— Что это значит? — крикнул он, наступая от лестницы.
— Рыба. Карп! — ответил Ковалев и ткнул пальцем в тарелку. — Меня пригласили.
— С майонезом, — сказала теща.
— Лапусь, умоляю, — сказала жена. — Суп стынет!
— Дурацкие шутки! — выкрикнул профессор.
— Извините, — сказал Ковалев, обращаясь к дамам. Он встал и с легким хлопком исчез в воздухе.
— Глупо! — сказал профессор.
— Зато традиционно!!! — грохнул в ответ бас, совсем не похожий на голос материального Ковалева, и трещина молнией пролетела по штукатурке стены. Дамы окаменели.
Беглай подбежал к стене и пригляделся. Чередование поперечин на дымящейся трещине строго повторяло линии Лаймана в спектре водорода.
— Нет, нет, это бесполезно. Ковалев, — сказал Беглай. — Все это не имеет значения. Потому что есть сострадание и любопытство. Это известно, Ковалев. Я понял. Сострадание и любопытство. Мы будем кричать, плакать, шуметь, пока не достучимся до самых дальних звезд, пока не охрипнем. И пусть они узнают про нас, слабых и любопытных. Мы встретимся, обязательно встретимся.
Он провел ладонью по стене, и вслед за его движением рисунок трещины исчез, сросся, словно порез на коже.
— Ну вот! — сказал профессор и обернулся. — Мы будем сегодня обедать или нет?
— Рыбу или суп? — робко спросила теща.
Профессор немного подумал, улыбнулся и ответил:
— Рыбу, дорогая Ираида Антоновна, конечно, рыбу.