- Но надо успокоить Энид, папочка! Она так горюет...
Эмерсон покачал головой:
- Твои намерения похвальны, но поверь своему многоопытному папе: горюющих юных особ лучше не трогать. Пусть с ними возятся те, кто причинил им горе.
- Ты согласна, мама?
- Целиком и полностью, Рамсес! - отчеканила я.
Наше чадо нахмурило брови:
- И все же я полагаю, что проявление участия и, возможно, небольшая лекция о бессмысленности избыточных чувств возымели бы благотворное действие...
Я окаменела от страшного предчувствия. От меня не ускользнуло терпение, с каким Рамсес принимает ласки Энид. А если он позволял такие вольности чужим людям, то только с какой-то задней мыслью, и в данном случае его задняя мысль связана с Энид. Прикидываясь обыкновенным восьмилетним мальчиком, этот хитрец втирается к ней в доверие. Сейчас же тон родного дитяти навел меня на еще более страшные подозрения. Конечно, это было бы слишком, но раз Рамсес так скоропостижно созрел в одном отношении, то почему бы ему не... Кошмарная перспектива! Я почувствовала, как зашевелились волосы на голове, но Амелия Пибоди никогда не позволяет малодушию взять верх. А потому слегка дрожащим голосом я спросила:
- Ты и раньше позволял Энид тебя обнимать?
- Знаешь, мамочка, я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему. Когда мисс Дебенхэм накинулась на меня сегодня с объятиями, я испытал очень странное чувство. Отчасти оно напоминало то, что я испытываю к тебе, а также к тете Эвелин. Однако в этом странном ощущении было что-то еще... Я не находил слов для его определения, пока не вспомнил строки из поэмы Китса "Канун дня святой Агнес", которые возбудили...
- Боже! - простонала я.
Эмерсон, наивная душа, весело присвистнул:
- Уверяю тебя, сынок, ощущение самое нормальное. Первое, еще детское пробуждение чувств, которые в положенное время расцветут и превратятся в самые благородные из всех, какие только может испытывать мужчина...
- Я тоже так думаю, - важно кивнул Рамсес. - Поэтому и хочу с вами посоветоваться. Раз это нормальные, естественные чувства, то мне надо побольше о них узнать.
- Но, Рамсес... - возразил его папаша, догадавшись, куда ветер дует.
- По-моему, мамочка часто повторяет, что отношения между полами приобретают в нашем ханжеском обществе уродливый характер и что молодежь надо учить правде жизни...
- Я действительно так говорила, - подтвердила я, кляня себя за то, что вообще открываю рот в присутствии своего чада.
- Итак, я готов к уроку, - сообщил Рамсес. Он пристроил подбородок в ладонях и уставился на меня широко распахнутыми глазами.
- Справедливое требование, - вздохнула я. - Приступай, Эмерсон.
- Что?! - взвился любящий родитель. - Почему это я, Амелия?!
- Отцу сподручнее говорить с сыном на такие темы.
- Да, но...
- Вот и действуй. - С этими словами я встала.
- Минуточку, папа, - восторженно зачастил Рамсес, - я должен взять бумагу и карандаш. Буду делать записи.
Я еще не дошла до кухни, а Эмерсон уже забасил. Слов было не разобрать, но одно я угадала. Это было словечко "амеба".
II
Кухня являла собой выложенный из камней очаг и свалку из котлов, сковород и горшков. Впрочем, Хамид, кузен Абдуллы, отлично знал, где что лежит. Честно говоря, его внешность не вызывала ни малейшего доверия: катастрофическая худоба, тоскливо обвисшие усы. Но внешность обманчива стряпал Хамид божественно.
Сейчас, помешивая варево в котле, он сообщил, что ужин готов, но я уговорила его немного отложить трапезу. Коли Эмерсон начал с одноклеточных, то ему потребуется время, чтобы добраться до приматов. Рабочие-египтяне, радуясь моему появлению, затеяли со мной веселый разговор. Но уже скоро усы Хамида повисли еще тоскливее прежнего, а речь утратила смысл. Неважно, что у повара на голове - белый колпак или тюрбан, он не стерпит, если любовно приготовленные им кушанья перестоятся. Сжалившись над беднягой, я отправилась собирать едоков.
Эмерсон куда-то подевался. Рамсес сидел один и усердно строчил в блокноте.
- Лекция окончена?
Рамсес кивнул:
- Папа объявил перерыв. Я задал еще не все вопросы, но он сказал, что уже исчерпал свои знания по данной теме.
- Зато твои, видимо, сильно обогатились...
- Должен признаться, - отвечал Рамсес, - мне еще трудно представить, как протекают некоторые процессы. Если они и осуществимы, то чрезвычайно утомительны. Я попросил папу начертить пару схем, но он отказался. Может быть, ты?..
- Нет.
- Папа настаивал, что эти темы не должны подниматься в беседах, так как в нашей культуре на них наложено табу. На мой взгляд, это странно. Насколько я знаю, другие общества подходят к вопросу иначе. Относительные культурные ценности...
- Рамсес! Давай не отвлекаться на относительные культурные ценности. Не мог бы ты сосредоточиться на более насущных проблемах?
- Например?
- Например, на ужине. Хамид уже накрывает стол и сильно огорчится, если еда остынет. Приведи мистера Фрейзера и мисс Дебенхэм. Отца я позову сама.
Эмерсона я отыскала на крыше, где он, уподобившись сфинксу, хмуро смотрел на звезды. Я поздравила его с успешным уроком, он взмолился в ответ:
- Больше об этом не заговаривай, Амелия. Хватит с меня!
А я-то воображала, что Эмерсон обожает беседовать с сыном по душам!
Ужин удался не слишком. Рамсес то и дело заглядывал в свои записи и поминутно задавал вопросы, чем действовал Эмерсону на нервы. Энид игнорировала Дональда и обращалась в основном к Рамсесу. Зато блюдо "кавурмех" получилось восхитительным, хотя от перца пылал рот.
- Почему вы не вышли к брату? - спросила я Дональда. - Наверняка ведь слышали его голос.
- Слышал, - неохотно подтвердил Дональд.
- И не откликнулись на зов крови?
- Было бы странно, если бы после стольких старании избегать его я в одночасье передумал.
Упрямо обращаясь к одному Рамсесу, Энид сказала:
- Трусость, знаешь ли, не всегда выражается в дрожащих коленях, испарине на лбу и... И так далее. Нежелание посмотреть в лицо правде - еще большая трусость!