Посольство полоцкого князя в куршские земли с самого начала столкнулось с трудностями. Из-за бурной деятельности, развитой беспокойным преемником земигольского князя пришлось скрытно пробираться через владения восставших Рогволдовых данников, избегать чужих глаз, обходить стороной все встреченные на пути веси. Хоть и собрал Вилкус под свою мятежную руку изрядное количество недовольных жизнью мужичков, в селищах оставалось еще полно желающих попортить крови небольшому чужеземному отряду. Каждый из троих больших куршских князей настолько крут, хитер и подозрителен, что любое проявление слабости, такое, например, как прорыв соседских посланников с боем через подданные земли, мог послужить толчком для не слишком обдуманных действий. По всей видимости, Рогволд под видом военной помощи был бы не прочь оттяпать кусок куршской землицы, желательно с видом на Балтийские волны. Курорт не ахти какой теплый, зато сколько возможностей для морской торговли и разбоя. Тесно варягу среди лесов и болот, простору хочется, а может завидует тем самым викингам, которых в дружину брать не любит, давнюю мечту о морских походах тайно лелеет. Вполне осуществимая идея, кстати. Куршские князья друг дружку не сильно жалуют, каждый сам за себя стоит и за коллегу впрягаться не станет. Даже когда одного из них стали донимать своими набегами датские разбойники, он не к родичам за помощью обратился, а к Рогволду, прекрасно осознавая чем это может для него закончиться. Разместить у себя иностранный военный контингент иногда бывает гораздо проще, чем его потом вытурить. Пара сотен просимых бойцов легко может превратиться в пять-шесть и тогда прощай княжение на янтарном берегу. Другое дело, что тех сотен у Рогволда сейчас нет. И любой, проявивший толику любопытства, индивидуум об этом осведомлен. Недаром же всколыхнулись земиголы и не случайно курш выбрал момент зазвать к себе полоцкую дружину.
В бою курши не уступят варягам, в случае столкновения станут серьезным и очень опасным противником. Поэтому, прежде чем предпринимать какие-то шаги, Рогволд послал на переговоры своих бояр. Посмотрят, оценят обстановку, выяснят расклад сил, а он, князь уже сам решит брать курша за кадык или дружбу дружить крепкую. В конце концов там еще два княжества.
Среди приданных боярам Овдею и Буру людей Змеебоя было два опытных дружинника ходивших ранее к куршам через земиголу. Они вели отряд лесами и краями болот, на ночевку вставали в глухих чащобах подальше от людей, огонь разводили в глубоко вырытых ямах, питались взятыми припасами и чем удавалось добыть охотой. Осторожно шли, оттого и долго. У мелкой пограничной речки едва не напоролись на хорошо вооруженный конный десяток. Полдня лежали мордами в землю, пока те не снялись с привала.
В первом же куршском селении их накормили, гостеприимно устроили на ночь и отправили гонца к князю. К вечеру третьего дня явились пятеро, на ломаном словенском наречии обстоятельно выспрашивали чужаков о цели визита, запоминали имена каждого прибывшего, затем один из них где-то потерялся, а четверо оставшихся повели людей полоцкого князя к своему вождю.
Путешествие заняло два дня, еще четверо суток провели в небольшом селище у речного устья, в пропахшей морем рубленом доме в ожидании прибытия хозяина тех земель. Томительно тянулись мутные, бессолнечные дни. Местные поглядывали на полоцких искоса, первыми не заговаривали, хорошо хоть владелец жилища — осанистый рыжеволосый рыбак не скупился ни на еду, ни на хмельные взвары, которыми щедро потчевал гостей. В первый же день вдоволь набродившись по селению, осмотрев морской и речной берега, Рогволдовы послы предпочли больше с рыбацкого подворья не выходить, а печалиться и гадать о судьбе полоцкого войска в битве с земиголами исключительно в компании с дармовыми угощениями.
Ну а как? Правильно решили. Чего людям глаза мозолить? Курши, что привели их туда, технично испарились, вопросов никому шибко не позадаешь — обе стороны чужой язык разумеют плоховато да и желающих с ними поболтать не находилось. Рыжий рыбак ночевал где-то в другом месте, показывался только, когда притаскивал с помощниками набитые едой корзины и жбанчики с сивухой.
Если умудренным опытом бойцам Змеебоя и двум боярам отдохнуть вдали от шефа в кайф, то молодому шалопаю Прасту на месте сидеть — сущие вилы. Когда на вторые сутки предусмотрительный Бур заговорил, мол, неплохо бы на подворье сторожу выставить, вызвался первым. Дружка своего Кульму на это дело подтянул. Стали на пару за округой глаз таращить, днем вдвоем, ночью посменно со змеебоевскими. У дома безвылазно не торчали, бродили по деревне, уклад чужой подмечали, осматривали реку, каждый день спускались прогуляться по влажному морскому берегу, где под крики разметанных по небу чаек резвился колючий балтийский ветер.
Находясь поутру в одной из таких прогулок Праст с Кульмой случайно издалека заметили приход с верховьев реки кораблей с хищными змеиными головами на высоких носах. Скрытно, леском подобравшись поближе, увидели как с двух узкотелых лодий, едва те ткнулись в прибрежную песочную мякоть, спрыгнули с полсотни вооруженных людей и мягким звериным шагом двинули прямиком в куршское селение явно с нехорошими намерениями, поскольку кроме топоров и копий не преминули захватить с собой щиты.
Несмотря на свою относительную молодость и отсутствие опыта, Праст и Кульма сумели правильно прошевелить ситуацию и скумекать, что причалившая бригада головорезов это те самые даны, против которых курши просили помощи и что три десятка деревенских рыбаков разного возраста ничего не смогут противопоставить профессиональным воякам и грабителям, а люди полоцкого князя попадают в суровый замес где расклад один на троих.
Подхватив руки в ноги, сорвались парни в дикий галоп по краешку молодого сосняка в обратку до халупы рыжеволосого рыболова. В неравном бою каждый меч на счету, может еще и предупредить удастся.
Убежали не далеко. В месте, где соснячок начал мешаться с густым кустарником словно волки из логовищ выскочили четверо. Возникли на пути так неожиданно, что Кульма с Прастом испуганно отпрянули, вместо того, чтобы приготовить оружие. Один из незнакомцев без лишнего базара с разбегу вогнал копье в грудь Кульмы, другой добавил топором по шейным позвонкам. Прасту достался удар меча в область ключицы и чем-то тяжелым прилетело сбоку по ребрам. От болевого шока и приданной инерции он смял спиной жесткие ветки низкорослой лесной растительности и безжизненным кулем рухнул, нелепо взмахнув руками. Сознание Праста угасло с мыслью, что напавшие на них люди не очень-то походили на данов…
Пробыв какое-то время в отключке, Праст вернулся в мир живых уже далеко за полдень. Превозмогая общую слабость от кровопотери и жуткую боль в разрубленном теле, потащился прочь от места происшествия. Не ровен час пойдет кто-нибудь мимо да и добьет немощного как снулую осеннюю муху. С каждым шагом он терял силы, но, стискивая зубы, чтобы не стонать в полный голос, упрямо двигался к куршскому селению. Помощник из него уже никудышный, качественно махнуть мечом вряд ли сумеет, однако оставлять товарищей в беде хуже нету, пусть лучше убьют его враги, чем свои потом будут считать трусом. Не подсобит, то хотя бы отвлечет, удар роковой замедлит…
Живуч и силен оказался Праст аки буйвол. С такой серьезной раной умудрился не скопытиться, сумел в одиночку добраться до Полоцка. Молодой потому что и гены, видимо, не порченные от папы с мамой достались. Здоровья на троих или одному лет до ста пятидесяти. Уникум, короче. Зверь. Живень его три дня пользовал. Гной из раны вычищал, промывал настойками, толокно травяное всыпал, отвары ему в рот заливал, сам не спал (все шептал чего-то) и другим не давал, весь запас лучин в гриднице пожег. Праст сначала впал в горячку, метался по ложу как наркоман в ломке, потом принял стойкий крокодиловый окрас, я уж думал кончается, а на четвертый день зенки свои голубые распахнул, точно заново родился и заговорил. Зря я все таки гнал на местную медицину, имеет место быть, чертовка! Без везения, конечно, не обошлось: лезвие меча каким-то чудом не задело край легкого, но целебную силу трав отрицать больше не возьмусь, а Живню я без зазрения совести пообещал вручить звезду Героя Древней Руси, правда мысленно…
В деревню Праст так и не вернулся. Свалился обессиленный подле крупного жилища лесных муравьев. Как оказалось весьма вовремя и кстати свалился, так как именно в этот момент мимо него шумно протопала процессия данов, возвращающихся на свои корабли. Их сопровождали курши, что вели сюда Рогволдовых посланников. Весело сопровождали, словно родню на скорый поезд. Также из своего укрытия наблюдательный Праст успел заметить в руках данов две волокуши с мертвыми телами полоцких бояр.
Дождавшись пока колонна минует его засидку за муравейником, Праст осторожно последовал за ней к берегу. Там он увидел как каждый из куршей хватался за руку с вождем данов и крепко с ним обнимался, после чего даны погрузили тела бояр на корабли и устьем реки вышли в море.
— Ты ничего не путаешь, Праст? — спрашиваю, с повышенным вниманием впитав ушами и мозгом рассказ Буровского корешка.
— Нет, Стяр, ошибки быть не может, собственными глазами видел. Бур это был, рука с перстнем свисала. Вся в крови. Мы с ним с самого детства, не перепутал бы даже во хмелю и без перстня. Овдея узнал по одежде. Он всем до того говорил, если случиться с ним чего, тебя известить первого. Крепко вы, видать, поладили после того как чуть друг дружку не порешили…
— То когда было, — отмахиваюсь я от ненужных подробностей, а у самого горло перехватывает. — Знай одно — Овдей мне роднее брата, за ценные сведения о нем я тебя обязан. Не представляю смог бы сам добраться или нет. Я твой должник, Праст, запомни это и поправляйся. Живень сказал, что кость срослась правильно, мясо он тебе вычистил, ребра заживут быстро. Отъедаться тебе надо, вес набирать, желательно в покое. В гриднице пока побудешь, я договорюсь и все организую ты не парься особо, понял? Ну, отдыхай, братан, дрыхни давай.
На эмоциях я с силой стиснул клешню болезного и вдруг вспомнил при каких обстоятельствах впервые увидел Бура с Кульмой и Прастом. Незавидное тогда у меня было положение, куда хуже, нежели сейчас. Из-за плотной концентрации произошедших событий кажется, что после встречи с боярином Головачем и его людьми минуло не меньше пары-тройки лет. Иных уж нет, а те далече…
Однако, с результатами верно сослуженной службы Праста своему боярину нужно что-то делать. Утаивать подробности Мишиной гибели бессмысленно. Я не мог понять одного: нахрена данам жмуры? Зачем увозить трупы в море? Утопить, сокрыв тем самым следы убийства? Чушь. Этим тут никто не заморачивается. Вялят кого ни попадя на каждом шагу и об уликах особо не парятся. С тем же успехом курши могли снести покойников до ближайшего леса и оставить на прокорм дикому зверью, через неделю одни кости отполированные останутся, иди доказывай чьи.
Зачем вообще куршам нужно было подставлять посланцев грозного соседа? Что за хитроумная интрига плетется приморским князьком?
Голова уже кругом от гипотез. Чтобы не рехнуться в одиночку решаю поделиться тайным знанием с вернувшимся в гридницу Гольцом, авось чего дельного подскажет, натура у него авантюрная, разбойничий опыт опять же…
Приземляю растерявшего к зиме почти все свои конопушки приятеля рядом с собой на свободный топчан и ввожу в курс дела. Выслушав печальную повесть о гибели княжеских послов, лишенную моих комментариев, Голец поскреб мизинцем кончик короткого носа и скривил тонкие губы в задумчивой ухмылке. Его шальные глаза на миг сделались серьезными, стала заметна кратковременная работа мысли. К сожалению такая мимолетная, что когда Голец сморгнул, я уже жалел, что спрашивал его мнения.
— Ну, что скажешь? — вяло интересуюсь для проформы без всякой надежды на вразумительный ответ.
— Живые они.
— Кто? — я реагирую как умная собака на что-то недостижимое ее разуму — склоняю голову набок.
— Бур с Овдеем, — охотно поясняет Голец, давно придав лицу обычное простаковатое выражение. — С мертвых проку не взыщешь.
Думал я об этом. У нас целые республики воровством людей промышляли. Похищенных заставляли выполнять изнурительную работу или выкуп требовали с родственников. Сами испокон веку не работали, только с оружием гарцевать горазды, глотки безоружным резать мастаки. Даны те, по ходу, этого же разлива — потомственные бандиты. Очень может быть, что Миша с Буром захвачены в качестве рабов или как объекты для получения материальной выгоды путем выкупа. А может и не быть, вдруг здесь до этого скотства еще не додумались. Вариантов тем не менее масса и все не шибко сладкие.
— Надо бы Дрозду рассказать, — тихо говорит Голец, глядя в угол, где без движений и звуков лежит Праст.
— Ты давай зря не пыхти, — выговариваю строго. — Чтоб я к этому сухому богомолу поперся? За кого ты меня принимаешь? Он же понтовался как баклан, следопытов посылал и ничего не нарыл или сказал, что ничего, а мне к нему с докладом?
— Ты спросил совета, я посоветовал.
— Дрозду, значит?
— А кому еще? Не Минаю же.
Хм, эта сволочь тут последний, кого б я в лютый голод жрать стал, не то, чтобы со своими проблемами обращаться. Мне видеть его лишний раз противопоказанно, руки могут сами к горлу потянуться. Я этой падле Мишаню не забуду, даже если у меня в ногах с полной пастью земли ползать будет.
— Почему сразу не Рогволду?
— Князю после, сначала — Дрозду. Так лучше будет.
— Темнишь ты, братан, чего-то. Уж не шнырем ли заделался у того Дрозда? В гридницу не кажешься, где и с кем трешься непонятно. Не вздумай за старое взяться, нам тогда всем кранты, понял? Здесь тебе не Виров. И от Дрозда подальше держись, таких друзей за нос да в музей…
Голец скептически фыркнул и отвернулся.
— Так ты понял или нет, что-то я не врубился.
— Понял, — буркает недовольно через плечо.
Вот так-то лучше. А к Дрозду на поклон я не пойду, много чести, поломаюсь пока, мне не западло. Если предположить, что Миша с Буром действительно живы, нужно ждать весточки от данов, от куршей или от них самих. Ежели не живы, то и трепыхаться нечего, с того света еще никто не возвращался.
Как бы то не было, мою потребность выговориться Голец полностью удовлетворил. Я больше не горел желанием делиться полученной от Праста информацией и на ночное дежурство у ворот отправился с чувством выполненного долга. Скоро Коляда. Живень обещал помочь. Думаю его не сильно поколышут слегка изменившиеся вводные, если он действительно такой сильный ведун как носит молва, то определить жив ли Рваный сможет стопудово. От старого волхва зависит посвятить мне жизнь на Мишины поиски или окончательно принять факт его гибели.
Всласть подежурить мне не дали.
Сначала с инспекцией притащился Вендар. Вот охота ему среди ночи в мороз шлепать проверять бдительность стражей? Не война же, в натуре…
Убедившись, что и я, и воротные засовы на полагающихся им местах, сотник выдыхает клубы горячего пара, делясь новостями:
— Змеебой нас на Коляду в стенку зовет.
— Зачем?
— Потеху тешить, вот зачем.
— Хм, потеху это хорошо. А кого это "нас"?
— Княжья гридь против его дружины и охочьего люда с посада.
— Толпа на толпу что ли? — спрашиваю, с теплотой припомнив городские пацанские разборки район на район.
— Стенка на стенку. Только ты не радуйся, Змеебоеву ораву еще никто не бил, даже заезжие новгородские удальцы еле ноги уносят. Из наших когда либо дрались десятка два, включая меня.
— Но ты ведь лучший, да, Вендар? — спрашиваю без тени насмешки, ибо помню, что до сих пор не видел его в деле.
— Там умелых больше.
— Не скажи. Зря что ли мы три седмицы Сильвестра мутузили? У тебя благодаря мне пол-гридницы с первым юношеским! Мы еще посмотрим у кого умелых больше! Не боись, накостыляем мы этим фраерам, зуб даю.
Успокоенный моей уверенностью, Вендар исчезает во тьме. Через полчаса в моем поле зрения возникает худощавая фигура в легком тулупчике. За ней выплывает более рослое и тяжелое тело.
В худом узнаю Дрозда.
— Это твоя замена, — говорит.
— Рано же еще, — отвечаю в непонятках.
— Не рано. Со мной пойдешь и расскажешь все, что узнал о боярском посольстве.