руки и продолжил свою линию не отпираясь и не оправдываясь.
— Да, княже, сжег. Иначе к Горхиду было не подобраться. Приказ спалить корабли отдал тоже я, чтобы они не достались куршам или кто там они, — вывалил я и добавил, что с тем же успехом предал бы огню свое собственное заведение если того потребовала ситуация. Я понимал, что похерил чужое имущество и был готов возмещать убытки, коли у кого-нибудь, включая князя, хватит ума возбудить иск.
Рогволд еще больше насупился и сделался совсем неприветливым.
— Ты, должно быть, полагал, что Горхид, червей ему в печень, со своим под себя срущим войском сможет взять и ограбить Полоцк, а потом по зимним рекам увести мои лодии? — ровным прокурорским голосом вопросил он. — И подольских баб с детьми в крепость ты нагнал, чтобы сподручнее было обороняться, так что ли?
Кто-то в палате хихикнул, народ нахмурился и засопел, десятки глаз впились в мое лицо, десятки ушей навострились в ожидании ответа. Новоиспеченный новгородский князь ажно рот раззявил от любопытства, а дядька его Добрыня с изрядно заинтересованным видом приготовился ловить мои ответные слова.
Ну что за гадство! Лучше сидеть за стеной и просто ждать когда крошить начнут? Все с ног на голову. Думают я за пригоршню золота задницу рвал? Темнота! Я военных академий не заканчивал и то знаком с термином "активная оборона", здесь, похоже, до этого еще не додумались…
— Я полагал, что Горхиду с войском вполне по силам разнести в щепки подол, предать его огню, жителей кого побить, а кого в полон увести. И, да, Ингорю со Змеебоем с их малыми силами не удалось бы помешать куршам увести твои груженые награбленным добром лодии прямо по снегу. Запрячь по десятку лошадей в кораблик не долго, лошадок в Заполотских дворах полно. Про то, что старший твой сын Рагдай с дружиной уже на подходе к городу никто из нас знать не мог. Именно по этой причине я привел в крепость жителей подола. Твоего подола, князь! Спасти их хотел. Лодии — что? Дерево! А люди в княжестве — главная ценность, даже я это понимаю, хоть и не князь. Я в герои не лезу, если виноват в чем — отвечу по Правде.
Рогволд вперил в меня немигающий удавий взгляд и не проронил ни слова, когда я набрался наглости и, поглаживая раненую ногу, вернулся на свое место. По пути я поймал чуть заметный одобрительный кивок Добрыни. С чего бы это?
— Горхид вовсе не князь куршский, — возник в повисшей тишине ехидный голос Миная. — Их князя зовут Домонтом. Других князей там сроду не водилось.
— Кто же тогда этот Горхид, по-твоему? — резко обернулся к нему полоцкий владыка.
— Воевода. Боярин… откуда теперь доподлинно знать? — сокрушенно вздохнул Минай. — Взятые в полон болтают кто во что горазд. Почитай всех ихних старшин перебил этот твой десятник, допросить как следует некого, не пытать же все четыре сотни. От Стяра больше порухи чем от всего Горхидова войска. Вольный слишком, воеводой, поди, себя возомнил, что хочет, то и делает. Может его в пыточную сунуть, авось расскажет чего любопытного? Например, как с куршами сговорился, как хотел корабли уничтожить…
— Дурь не болтай, боярин! — воскликнул Вендар. — Стяр — верный человек!
— Верный, — быстро согласился Минай. — Осталось понять — кому? И рот мне, сотник, затыкать не тебе. Он, ведь, в твоей сотне? Ответ за своего десятника взять не желаешь?
— Возьму, коли князь повелит, не ты. Ты, боярин Минай, лучше поведай как в тереме своем силел, с урманами бражничал пока мы с Ингорем оборону крепили!
— Стяр и мой человек! — вскочил с места Ольдар. — Если бы не он, лежать подолу полоцкому и всему лодейному двору в пепле! Я верю ему! А у тебя, дядька Минай, во рту — жаба…
Молодец пацан! Вот уж от кого не ожидал. Небось жалеет, что не было его со мной в эти веселые дни.
Поднялся гомон, присутствующие принялись живо обсуждать услышанное, спорить, размахивать руками. В гвалте не принимали участие только я, сам князь, Дрозд и парочка будущих новгородских начальников. Даже Змеебой что-то эмоционально аргументировал пьяненькому боярину Таршу. Добрыня и вовсе сидел с таким сосредоточенным видом, будто мысленно записывал в воображаемый блокнот каждую брошенную реплику, каждый услышанный вопль.
— Уймитесь все! — прикрикнул до сей поры молчавший Рогволд. — Негоже перед гостями глотками друг дружку поносить, не на торге поди!
Когда в палате установилась тишина, князь мрачно изогнул брови, придавил меня взглядом.
— Я не закончил с тобой, Стяр и садиться не дозволял.
Ага, может еще за пивком сбегать или гопака сплясать под рожок?
— А я тебе не раб и не холоп! — отвечаю с места. — Ты взял меня в дружину, а не в дворню и сам дал десяток. Сел потому, что устал стоять и добавить к сказанному мне больше нечего.
Стало слышно, как в жарко натопленной палате истерично жужжит, попав в развесистую паутину на верхних балках, проснувшаяся шальная муха. Кто-то нервно шаркнул ногой, кто-то горестно вздохнул…
— Да девку он свою лядащую спасать побежал! — мерзким своим голосом возопил Минай. — Выбрался из осажденной крепости, ушел в занятый врагом подол и вернулся невредимым с кучей бабья и детворы. Чужую корчму нарочно спалил, чтобы от соперника избавиться и лодии все пожечь хотел дабы ты, княже, на куршей весной двинуться не смог. Соглядатай он куршский! Послух вражий! Дозволь я…
Вскочить с лавки и пересечь поперек палату дело трех секунд. Оттолкнув возникшего на пути херсира Старлугссона, ударом правой я прервал звенящий глас подхватившегося навстречу Миная и сопящий народ так и не узнал чего хотел боярин, чтобы Рогволд ему дозволил.
Херсир схватил меня за плечо и резко рванул в сторону. Я освободился от захвата и на развороте приложился по урманову подбородку, отмечая отменную реакцию скандинава, который успел отвернуть голову, пропустив удар вскользь по щеке. Я видел каким дьявольским огнем полыхнули глаза Старлуга. Будь при нем сейчас любое оружие, я бы уже валялся мертвым рядышком с нокаутированным Минаем, а не повисни на мне Вендар с Сологубом, одной оплеухой норвег точно бы не отделался.
Минай очнулся через несколько мгновений, брякнув золотыми перстнями о дубовый княжеский пол, встал на четвереньки, обвел притихшее собрание осоловевшим взором, шумно сглотнул и проговорил так тяжело и медленно, будто ворочал языком мельничный жернов:
— Рассуди, княже! Не оставь произвол безнаказанно! Все видели — он убить меня хотел!
Херсир Старлуг помог боярину принять вертикальное положение и под локоток как глубоко больного старца подвел обратно к лавке, о которую Минай устало расплющил свое седалище. Вендар и Сологуб хоть и разжали свою хватку, от меня отходить далеко не стали, вопрошающе глядели на князя.
Опустив глаза, Рогволд молчал. Долго молчал. Видать, все не мог решить как наказать того, кто в его присутствии напал на старшего боярина, пусть и за дело. Прервать княжеские думы никто так и не решился, хотя я видел как хочется Ольдару что-то подсказать отцу.
— Виноваты оба, — наконец "проснулся" Рогволд заметно охолонувшим. — Здесь обвинять и наказывать могу только я.
Князь выразительно поглядел на Миная.
— Я не в силах решить кто виноват больше, поэтому спрошу вас самих какого искупления желаете. Боярин Минай, ты виры хочешь иль суда Божьего?
— Суда, к чему мне его вира!? — фыркнул окончательно пришедший в себя Минай.
— А ты, десятник, желаешь получить виру или узнать решение богов?
Серьезно? Суд богов? Неужто Рогволд позволит мне прикончить в честном, законном поединке эту сволочь?
— Боярин при всех оскорбил меня и обвинил в измене. Я требую крови! — ответил я не думая и только произнеся последнее слово, понял как сильно лоханулся, ибо вспомнил печальную участь покойного вировского боярина Головача. Теперь же его родной братец очень ловко подвел таки меня под монастырь, устроив искусную провокацию. Не зря же он приволок с собой Старлугссона.
— Да будет так! Ваш спор рассудят боги! Ежели Правда будет на стороне боярина Миная, Стяра признать виновным в измене, если боги пожелают иного исхода, все подозрения с десятника снимаются, а Минай заплатит ему виру в три гривны серебра за хулу и две гривны в казну.
Неплохо выступил. Минаю виру за хулу, сам же вроде как и не при чем.
— Поединок назначаю на полдень сего дня на торговой площади детинца. Перед началом поединка истцы должны выбрать желаемое оружие, а также вправе назначить вместо себя поединщика. Бой будет продолжаться до смерти одного из участников. Плату за виру сдать заблаговременно.
Мысли мои растрепались как зонтик одуванчика на ветру. Где-то краем сознания я слышал как Рогволд попросил Ингоря рассказать как он оборонял город, будто до сих пор не успел получить исчерпывающий доклад от Дрозда и лично от своего отпрыска, но это мне уже не было интересно. Ничего больше не видя и не слыша, я покинул княжескую палату, пройдя сквозь расступившихся слушателей Ингоревых подвигов.
До судебного поединка осталось менее четырех часов.