Она покраснела.
— Тереса… Тереса отобрала все платья и унесла ключ.
— Я найду сам, — улыбнулся Рауль.
— Там, в соседней комнате.
Он принес инструмент, сел, коснулся струн. Темная прядь скользнула на лоб, лицо стало мечтательным и добрым, как у сказочного принца. Кармела вдруг вспомнила, как он своей тонкой сильной рукой смывал кровь с ее щеки. Ей захотелось поцеловать эту руку…
Наваждение покинуло Кармелу, она вновь увидела крест, раскрашенную статуэтку мадонны и серебряного Христа. Поднялась с застывших колен. Отыскала гитару, села, прижавшись к деке щекой, погладила струны. И сидела так, пока не уснула.
Ночь тревоги.
Ночь смотрела на Иту августовскими звездами. Ветер шелестел в листве сада, сладко пахли маттиолы. Ночные бабочки слетались на свет фонарей. Сад был полон шорохов, смеха, чьего-то легкого дыхания. И на террасе, в полутьме, все любовались ночью.
— Вот час, когда ангелы спускаются на землю…
— И сочиняются стихи…
— И «Грозный» берет на абордаж очередное судно, — с мрачным юмором докончил губернатор. Он только что поужинал и благодушно прикрыл черепашьими веками зеленоватого колера глаза, на безупречном сюртуке, обтягивающем дородную фигуру, сверкал синей звездой недавно полученный орден святого Мицара — высшая награда Республики. В руке у сластены-губернатора дымилась тонкая фарфоровая чашечка.
— Ах, муженек! — с сердцем воскликнула дона Бьянка. Непонятно было, относится это к пиратам или к безуспешным попыткам красавицы-толстушки заставить мужа похудеть.
— Все так и есть, — сообщил губернатор, с чмоканьем прихлебывая шоколад. — Кстати, о стихах… Помнится, наш юный друг…
— Я не пишу стихов, — резко сказал Рауль.
— Ну тогда спойте! — воскликнули дамы. Кто-то бросился за гитарой.
— Говорят, — перебирая кружева широкой и откровенно прозрачной юбки, шепнула на ухо подруге молоденькая дона Эстрелла, — он владеет гитарой не хуже, чем клинком.
— И сердце ни одной девушки в Ите не может устоять перед ним, — ехидно добавила та, желтолицая из-за больной печени и от того же язвительная. — Поглядим?
Раулю подали инструмент. Он положил пальцы на струны и произнес хриплым, точно чужим, голосом:
— Белинас. Погиб на дуэли пятьдесят лет назад.
Пусть сто вод протекут в реке…
Сто ветров пронижут город насквозь…
Но вечной молитвой на языке:
Избавь меня от любви, господь…
Его глаза потемнели, голос звучал, точно шепот ветра.
Услышь меня, всеблагой, внемли!
В венце из терний и горьких звезд
явись и милость свою яви,
избавь меня от любви, Христос!
Она приходит, как ураган,
сжигает душу, сжигает плоть.
Ее б я залил кровью из ран…
но ты не простишь, всеблагой господь.
Без сожаленья удар приму,
подставлю грудь и паду крестом.
Оставь же чистой душу мою.
Избавь меня от любви, Христос…
Рокот струн оборвался. Они глядели в молчании. Дона Эстрелла плакала. Рауль, задыхаясь, отвел волосы со лба и увидел: вцепившись в резной столбик террасы, глядела на него Анхела Торрес.
Глядела глазами черными, как ночное небо. Потом ее запекшиеся губы шевельнулись:
— Я люблю вас, Хименес…
Он почти бежал, не в силах выдерживать взгляды. А они заговорили о другом.
— Что это вы там о "Грозном?" — вопрошал губернатора дон Паломас.
— Женушка сетовала на мою задержку в департаменте. Так вот, "Грозный…"
Последний месяц пираты были главной темой разговоров для Иты и ее окрестностей, впрочем, как и для всех приморских городов. Этот бич Республики, уничтоженный, согласно флотским реляциям, возникал вновь и вновь. Неуловимые, недосягаемые, пираты захватывали суда, грабили и сжигали береговые поселки, под носом у таможни перехватывали ценные грузы. Особенно славен был корабль Кейворда. Сегодня его видели в Саморе, завтра в Йокасле, а через неделю он уже помогал меским контрабандистам в их опасных, но прибыльных делах. Твердили, правда, что сам Кейворд давно уже почил на дне моря с ядром в ногах, но «Грозный» не унимался.
В Ите его однако еще не видели. Объясняли это тем, что будто бы именно Ита избрана была для перепродажи грузов; что доверенные люди Кейворда владели тут лавками и складами и даже имели собственные корабли. Но поиски ничего не дали. Все фрахты были тщательно выправлены, снабжены личной подписью губернатора и печатью, и отцам города пришлось отступиться. А зря. В слухах насчет «Грозного» была большая доля истины.
— Надеюсь, «Грозный» не причалил у Трокского маяка? — засмеялся дон Паломас, взбивая букли так, что с них посыпалась пудра. Паломас, второй секретарь морского департамента, был аристократом и модником. Он носил такие узкие панталоны, что в них опасно было садиться, а шпажонка его, говаривали завистники, была короче, чем язык. На беднягу замахали руками.
— Нет, — успокоил губернатор. — Мне пока не докладывали. Впрочем, нам недолго осталось волноваться. Тут нет шпионов? Так вот, в Ломейе наконец-то решили взяться за него всерьез. Готовится ловушка. Галеон, до палубы набитый солдатами. Разумеется, пиратов убедят, что там серебро. Они погонятся, и…
— Их схватят! — не выдержал Валисьенте, длиннокудрый и хорошенький, точно девушка.
Губернатор поморщился — этот мальчишка испортил ему весь эффект.
— А дальше? Дальше? — защебетали дамы.