— У Дормидонта Силыча в нагрудном кармашке цепочку вижу — от часов, наверное, — отозвался Лехин, — а у Касьянушки шрам на скуле. А что?
Бывший купец еще больше потемнел, схватившись за карман, а у Касьянушки рука дернулась — шрам потрогать, но не потрогал, а побледнел до безжизненного побелочного цвета.
— Так-то, — с некотором высокомерием и где-то даже с удовольствием сказал Елисей, — придется, вам, господа привидения, искать себе другое место для пристанища, ибо орлиное око нашего хозяина проницает и все пресловутые ваши уровни!
"Чему он радуется?" — удивился Лехин. Ах, вот в чем дело. Все остается по-прежнему, в квартире хозяевами в отсутствие домовладельца живут домовые. Но при чем тут "орлиное око" самого Лехина? Он немного поразмышлял и сообразил: ничего себе, привидения думали, что для него, Лехина, они почти невидимы и неслышимы! А поскольку все наоборот, то им необходимо искать другой дом, где человек не будет подозревать об их присутствии. Интересно, а что это значит — то, что Лехин "проницает все уровни"? Видит любую степень прозрачности? И слышит неслышное для других?.. Господи, откуда все взялось…
Заговорил помалкивавший до сих пор Никодим.
— Алексей Григорьич, ежели нужно очень, есть квартирка свободная. Помните, та, что у лифта? Второй год пустует, как хозяева переехали. Там даже домового нет — с собой забрали. Пусть и вселяются туда, и воюют в свое удовольствие.
Как не помнить… Петровна частенько жаловалась, что жить стенка в стенку с пустошью ой как неуютно. Быстрей бы купил кто жилье. Да мало кто зарился на тесную "хрущовку", пусть и в центре города, но по неимоверной цене. "Раскатали губищи-то! — ахала Петровна на хозяйскую цену и поджимала свои, дивясь: — Денег хотят много, а хоть бы квартирантов пустили! От недогады-то, а?"
— Мне все равно, лишь бы в моей квартире их не было. Вот только что скажет Петровна и жильцы из соседнего подъезда, если Дормидонт Силыч и Касьянушка опять войну начнут между собой?
— Так не все проницают, Алексей Григорьич, — объяснил Елисей. — Это редкость страшенная, что человек видит, как мебель падает, или грохот слышит. Ведь всего этого и в помине нет. Призраки-то дерутся да создают обманку, что бы сотворили, будь настоящими.
— Это иллюзия, что ли, получается? — сообразил Лехин. — То есть, если я сейчас войду в свою квартиру, там все будет как обычно?
— Будет-будет! — подтвердил Дормидонт Силыч. — Ну, что, хозяин, нам в пустую квартирку перебираться или как?
Лехин ответил не сразу: загляделся на пригорюнившегося Касьянушку, уж очень он выразительно горевал — по-бабьи подпер щечку кулачком. Качался, словно зуб ныл у него.
— Что еще? — сердито спросил Лехин. Домой хотелось, а тут с призраками возись.
— Вот ведь мы какие бедные-разнесчастные! — запел-заплакал Касьянушка. — Никакого-то нам приюта нет: ни плоти человеческой, ни дома срубленного-построенного! Гонят нас, горемычных, из дома в дом. В кои-то веки кров нам нашли, да и тот пустенький, стены одни голые, головушку-то приклонить негде!
Лехин слушал, ничего не понимал, но видел Дормидонта Силыча, горестно и покорно опустившего голову, и, вместо сочувствия, в нем росло сильнейшее раздражение.
— У-у, нуда-зануда! — внезапно оборвал тихое причитание Касьянушки Елисей. — Не посмотрел еще местечко приютное, а уж заранее оплакал! Идите, идите в квартирку-то! Хозяева уезжали — всю мебель старую оставили, будет вам где не только головушку приклонить: там и буфеты, и сервант, и шкафы остались, не говоря уж о встроенных антресолях. Идите же, кому говорено! Дайте хозяину отдохнуть, наконец!
Касьянушка вспорхнул легчайшей бабочкой и исчез за лифтом. Следом солидно поплыл Дормидонт Силыч, а за ним потянулась вереница привидений, до сих пор робко выглядывавших из-за двери Лехиной квартиры. Подпитываемый коридорным эхом, сопровождал вереницу негромкий гул…
Последняя призрачная фигура растаяла за поворотом. Джучи мурлыкнул, прошел под рукой хозяина, приласкавшись, и скрылся в темноте квартиры.
— Пойдем, Алексей Григорьич, — сказал Елисей, — накормим мы тебя, обиходим. Пока ты под душ, ужин тебе приготовим. Отдохни сегодня от потрясений душевных, а мы поможем.
— Одну минуту, — попросил Лехин, не двигаясь со ступеньки. — Мне хотелось бы кое-что выяснить. Во-первых, о домовых я слышал разное, но чтобы их двое в одном доме…
— Смотря, что ты имеешь в виду, — ответствовал Елисей. — Взять хотя бы наш дом. Девять этажей! По деревенским меркам крупное село будет — квартир эвон сколь.
Лехин сообразил, что вопрос задал не совсем четкий. Но хотелось выразиться поделикатнее, чтобы не обидеть бородатиков, а вот как? К счастью, Елисей догадался сам.
— Ох, хозяин, прости-извини! В квартире твоей я живу, а Никодим — сосед наш. Пока хозяев-то нет, и ходим друг к дружке в гости.
— Понял. А чего эти привидения дерутся между собой? Чего не поделили?
— А видишь ли, Алексей Григорьич, даже на вид они темные да светлые. Вот темные и здесь хотят власть над ними взять, а светлые не даются. Да война у них, чать, понарошная, видимость одна. Никогда им верх не взять — ни той, ни другой стороне. Они же то и знают, да от скуки маясь, глупостями занимаются.
Пока Лехин сидел, все бы ничего, а встал — почуял: задница замерзла. Не будь привидений с их проблемами, давно бы дрых и видел сладкие сны.
3.
Проводник открыл глаза в Темный сон.
Сегодня снилось, что он, как на подушке, спит на загривке чудовищного пса. Щека вмялась в костяшки пальцев, поэтому скула чуть ноет. Но загривок жесткий, а ничего мягче собственных ладоней не найти… Второе чудовище лежит рядом, спиной к его ногам. Похоже, оба пса греют его.
Темный сон нравился Проводнику предсказуемостью. Всего лишь прогулка по ночному городу. Одна и та же дорога, которая с каждой ночью становится длиннее на один дом. Дом обязательно надо обойти, выгуливая псов. Противиться их любопытству он не мог, да и зачем?.. Выгуливая… Порой ему казалось, что это они выгуливают его…
Пес, на котором он лежал, неловко скосил башку с тусклыми угрюмыми глазами. Броня вместо шкуры. Как у носорога. Нормально сгибаться не дает. Впрочем, этому зверю быть гибким необязательно. Даже когда он не двигается, сила, незримая, но ощутимая, буквально омывает каменный звериный торс.
Сдвинув руку с загривка зверя, Проводник оперся на холодный бетон. Медленно, в несколько приемов, встал на колени. Чудища грели его, но там, где тело соприкасалось с полом, мышцы все равно деревенели от холода.
Второй пес тоже встал неуверенно, будто отлежал лапы, неуверенно же поплелся в черную тень угла и исчез.
Подниматься с коленей не хотелось, хотя правая стопа недвусмысленно намекала на накатывающую судорогу. Он вспомнил, что спит, что сон — это фантазии его собственного тела и мозга, и вяло велел прекратить. Стопа послушно расслабилась.
Проводник огляделся. Традиционное место начала и конца Тёмного сна. Кажется, все-таки подвал. Углы бездонно черные, так что и не разберешь, что за форма у помещения. Потом-то можно обнаружить, что углы образуются странными стенами — их расставили, словно ширмы, беспорядочно, сбивая с толку.
В Тёмном сне Проводника немного забавляло, что он не помнит своего имени. В то же время он смутно ощущал, что забывчивость ему на руку. Почему-то была твёрдая уверенность, что чудовищные псы не должны знать его имени, что имя в Темном сне — ловушка. Но у этих бронированных страшилищ иногда возникала необходимость звать его, и тогда они придумали ему имя — Хозяин. Ему нравилось. Из непонятного ему же злорадства. Когда псов что-то вынуждало обращаться к нему, они так явно не хотели называть его Хозяином, что он специально медлил отзываться. А еще ему нравилось смотреть в неподвижные морды и слушать шепот не шепот, шелест не шелест: "Хозяи-ин…"
Из ниоткуда явился второй пёс, сел радом с первым. Оба угрюмо наблюдали, как человек нашарил в тени от бетонной опоры старую кожаную сумку. Они не понимали, как можно есть то, чем он питается, но исправно следили, чтобы сумка была набита свежими продуктами. Человека и все связанное с ним приходилось терпеть. Сосуществование с человеком было выгодно. Не со всяким, конечно. Именно с этим. Только он видел их…
Тусклая лампочка в черных лохмотьях паутины потухла. Подвал пропал в черной бесконечности.
Для человека в подвале все осталось по-прежнему. Где-то тени гуще, где-то бледнее. Но лампочку он взглядом отыскал. Напомнил себе, что это Сон. Дорожа покоем, приказал лампочке зажечься. И уже в том же бледном подобии освещения вновь принялся за еду.
Псы медленно переглянулись. Мотивов его поступка они не поняли, да и не хотели понимать. Их беспокоила способность человека решать проблемы, не прилагая физических усилий. Очень беспокоила.
4.
Воскресным утром выспаться Лехину не дали. Толпа привидений разбудила его и моталась по пятам, пока дело не дошло до туалета. Он-то думал, хоть здесь оставят в покое. Только джинсы расстегнул — глядь: из стены выплывает Касьянушка со смиренно-постным выражением кислого лица и с ходу начинает причитать о каких-то знамениях.
— Касьян, имей совесть! — рявкнул Лехин.
Из той же стены вылетела рука — ладонь лопатой, сгребла Касьянушку за шкирку и в стену же уволокла. Перед глазами Лехина только розоватые ступни мелькнули.
От стола с завтраком привидений отгоняли домовые: "Дайте человеку поесть, окаянные!" Джучи помогал: шипел, фыркал, лапой замахивался и недовольно морщился, нечаянно попадая внутрь призрака.
Но, как понял Лехин, привидения лезли не со зла — счастью своему поверить не могли. Чудо же — нашелся человек, который видит и слышит, да еще помочь обещался.
Вот и лезли, смотрели преданно в глаза… И каждый второй кусок застревал в глотке при виде этих преданно вытаращенных глаз.
После завтрака Лехина всей гурьбой сопроводили во вновь созданный спортивный зал.
Здесь Лехину вручили полую металлическую палку и велели думать, что это шпага. В палке Лехин узнал часть старого карниза, который все забывал выбросить. Еще удивился, как призраки смогли ее с балкона, где пылилась, вытащить. Наверное, домовые помогли.