- Не исключено. Но я тоже не дурак и выбрал единственную виллу в районе, где имеется сад. Я всегда испытывал к ним недоверие. Не думаю, что они нас достанут, но, если хотите знать мое мнение, нам следует все же проявлять максимальную осторожность.
Они поспешили вернуться в штаб-квартиру и, не медля ни минуты, сообщили Смиту, Круппу и Маршалу об увиденном.
Отношения Перкинса с подчиненными постепенно наладились. Перкинс с удовлетворением отмечал, что его приказы теперь воспринимаются без прежнего налета неприязни. Недоверие уступило место искреннему дружескому расположению.
Особую преданность ему выказывал Маршал. Командир даже порой подмечал проявления у него некоторого смущения, что было безусловно связано с прежним отношением к нему легионера.
Перкинс делал вид, что не замечает его некоторой сконфуженности, и продолжал действовать как шеф, сознающий свой долг и ответственность.
Как-то вечером, возвращаясь к вилле после напряженного дня, проведенного у поврежденного аэроджета, он нечаянно услышал разговор между Маршалом и остальными коллегами. Ковач, как всегда, готовил себе отдельный ужин.
- Повторяю, что это исключительный человек, - утверждал Маршал. - Как бы я хотел, чтобы вы понаблюдали за ним в тот роковой день! Он дрался, словно взбешенный дьявол! Не будь его - никто бы не возвратился живым из этой экспедиции.
- Пожалуй, ты прав, - подхватил Смит. - Славный малый. Те ошибки, что он мог совершить в прошлом, нас не касаются. Надо честно признаться, что нам не пристало гордиться нашим отношением к нему вначале.
- И все же он остается уголовником, преследуемым законом, упорствовал Крупп.
В ответ прозвучала резкая отповедь Смита:
- Не будем забывать, что это ты сообщил нам о его прошлом. Все мы ничего не знали о нем.
- Да, признаюсь... я это выболтал просто так, без задней мысли. Дело в том, что именно так все воспринимали ситуацию в Центре. В конечном счете, нечего вам меня за это упрекать, я ведь всего-навсего хотел поставить вас в известность, в некотором роде предупредить.
- И одновременно втереться в доверие к Перкинсу, корча из себя принципиального человека. Неужели ты думаешь, что мы тебя не поняли?
- Но ради чего?
- Да потому, что в душе ты так и не смог смириться с тем, что не тебя, а его поставили во главе Легиона.
- Но это же нелепо... Все же позабыто... Вы просто смешны с вашими наскоками.
Яростно хлопнула дверь. Перкинс счел момент, достаточно подходящим, чтобы появиться в гостиной, делая вид, что ничего не слышал.
Однако в это мгновение им владело чувство глубочайшего разочарования, ибо с самого начала Крупп казался ему искренним другом, а то, что он узнал сейчас, показывало, насколько глубоко он ошибался в оценке этого человека. Но, в сущности, было ли у него моральное право возмущаться поведением коллеги?
Главное, что к настоящему времени он добился признания и обрел преданность своих товарищей. И только с этим следовало считаться.
Вместе с Ковачем Перкинс обошел все входы-выходы из помещений виллы, чтобы убедиться, что они надежно перекрыты, и только после этого обратился к записям в дневнике. Он надеялся, что наступит день, когда он сможет вручить их Руперту.
Кто знает... А вдруг им повезет?..
"Майкл, как прекрасно иметь возможность говорить с тобой, чувствовать, что ты рядом... Ты так мне нужен... да-да, именно ты... Тебе так просто воссоединиться со мной... ты в состоянии это сделать... И мы были бы так счастливы вместе... так счастливы... счастливы... счастливы..."
Нежный, легкий, как аромат, голос полностью завладел разумом Перкинса, проникая в самые потаенные глубины его существа. И он не чувствовал в себе достаточно сил противостоять этим чарующим звукам.
"Майкл, ничто не сможет воспрепятствовать нашему воссоединению... И все это за пределами жизни... за безнадежными границами смерти... Помни об этом... помни..."
Образ Мэри легкими волнами колебался за окном, временами пропадая, как сирена в мутной воде. Она протягивала к нему руки в возвышенном... почти безнадежном порыве.
- Это... абсурд... этого не может быть...
"Майкл, я буду тебя ждать..."
- Но это же вне реальности... этого просто-напросто не существует...
"Но ты все же придешь ко мне..."
Перкинс в каком-то исступлении бросился к окну и замер. Он чувствовал, как его захлестывают одновременно ужас и радость от этого таинственного голоса.
Мэри по-прежнему оставалась рядом с ним, улыбающаяся, умоляющая, любимая.
Но все рациональное в Перкинсе яростно взбунтовалось, и он - в который уже раз! - сумел овладеть собой. Он понял, что его заманивают в какую-то безвыходную ловушку, и был готов позвать кого-нибудь из друзей на помощь. Но как раз в этот момент образ исчез.
Ему вдруг вспомнилось, что Ковач занимает соседнюю комнату. Она также выходила на огороженный участок. Может быть, ему...
Перкинс бросился к соседу и застал его за перелистыванием старинного фолианта. Он все ещё не спал.
- Ковач, вы не заметили ничего за окном? Это было... нечто блестящее... напоминавшее человеческую фигуру... во всяком случае, очень на неё похожее?
И тут почувствовал, насколько глупо он, должно быть, выглядит в глазах Ковача, и сразу же пожалел о своем импульсивном поступке.
Огорошенный этим заявлением Перкинса, Ковач поднялся из кресла.
- Вы увидели это в пределах огороженного участка?
Он подошел к окну, пристально вгляделся в расстилавшуюся перед ним картину и, улыбаясь, покачал головой.
- Нет. К сожалению, Перкинс, я ничего такого не увидел. Вы, вероятно, страшно переутомились. Вам бы следовало чуточку пощадить себя.
Улыбка его стала шире, когда он добавил:
- Там ничего нет, кроме хорелий... Не помню, уж какой поэт сказал, что между цветами и женщинами есть что-то общее. Он наверняка был прозорливым человеком, не так ли?..
Глава 12
Рано утром они снова собрались все вместе, и Перкинс быстро понял, что не только его, но всех его товарищей охватило возбуждение и нервозность.
Со всей серьезностью встал вопрос о том, чтобы принять надежные меры безопасности. Было решено, что все они по очереди будут стоять в карауле, а крыша виллы превращается тем самым в наблюдательную вышку.
Перкинс и члены его группы, оставив Ковача заниматься своими делами, решили осмотреть наблюдательный пункт и поднялись на чердак, собираясь проникнуть на крышу через замеченное ими слуховое окно.
Быстро сориентировавшись, они миновали отделанный лепными украшениями коридор, открыли дверь и отшатнулись от неожиданности, испытывая чувство безмерного ужаса.
В комнате на кровати лежала женщина. Она, казалось, спала. Чуть сбившееся легкое одеяло позволяло различить совершенные формы тела.
Обращенное в их сторону лицо с опущенными веками было вполне умиротворенным. Оно было прелестным, можно сказать, отличалось редкой красотой.