Нет, все таки бурлят во мне Валеркины гены! Наверное все бандиты и преступники в душе немного легавые. Собственно, как и хороший сыщик должен быть чуточку вором.
Голец потом еще долго недоумевал как я догадался, что бродяги в корчме готовят нападение на купцов и как просчитал их действия. Я объяснял мою проницательность банальным наличием глаз и чуйки на кипиш. Ни одного меча, копья или топора я при них не заметил, значит расчет строился на неожиданности и быстроте нападения. Затолкать, повалить, срезать ножами сумки и незамедлительно делать ноги. Классика жанра. Кучу-малу ребята устроили знатную. Новгородцы не сразу поняли, что полегчали на несколько килограммов, пока наши не стали лупить налетчиков и в стороны растаскивать.
— Благодар вам, люди добрые! Отец бы мне не простил! — говорит младший по возрасту, но старший по положению среди купцов, когда все улеглось и мы вдвоем с Гольцом отправились на пристань проводить новгородских гостей в дальний путь.
— Простил бы, — говорю. — Не твоя вина. Даже дядька твой ничего не прочухал, хоть и опытнее тебя.
Все таки умею я иногда сам себя удивить. Это ведь и не основная версия была. Единственное, что на ум пришло без напряга, оказалось верным. Пацан этот именем Садок — отпрыск одного из самых крутых новгородских купцов. Батя ему путевку в жизнь таким необычным макаром выписал, дал двоюродного дядьку с сынком на побегушки и для пригляду, да товару два насада для торговли. Не продав все до нитки, домой возвращаться заказал. Вот так воспитание! А вдруг мальчишка вовсе не торгаш, не лежит душа? Хотя у этого вроде бы лежит, недавнее приключение восхитило его до блеска в глазах прямо-таки нестерпимого, аж подпрыгивает от удовольствия.
— Вот переломит отец посох о твою спину, неслух, — желчно предсказывает горькую судьбу племянника дядька Валкун.
— Не переломит! — белозубо хохочет Садок. — Если бы не я, ни за что не сбыть нам все добро! Пустыми возвращаемся, как и велел отец! Только рад будет!
— Ты для начала вернись, потом смейся. Вот-вот лед на реках встанет. Едва мошну не потеряли, осталось кораблей лишиться.
— Да не ворчи ты дядька, не лишимся! Видишь ветер меняется, тепло несет, как раз нам в спины будет. Как птицы полетим!
— Снег он несет ветер твой…
Но Садок уже не слушает нытье опекуна, увлеченно наблюдает как люди на его насадах проверяют снасти, расправляют паруса, готовят весла. Работают быстро, но без суеты, чувствуется выучка и ответственный подход к делу. Довольный происходящим на вверенных ему плавсредствах, Садок обращается ко мне с неожиданным вопросом:
— С татями как поступите?
— Как положено, — жму плечами, — князю на правеж потащим.
— И что князь? Живота лишит иль отпустит?
В лоб спросил. Я откуда знаю как Рогволд в таких случаях поступает.
— А ваш как бы поступил?
— У нас князя своего нету. Мы город вольный. Посадник от Великой княгини киевской Ольги судит когда по Правде, когда не очень. Кто больше в лапу сунет того и правда. С этих, скорее всего, виру большую просить стал бы, не убили ведь никого.
— Говоришь вольный город, а заправляет посадник из Киева, как так?
— Ну вот так у нас завелось. Не моего ума дело. Да, думаю, и не твоего, Стяр. Вы князю Рогволду поклон передавайте от Бодра, отца моего. Объясните, что из-за спешки не смогли зайти, вести передать с Киева да других мест где побывали.
— Что за вести? — встрепенулся Голец. — Может о княжиче Рагдае слыхать чего? Скоро ли вернется в Полоцк?
В некотором недоумении поворачиваюсь к Гольцу. С каких это пор ему про княжича интересно? Вот же любопытный!
Садок с Валкуном мотают головами, морщатся — ничего, мол, значительного.
— Княжич Рагдай как в Болгарию с князем Святославом воевать ушел, так больше и не возвращался. Сказывают, что жив-здоров, дружину полоцкую сохранил. Да вы и без меня, должно быть, это все знаете.
Лично я не знал. Про поход в Болгарию уже слыхал от кого-то. Подумалось еще тогда: где Киев, а где Болгария. Чего Святослава туда понесло? Болгары, вроде как, братья нам, даже язык похожий. Но это в будущем, сейчас, может, все иначе, не знаю. Понесло князя киевского воев/ть, значит так надо, не нас же сирых ему спрашивать.
Садок, гляжу, того же мнения, храповик из панциря далеко высовывать не обучен. Я с удивлением нахожу, что юный купчишка не по годам разумен. Разумен и щедр. Один из бегунков при падении выпустил из рук добычу, сумка грянулась о землю и расползлась по швам, обнажив блеснувшие золотом внутренности. Шесть золотых кругляшей Садок вложил в мою ладонь, отказавшись выслушивать возражения. М-да, скоро будет чем папаше гордиться если сынок свою головушку буйную по случайности раньше времени где-нибудь не сложит.
— Ты побереги его, дядька Валкун, — говорю тихонько, пока Садок отдает последние приказания гребцам. — Хороший парень, далеко пойдет.
— Пойдет, — уверенно кивает гривой новгородец. — Он ведь, знаешь, в Индию плыть намеревался, едва отговорил, уломал по нашим торжищам торговлю повести на первый раз. Он мне в отместку до последнего тянул с возвращением, до пылинки все продал. Хваткий как щука.
— Значит еще и в Индию сплаваете, какие ваши годы!
Обнимаемся напоследок как старинные друзья. Руки Садка неожиданно сильные, жилистые как у гимнаста.
— Ну бывай, Садок! Удачи в будущей торговле!
— Прощай, Стяр! Прощай, Голец! Прощайте, люди добрые, авось свидимся!
Возвращаемся в корчму. Там кроме сторожащих налетчиков дружинников и хозяина никого. Лицо корчмаря корежит виноватая гримаса, небось переживает как бы не привлекли к ответственности. Одариваю его строгим взглядом и подхожу ближе к сидящей на полу в левом от входа углу пятерке. Спинами к стене привалились, рожи напуганные, злые. Все не старше тридцати молодые мужики одинаковой лохматости и запущенности в одежде.
— Ну-с, граждане мазурики, а вот и я! Соскучились?
Не сразу замечаю, что один из них полулежит, неудобно подмяв под себя ногу.
— Что с ним?
— В Навь отошел, — отвечает Истома. — Жила ему кистенем затылок проломил.
— Ненароком я, — бурчит Жила. — Вдарил чуть сильнее, не рассчитал.
— Никто ему вечной жизни и не обещал, да, пацаны?
Носком войлочного полусапога я дотрагиваюсь до колена одного из налетчиков.
— Местные?
— С разных весей, — пряча глаза отвечает тот, что первым выбегал из корчмы. Он, видимо, является и душой криминальной компании.
— В городе давно пробавляетесь?
— С лета.
— Собираетесь где?
Вскидывает глаза пронзительного василькового цвета, прищуривается, пытаясь сообразить зачем мне это нужно и почему он должен делиться секретной информацией. В течении двух минут даю ему возможность проявить свои умственные способности, но все мыслительные потуги неудачливого грабителя не приносят ему никакой пользы. Так и не сумев ничего прочесть на моем непроницаемом лице, жиган снова отворачивается.
Решаю его немного постращать.
— Я жду, а вот княжеский кат ждать не станет. Так что лучше говори по-хорошему. На вас групповой разбой висит. Мы ведь легко можем показать, что новгородцы с собой несколько трупов увезли, тогда одной вирой князю не отделаетесь, тут свежеотесанным колом попахивает.
— В старом зимовье у Барсучьего камня, — нехотя признается жиган.
Я так и думал, мог и пооригинальнее что-то загнуть…
— Значит так, забирайте своего жмурика и валите отсюда. Вот вам пока на пропитание. Нужны будете — найду.
Щелчком большого пальца поднимаю свою золотую монету в воздух. Пятерня в замызганном рукаве проворно цапает ценность так же неуловимо как язык хамелеона хватает муху. Забрав покойного приятеля, группа злоумышленников стремительно исчезает за дверью корчмы.
— Ну ты даешь, Стяр! — с изрядной долей возмущения произносит Голец. — Он же наврал тебе!
— Знаю, что наврал. Но именно так завоевывается доверие у сомнительных личностей. Теперь ни он, ни кто либо из его дружков перо нам в бок при случае не задвинет. Усекли, шалопаи? Учитесь у батьки! Голец, раздай золотые парням и потопали-ка в гридницу, на сегодня достаточно.
В течении следующих суток сбываются сразу три предсказания и одно обещание.
Первым отличается Вендар. Ранним утром, исполнив свой недавний посул, он вывел нас на стражу по укрепленному городу и детинцу, что означало конец интенсивных тренировок и постепенное вовлечение в службу. Покривился поначалу на перенесенного с улицы под своды гридницы Сильвестра, попенял, что сотни людей доверяют нам свои жизни, бояре, купцы, смерды, бабы, дети, даже сам князь со всем семейством от дружины зависят, а мы тут мешков понавешали, дурью маемся. Я постарался объяснить сотнику, что токмо пользы для, никакого безобразия, крепость рук повышает и реакцию с потенцией. Даже княжичи иной раз подходят к Сильвестру ввалить хлесткого тумака, чего тут зазорного? Скорее Вендар чисто за свою репутацию радеет, не хочется ему в глазах Рогволда ничему не научившем своих людей лохом выглядеть. Зря трясется. Как боевые поленья умеем мы не так уж и мало, гораздо больше, чем в ночном бою с лесными татями и памятной драке с земиголами.
Расставили нас кого по внутренней крепости, кого на городские стены увели. Голец с Жилой у ворот детинца встали, Жмыря со мной, Сологубом и Стахом возле княжеского терема оставили. Носатый десятник пояснил, что войны ни с кем у Полоцка, к счастью, нет, но меры предосторожности никогда не помешают, к тому же княгиня не жалует, когда на дворе толчея и шум. Крикунов взашей, незнакомый народ при входе расспрашивать, при выходе поклажу проверять — не тащат ли чего лишнего, ну и так, на подхвате быть, вдруг князю или княжичам чего вздумается. Нормальная служба. Броди себе с копьецом, воздухом свежим дыши, на работных девок румяных поглядывай, жди когда обедать кликнут.
Пока я так гулял, на ум пришли некоторые аналогии с современным мне положением вещей. Ведь князь никто иной как авторитет в законе, по типу Фрола на которого я работал или других таких же деловых. Рогволд ведь не строил Полоцк с "нуля", а каким-то образом у кого-то отжал, хищнически захватил с помощью оружия своей верной дружины. Объявил себя хозяином, установил нужные ему порядки, наложил на окружных людишек дань, крепостицу выстроил покрепче, чтоб какой-нибудь залетный обормот с насиженного места не сковырнул и "крышует" себе население спокойненько, назло мировой несправедливости. Завел с соседями торгово-экономические связи, киевскому князю военную помощь оказывает, по гостям разъезжает, охотится, пирует, воюет когда надо, судит и споры разрешает, но не по своему усмотрению как в голову взбредет, а по строгим, давно устоявшимся законам. На широкую ногу у князя полоцкого Рогволда дело поставлено. Воеводы, сотники, десятники, личная дружина, сыщики, приближенные бояре, советники, палачи, сборщики налогов. Совсем как у нас. В наличии все признаки организованной преступной группировки или зачатков государства. Поневоле уважением проникнешься, серьезные ребята, ценный опыт для будущих поколений накапливают.
В этот же день, как и было предречено Дроздом, до того как на прибитую легким ночным морозцем землю лег обещанный Валкуном первый снег, из куршской стороны вернулись княжеские следопыты. Одни вернулись, без Миши. Долго проторчали у Рогволда в палатах и с наступлением сумерек покинули детинец в неизвестном мне направлении. Заглянувший в гридницу Дрозд сухо сообщил, что сыск следопытам не дался, добрых вестей для меня не появилось, а посему выходило, что пропал мой Рваный бесследно на чертями драной чужбине. И Бур со змеебоевскими людьми тоже пропали.
Таким образом сбылось мрачное предсказание Миная: осиротел я окончательно, теперь даже былое помянуть не с кем.
Визжавшая всю ночь дикая вьюга к утру намотала по углам сугробов выше колена, выбелив мир сухим, холодным молоком. День настал солнечный, чистый как самогонная слеза. Пролетел он для меня как одна минута. И следующий тоже. Вцепившись в копье, бродил я по засыпанной снегом территории детинца, куда себя засунуть не знал, не мог от гнетущих мыслей спрятаться. Говорил ведь мне Мишаня: останься со мной, не ходи в дружину. Вместе были бы сейчас на том или этом свете.
Ближе к полудню, будучи на страже у детинца, мне посчастливилось нос к носу столкнуться с главным полоцким волхвом.
Из-за большого количества накинутых на сутулые плечи сшитых шкур и надвинутой на глаза куньей шапки я поначалу его не признал, даже струхнул слегка, когда он на меня из-за поварни шалым медведем вывалился. Не поймешь где звериные космы где человеческие. Глазенками исподлобья недобро блеснул и к заднему крыльцу бочком норовит протиснуться.
Я посчитал непростительной роскошью упускать такой случай и поспешил задержать волхва, под локоток ухватить.
— Постой, Живень! Я спросить тебя хочу, не задержу долго.
Бубенчик на посохе противно тренькнул, заколыхались шкуры, зашуршало под ними что-то и я оказался под изучающим прицелом хорошо замаскированных диким волосьем карих глаз.
— Вот говорят ты самый искусный в этих местах волхв. Князь тебя на службу из сотни выбрал. Так ли это?
После непродолжительного молчания из меховых недр раздался хриплый, каркающий голос:
— Я выбран Богами и служу поначалу Богам, а потом уже князю.
Пафоса, по-моему, многовато…
— Еще рассказывают будто ведаешь ты как прошлое любого человека, так и его будущее. И это так?
— Без надобности мне. Все ведать может только Род, наш отец и создатель всего живого и сущего. Вижу кое чего, не более того.
Видит все таки, старый темнила!
Чувствую, поднимается в груди воодушевление. Может нашел я наконец того, кто мне поможет? Растолкует, разжует, подсобит понять как так вышло и что делать далее. Сразу все я ему, конечно, говорить не стану, дабы не отпугнуть и себе не навредить. Прежде чем кидать карты на стол, надо для начала прощупать его реальные волховские возможности, шанс нарваться на шарлатана огромен и чреват осложнениями. Поэтому осторожно закидываю удочку на предмет пробной ворожбы по поводу пропавшего человека — сможет ли увидеть чего путного.
С ответом Живень не спешит, думает, небось, сразу меня послать или попозже. Наконец, одернув замявшийся воротник, крякает:
— Для волхования и ведучей ворожбы снадобья особые нужны и день подходящий. Совсем скоро Коляды праздник наступает. Как родятся боги, в ночь за Колядой и приходи. Пробовать станем.
И на том спасибо! За Колядой, так за Колядой. Не приду — прибегу!
Через неделю стал Вендар нас чаще мешать с оставшимися старослужащими из княжеской дружины и ставить в ночные дежурства. Как то утром после единственного положенного выходного лежал я на своем топчане и выползать на свет из мрачной, жарко протопленной гридницы не планировал. По порядку стража наша с Морозом и Долганом сегодня ночная, самая скучная и холодная, но хорошо, что короткая. Лежал я и думал как же мне тут все быстро обрыдло. В армии так не полежишь, солдат без работы — преступник, любимые командиры мигом найдут занятие. А здесь… Ну помахали вчера полдня мечами на морозе, сулицы пометали, топориками покрутили, мешок подолбили вечерком, в остальном же полнейшее безделье, мертвый штиль. Даже шахмат с радио нету и книжек для самообразования как в тюрьме. Надо бы намекнуть Вендару, чтоб озаботился разнообразием нашего досуга. В натуре ведь скукотища! Голец еще заимел привычку где-то пропадать, Жила, улучив любую минуту, дрыхнет как барсук, Невул не разговорчивее печки, да и о чем с ним болтать, переговорено все сто раз…
Шумно протопав на пороге заснеженные ноги, в гриднице появляется Вран. Не проходя далеко, кричит в моем направлении:
— Стяр, у ворот какой-то оборванец ледащий до тебя хочет. Пускать?
— Ну, пусти, коль хочет, — разрешаю, пожав плечами. Свешиваю босые ноги с ложа. Интересно, кого это по мою душу надуло? На всякий случай двигаю поближе пояс с мечом, вдруг буйный какой, так укорочу сразу к хренам на голову, настроения никакого…
Притворив за собой тяжелую дверь, на пороге возникает облаченный в лохмотья и обрывки шкур незнакомый мне тип неандертальского облика. Правой рукой на посох кривой опирается. Попривыкнув глазами к полумраку, делает вперед нетвердый шаг.
— Стяр здесь?
Голос слабый, приглушенный густой, всклокоченной бородой, но мне достаточно двух произнесенных слов, чтобы вскочить с лежанки и броситься к вошедшему как к родному, ибо так безбожно прокручивать рокочущую звонкую согласную может только один из известных мне в этом мире людей.
— Праст?! Живой! — обнимаю его вместе с посохом и внезапно задыхаюсь от смрада гниющего мяса. Поначалу подумал — показалось, потом чую от него несет, больше неоткуда.
— Живой покуда, — говорит Буров ближник. — Да чувствую — дохожу, насилу дополз…
— Погоди, ты ранен что ли? Эй, ребята, подсобите-ка!
Несколько сильных рук подхватывают разом ослабевшего Праста и волокут к ближайшему лежаку.
— Раздевайте его, братцы, только бережно. Голец, дуй к Живню, проси прийти! Мороз, давай его на мою лежанку уложим.
Хотел еще попросить Долгана, чтоб нашел чего-нибудь пожрать, да гляжу, вырубился Праст, не до еды ему…