Или это все обман зрения, вызванный душной, теплой погодой?..
Павел взглянул на солнце и понял: никакого обмана зрения. Это не Земля. Рядом со здешним солнцем висело две луны, где-то раза в два меньше земной…
От серого экрана начиналась колея, которая уходила в сторону долины. Беглецы шли здесь.
И Павел снова вернулся в начинающийся снегопад.
– Они ушли на иную планету. Эскадрону – продолжить преследование.
Пронесся ропот. Пришлось пояснить:
– Я был там! – рука указала на серое полотно. – Там лето! По пояс трава и леса. Земли свободной – сколько глаза хватает! Контрреволюция думает укрыться там! Но знамя революции мы, если нужно, понесем на другие планеты! И вернемся, как вернулся я. Если захотим, конечно!
Ропот не прекратился, но стал тише: лето и земли. Сколько угодно – это звучало прельстительно.
Требовалось последний аргумент, Павел его легко нашел:
– Кто не увидит там лета – может вернуться. А я готов буду понести заслуженную кару за обман. Поэтому, эскадрон, слушай мою команду: марш!..
Но комиссар попятился.
– Нет такой команды! Я должен снестись с Ашгабадом…
Почему был упомянут Ашгабад – никто сказать не мог.
– Нет времени… Надо торопиться!
– Я не утверждаю ваш приказ, товарищ комэск.
– А я срать хотел на ваши утверждения!
Комиссар стал бледнее окружающих песков. Дрожащие пальцы, словно не принадлежавшие ему нервно начали расстегивать кобуру. Но не успели.
В руке Павла ахнул «Маузер». Пуля пробила маленькое аккуратное отверстие во лбу комиссара, зато из затылка ударил будто фонтан красного.
Комиссар рухнул на песок…
– Казнен за предательство дела Революции! Эскадрон, вперед!
Павел ударил свою лошадь коленами по бокам, но та, ничего не понимая, гарцевала на месте, не желая идти в стену. Тогда командир спешился, и под уздцы повел лошадь за собой. Та послушно ступала за хозяином.
Увидев, что стена навроде тумана или мутной воды, сотня пошла без капризов.
Эскадрон уходил все глубже в мир, совершенно чужой для человека. Вокруг бесновалась природа, в роще движущихся деревьев бродили животные, которым еще предстояло придумать название.
Через десять минут площадь опустела повторно. Только азиатский ветер, чем-то похожий на Чингиз-хана азартно катал по площади перекати-поле. И, хорошенько прицелившись, забросил один шар в створ ворот между мирами.
А затем, еще через пару минут на спрятанном глубоко будильнике часовая стрелка коснулась звонковой. Будильник вздрогнул, готовясь звенеть. Но быстрее пружины оказалась гальваническая цепь. Электодетонатор вспыхнул, сгорел за долю секунды, но успел воспламенить шашку динамита.
Прогремел взрыв. Реактор, вместо того, чтоб тихо погаснуть, выдал пиковую мощность, сгорел сам, но и убил врата.
Серое зеркало схлопнулось, втянуло само в себя. Дорога в другой мир перестала существовать.
Навсегда.
У истории был шикарный шанс закончится тем же, чем она и началась. А именно полосканием белья в реке.
За излучиной от расстрельной проруби в полынье полоскала бабка исподнее своего старика. Была она глуховата, к тому же по зимней поре замотана была в три платка, а потому выстрелов почти не слышала.
Полынья та образовалась по причине быстрой воды, которая не давала льду схватиться. Струи разбивали корку в крошево, кружили в открытой воде, а потом затягивали вниз.
Вдруг течение стало будто сильнее, начало вырывать из рук старухи белье. Та сильней вцепилась в него, потянула на себя. И вдруг увидела, что в воде тряпье сжимает чья-то рука.
Бабка хотела отпустить исподнее: испугалась, что утопленники и водяные воруют белье и, того гляди, утянут под воду старуху.
Но в край проруби вцепилась рука, над водой появилось лицо: тонкое, изможденное, заросшее.
Мужчина стал судорожно глотать воздух – как для утопленника слишком активно. После протянул руку. Бабка кряхтя помогла ему выбраться на лед.
Мужчина выполз, перевернулся на спину, долго дышал, глядя в небо.
Старухе все стало ясно: откуда этот мужчина, отчего стреляли пару минут назад. И тут же захотелось бросить этого опасного человека, быть ни причем: он из-подо льда выбрался, чай и далее не пропадет.
Но сложилось иначе.
Из-за пазухи несостоявшийся утопленник достал иконку, протянул ее:
– Она чудотворная – сама спаслась и меня спасла.
Старушка приняла иконку, подумала…
Затем перетянула мужчину на свои саночки, потянула их прочь…
К жестокой простуде добавился и тиф. Верно, блоха или вошь укусила Андрея в плену. Паразита смыло ледяной водой, но болезнь, пущенная в кровь, терзала плоть долго.
Но болеть было несложно: большую часть времени Андрей пребывал в забытье: ему чудилась весна, цветущий абрикосовый сад, девушка, в которую он влюблен до беспамятства. Но стоило открыть глаза, и все забывалось.
…Когда сознание возвращалось из садов райских, Андрей видел нищий домик в одну комнату. В нем, кроме себя двоих: старика со старухой.
Союз их был странным. Боевого вида старуха курила трубку с длинным чубуком. А старик читал книги и носил очки. У тех очков не было одной дужки, и старик, садясь читать, приматывал их к голове длинной бечевкой.
Еще в доме обитал кот совершенно бандитской наружности. Он любил забираться бабке на плечо и сидел, там напоминая обезьянку или попугая на плече флибустьера.
Когда болезни отступили, старик задал вопрос, который Андрей себе часто задавал до и после того дня:
– Кто ты таков?