Да что там монетки. Здесь каждый может найти то, что ищет: фотограф – виды от которых можно рехнуться, этнограф в лавке старостей – манускрипты за подписью Синбада Морехода или Али-Бабы, одинокое сердце – долгожданную любовь или хотя бы увлечение, взгляд, от которого вздрогнет сердце.
Но будьте осторожны. Следите, чтоб еще ранее вас не нашла смерть. Она ходит теми же улицами, что и вы.
И нельзя сказать, что шляется без дела. То и дело на улицах, в канавах находят тела тех, для кого прогулка оказалась последней.
Джерри набирался впечатлений, понимая, что вряд ли скоро окажется в этих краях опять.
Атташе в Кабуле был против такого пути. Зачем такие сложности: Афганистан и Российская империя граничили. Рядом с границей проходила вполне приличная железная дорога. Пусть и с пересадками, но сравнительно комфортно можно было добраться до столиц – Москвы или Санкт-Петербурга.
Только Астлей порывался еще совместить приятное с полезным – добраться до Красноводска, а оттуда верхом на верблюде ехать до Гурьева.
Но начальник решительно воспротивился: такое путешествие может затянуться. Да и вдруг секретный город существует, а около него поймают англичанина. Будет скандал… Союз Согласия не распадется, но тень будет брошена. Теперь Великобритания была союзником России, и тайны Санкт-Петербурга следовало охранять и Лондону.
И махнул рукой: пусть уж лучше Джерри Астлея прирежут где-то в Галате. Уж он-то, атташе плакать точно не станет.
Но Джерри Астлея не зарезали. Он сел на пароход, который благополучно доставил британца в Одессу, где в одном особняке старел и толстел старый персидский шах – Мухаммед Али. Только Джерри он совсем не интересовал, и скоро поезд уносил молодого человека на север.
В дорогу англичанин взял книгу стихов, написанных любимцем детей и милитаристов – Киплингом. Но чтение не шло. Джерри понял, что снежные сны были вещими. И теперь он мучительно вспоминал их содержимое: снег, кровь, каменные набережные, пули…
Чья была то кровь? Кажется, не его…
Начало войны застало Андрея в Петербурге. Оставив Аккум на Шульгу, он прибыл подавать документы в Академию при Генеральном штабе.
В поступлении не сомневался, и по этому поводу перевез семью, купив на сэкономленные финансы весьма приличный дом в предместьях. Заодно, от нечего делать посетил мебилирашку на одной из линий Васильевского острова. Как ни странно, но ее опять вскладчину снимали два подпоручика. Впрочем, более никаких совпадений не имелось.
Пока ехали в поезде, положение в мире сильно изменилось: Австро-Венгрия напала на Сербию. За сербов вступилась Антанта, на стороне Австро-Венгрии выступил собрат по Тройственному союзу – Германия. Впрочем, третий союзник по оному объединению, Италия – держала молчание.
Андрей явился в Академию, где узнал, что учащиеся ныне будут выпущены ускоренным выпуском, а новый набор не планируется.
Тогда штабс-капитан заявился к своему непосредственному начальнику – генерал-майору Инокентьеву. На стол ему положил рапорт о переводе в действующую армию.
Генерал остался недоволен:
– Патриотизм – это весьма, весьма похвально! Но, право-слово! Вы более пользы принесли бы у себя в Белых Песках!
– В Аккуме вполне было бы довольно неболтливого чиновника или же инвалида. Война началась – в них недостатка не будет. А я здоровый, я офицер – честь имею! Прошу удовлетворить ходатайство и перевести меня в боевую часть…
– Вы слишком много знаете, чтоб подпускать вас к линии фронта…
– Ну и что мне теперь? Разбить голову о стену? Я ведь мог бы выйти отсюда, выправить себе фальшивый паспорт, уйти на фронт вольноопределяющимся. Вам это желательно?
– Нет…
– Тогда давайте договариваться.
Инокентьев пожал плечами.
Но кивнул: как-то договоримся.
Не можем не договориться.
Права такого не имеем.
…И словно нарочно в тот же день на Литейном проспекте Андрей встретил Сабурова. Тот куда-то спешил с папкой под рукой, но, увидав старого знакомого, остановился.
Прошлись немного вместе, осторожно вспомнили былое. Андрей рассказал о своей беде.
Оную таковой Сабуров считать отказался:
– Да все проще дышла! Пишите рапорт на перевод в наш авиаотряд. Я замолвлю словечко, а то и без такового все устроиться. Я ведь тоже про Белые Пески знаю. Я вообще про многое знаю. А им сподручнее за нами приглядывать, если мы вместе будем. А работы у нас много!..
– Вы летали за линию фронта?..
– А как же! – и Сабуров, будто невзначай коснулся ордена Святого Георгия четвертой степени. – Уже одиннадцать боевых рейдов! Бомбардировали заводы Круппа, сыпали мины немцам в зунды. Один раз десант германцу за спину забрасывали.
– И вас пускают за линию фронта? Не боятся, что вы в плен попадете?..
– Да полноте. Всем известно, что мы летаем на пороховой бочке. Ежели нам не повезет, не то что пленных не будет – клочков не найдут. Ну что, пойдете к нам? Хлопотать?
– Хлопочите… – согласился Андрей.
Сабуров сдержал свое слово: подал рапорт, в коем подчеркнул, что штабс-капитан Данилин имеет опыт дальних походов на «Скобелеве» а также не новичок в секретных операциях.
Рапорт сей соизволили утвердить без проволочек и уже на следующей неделе Андрей стал курсантом летной школы.
Следующие полтора месяца Андрей провел в Гатчине, выбираясь в столицу лишь по воскресеньям. Учили хорошо: за время, проведенное там, пилоты получали навыки управления чуть не аэропланами всех существующих конструкций.
Только перед самым отъездом на фронт Андрей заглянул в Запасное бюро.
Его по старой памяти его пустили, но дела с ним не обсуждали.
Лишь угощая новоиспеченного авиатора чаем, Инокентьев обмолвился:
– Вероятно, проект «Кобольд» нам придется закрыть до победного конца этой вот войны.
– Да вы что? Он же готов для запуска на три четверти!
– Война… Скоро будет ощущаться нехватка порохов, взрывчатых веществ. Вероятно, даже сто пудов достать будет затруднительно.
– Но чертежи «Архангела-1», искусственного спутника уже готовы! Их надобно передавать в мастерские!.. Если получится, мы построим новые спутники, которые будут на каждом витке обстреливать Берлин, недостижимые для германцев! Мы вооружим их боевыми ракетами навроде снарядов Конгрева!
– Ну и когда это будет?..
– Если напряжемся – годика через полтора!
– Так года через два – война, может быть, вовсе закончится!