– Тебе, дураку, сказано: треть источников! – не успокаивался попик.
– Адали надоть схоить, изгленуть…
– Ну и иди, коль без причастия умереть желаешь!
– И пайду!
Пахом ушел через час.
Ушел сам, прихватив только берданку и патронташ.
А народец сельский разошелся по домам, натопил жарко бани, попарился, переоделся в чистую одежду.
Затем, где-то около полудня, селяне сошлись к церкви, исповедовались да приняли последнее причастие.
Стали ждать смерти – она не торопилась.
Плакали дети, но не от страха – он прошел. Им хотелось есть и играть.
Время неспешно шло – сначала добрело до обеда, потом начало потихоньку скатываться к ужину.
Уже и смеркалось.
Не дождавшись конца света, люди расходились по домам.
Спать в деревне ложились рано.
Под аркой Антипа скрутил кашель. Будто сначала крепился, потом кашлянул разок несильно. Ну а затем в организме его случилась какая-то лавина: кашель становился, все громче, чаще, изо рта летели сгустки. Больного скрючило в три погибели, глаза налились кровью. За кашлем некогда было и вздохнуть.
Все кашляя, из кармана пиджака достал пачку папирос, выбил одну, вставил гильзу в рот, но тут же выплюнул ее с очередным приступом.
Андрюха достал папироску из своего кармана, прикурил ее, подал Антипу. Тот принял с кивком благодарности, затянулся…
…И кашель довольно быстро стал сходить на нет.
Антип перевел дыхание, вытер с глаз слезы.
– Курите, – разрешил он остальным и добавил. – Может, в последний раз затянемся.
По брусчатой мостовой катила бричка, напротив, у подъезда углового дома скучал швейцар. Над ним, омытая летним дождем, словно новая сверкала вывеска: «Ресторанъ Лондонъ».
– Если вдруг кто хочет отказаться – еще не поздно. Сейчас самое то время.
– Да ладно, нам-то чего?.. – ответил за троих Андрюха. – Ты же самое сложное на себя берешь?..
Последнюю фразу он полуспросил – а не раздумал ли сам Антип. Но тот покачал головой: нет, все по плану.
– Ну, тогда начали…
В ресторане веселье было на излете.
Половина зала уже опустела ввиду утреннего часа. Но на окнах висели шторы, часов не имелось, и некоторые посетители пребывали в благостном неведенье о времени суток.
Впрочем, оркестр уже отдыхал, лишь пианист, мучимый бессонницей о чем-то спорил со своим инструментом. Звуки музыки, мелодичной и одновременно нестройной было слышно на улице, на втором этаже здания, и комнатах заведения, в которые допускались немногие.
Там велась игра азартная, запрещенная, а потому и особенно желанная.
Играли в винт, в очко, в «железку». Крутилось колесо рулетки.
Наверху хозяин заведения как раз закончил писать письмо. Пробежался взглядом по листу еще раз, остался доволен. Присыпал чернила песком, струсил его. После положил письмо в заранее подготовленную капсулу. С ней прошел мимо сейфа, к станции пневмопочты, опустил в ячейку, нажал на клавишу клапана…
И капсула, грохоча по трубам, улетел на почтамт.
Внизу открылась дверь, впуская в обеденный зал Антипа, Андрюху и Пашку.
Подошел приказчик:
– Желаете отдохнуть, выпить?
– А сколько у вас стоит стакан водки?.. – поинтересовался Антип.
– Здесь цену на такие пустяки не спрашивают, сударь. Здесь просто платят. А коль денег у вас нет – зачем же вы сюда пришли?
– Хам…
– А может и хам! Да вам-то с того что за печаль? Это заведенье для благородных господ! А вас за версту видно – суконное рыло! Я вообще не понимаю, как вас швейцар пустил.
…Меж тем, швейцар боялся вздохнуть громко. Ему в нос упирался ствол «браунинга». Пистолет был дамский, с перламутровыми ручками. Но без сомнения, пули в нем были достаточно серьезными, чтоб прервать жизнь, еще вчера казавшуюся никчемной.
Антип же, оглядевшись вокруг, произнес довольно громко:
– И не мучает же вас совесть, спускать здесь сотни и тысячи рублей, когда народ прозябает в нищете!
Заскучавшие было посетители с удивлением обернулись на говорящего.
Но на приказчика это не произвело ровно никакого впечатления.
– Ну, вот еще один оратор… Петруха, Николка, помогите молодым господам выйти – они ошиблись дверьми.
Подошли двое вышибал, стоявшие ранее у дверей в игровую комнату.
Антип смерил их взглядом:
– Ваша охрана?
Приказчик согласился: