Крестьяне, похоже, были того же мнения.
Сразу за могилами начиналось поле, где трудились крестьяне.
По этому сухопутному растительному морю горячий южный ветер гнал волны. На жарком южном солнце колосья выцветали чуть не добела.
Андрей сорвал несколько колосьев, размял их в ладони и далее шел, бросая зерно в рот словно семечки.
У зерна отчего-то был вкус молока.
Расположись под кручей у реки степной, извилистой, такой узкой, что сухарем через нее перекинуть можно. Из-под кручи бил ручей с водой просто ледяной, в которую казаки поставили бутылки с вином. Андрей набрал в горсть воды, понюхал ее, ожидая услышать запах гниения – но нет, она была чистой. К тому же, последние дни стояла испепеляющая жара, от которой земля потрескалась, нагрелась вода в реках, и мертвецам, наверное, было жарко в своих могилах. А тут просто ледяная вода. Верно, она била с огромной глубины и разложение к ней не проникло
Пока еще светило солнце, Андрей читал томик Бунина, неизвестно кем оставленный в зале ожидания станции, на которой недавно стоял «Волхв». Проза была красивая, но проникнута чувством собственного превосходства, которое так свойственна была русской интеллигенции, и которое собственно и погубило бунинскую Россию.
Будто прочитав мысли Андрея, около него присел урядник, спросил:
– А вот, прошу прощения, телегент?
Андрей задумался, посмотрел на книгу: отрицать было, пожалуй, бесполезно.
– Скорее да.
– А вот я?.. Как вы думаете – телегент? Я ж почти офицер? И сын у меня дюже грамотный, хотя и малец ишшо… Вот он и говорит, дескать, ты, папка, почти телегент, и я когда выросту – стану им тоже…
– Вероятность этого исключать нельзя…
– А вот мне скажите как на духу: как отличить телегента от босяка?.. Так чтоб сразу, положим в бане?..
– Интеллигент – это тот… – задумался Андрей. – Кто правильно может написать это слово…
Урядник опечалился: так далеко его ученость не заходила. Спросить, как его писать – было стыдно, это значило сразу себя выдать. Ничего, он как-то позже найдет это слово в газете, перепишет его, вызубрит по букве… Станет немного умнее… Но – потом.
Глядя ему вслед, Андрей задумался – нет, безусловно, этот народ небезнадежен. Медленно, но он меняется, становится умнее. Хотя русский народ многолик, наверняка в нем можно найти человека, и даже множество глупых, нелюбопытных, чем и гордых.
Рыбка ловилась – карасики и плотвичка, сазаны и окуни. Ежели попадалась какая-то мелочевка размером меньше ладони, ее отпускали назад в реку. Эта амнистия не касалась окуней, в котел шли все без разбору за свою хищность – настоящую или будущую.
Книгу пришлось отложить по причине сгущающихся сумерек, и Андрей занял место у костра, подбрасывая в огонь ветки – рыбу он не ловил, да у костра меньше жалили здешние беспощадные и голодные комары.
Понемногу пили здешнее вино – оно было некрепким, и сначала его глотали как средство от жажды – пить из ручья Андрей все же не решился.
Уже в сумерках вдруг понял – он уже изрядно захмелел.
Вот в небе Андрей увидел звезду. Вспомнилось: если она первая, то следовало загадать желание. Хотелось быть с семьей – все равно где, в Лондоне ли, в Петербурге, в Новороссийске. Хотя нет, лучше в Лондоне. Там куда спокойней.
Но нет, оглянувшись по сторонам, он увидел, что вокруг горят другие звезды, даже более яркие, чем первая замеченная им. С желанием стоило бы повременить: Андрей приложился к баклажке, сделал глубокий глоток.
Вот ковш Большой Медведицы – семь звезд. Странная звезда светила там, где ручка сходилась с ковшом… Как же она называется… Нет, не вспомнить. Какая она странная: ее видно, только когда смотреть мимо…
Она будет светить еще долго, после того, как умрет Андрей, Фрол, ребенок Фрола, если таковой будет или внук… Андрей ляжет в землю, череп лишится плоти, а жизнь продолжится, все также будут течь реки, шуметь пшеничные поля…
Верно, это кладбище на круче было бы хорошим местом для финального отдохновения… В хмельном мозгу мелькнула совершенно посторонняя мысль: Может ли быть вещим сон, приснившийся во сне?
Эта шутка показал Андрею остроумной, он вскинул голову и засмеялся. И вдруг увидел на небе новый огонь. Ровно посреди ковша горела звезда даже более яркая, нежели окружающие. Она летела быстро, причем явно не падала, не теряла высоты.
– Эй, глядите, глядите! – позвал Андрей казаков.
– И чего тут? – удивился один. – Оно все время тут летает. Рейсовый, что поезд…
Оказывается, они ее наблюдали каждый день, когда ходили на рыбалку. Куда она летела, зачем? Если та звезда – Полярная, то полет шел откуда-то со стороны Минска куда-то к Тегерану… Странный маршрут.
Но буквально за минуту огонек пересек весь небосклон и скрылся за холмами…
Рыбалка сошла на нет – рыба клевать перестала и уходила на сон в свои водяные квартиры.
Сели ужинать и пить вино.
Где-то далеко почти подряд громыхнуло сразу несколько взрывов.
– Что это? Ночная атака?
– Да не… То большевики рыбки тоже захотели. Лень сидеть с удочками – так они гранаты бросают, а рыба, значит, и всплывает…
– И мы бы так могли.
– Могли бы, да что за интерес? Опять же, гранат малька не щадит, а что толку, если в реке всю рыбу выбить? Что на следующий год ловить-то?
Андрей задумался: и правда, что?..
Громыхнуло еще пару раз: по ту сторону фронта об этом, пожалуй, не задумывались.
В бою под Царицыном бронепоезд получил попадание трехдюймового снаряда в паровоз. Защитный лист порвало, заряд разорвался в будке. Убило кочегара, разбило все манометры, трубки. Вырвавшимся паром обварило Илью. К тому же, посекло осколками, сломало руку, ногу, ребро…
– Не жилец ваш еврейчик… – заметил урядник. – Прикажете яму копать? Как у них, у иудеев принято могилы рыть?
– Он крещеный, – ответил Андрей, хотя веры в том у него не было.
Но Пельцман категорически был не согласен помирать. Мало того, пришел в сознание:
– Ай-ай-ай… Больно же как… Я умру наверное… А я мамочке обещал беречь себя. Ай-ай-ай…
Но не малодушничал, не плакал: не просил для себя ни лекарств, ни пули.
Вызванный маневровый локомотив, оттащил поврежденного «Волхва» в тыл. И тут же Андрей распорядился отсоединить все вагоны от уцелевшего локомотива и как можно спешно доставить раненого в госпиталь, в Новочеркасск.
Казаки приказ выполнили безмолвно и только после того, как «ферли» ушел, стали показывать норов.
От неудобных разговоров Андрей не стал прятаться. Когда село солнце, полковник подошел к казачьему костру. Разговор затих, будто его перечеркнули. Верный признак – говорили о нем.