Подумалось: а как там Аленка?..
Аленка была занята грустью. Писем от подпоручика Данилина не было давно.
Вообще-то он писал их еще в дирижабле, пролетая над Сибирью, потом в тайге. Все эти письма стекались в Петербург. Там должны были перлюстрировать, проверить на предмет отсутствия военной тайны, симпатических посланий. Но поскольку никто не знал, в чем конкретно эта военная тайна заключалась, письма вскрывать не спешили. Паче, дел было предостаточно.
Игнатьев, было, хотел просить цензора, но махнул рукой: справимся своими силами. И письма ждали своего череда.
– Ну надо же какой негодяй! – ругала Аленка Андрея. – Я тут по нему изо всех сил скучаю, а он неизвестно где ездит.
Кроме того, жила обыкновеннейшей жизнью. Ходила на курсы, чему-то на них училась. Потом рассказывала отцу:
– Был урок кулинарии… Все варили суп, а я задумалась и сделала торт. Из тех же продуктов.
Профессор кивал не шибко вникая в услышанное. Торт – так торт. Из брюквы – ну и ладно. И не таким обедали в студенческой молодости.
– Еще я сегодня ходила искать место работы… – продолжила Алена.
Виктор Иванович отвлекся, удивленно вскинул бровь:
– Работу?.. Зачем порядочной девушке работа?.. И чем все закончилось?..
– Как обычно. Наниматель предложил руку и сердце…
Некоторое, очень недолгое время профессор думал, что его дочь пошутила. Так продолжалось, пока та не заговорила снова.
– И все равно – я найду работу. Я пойду в телефонистки. Будто бы подхожу! Голос у меня приятный – это многие говорят. Ростом – вышла. Говорю без ошибок…
– Что?.. Моя дочь да в телефонистки! Они ведь туда набирают тех, кто покраше! И платят по четверть тысячи в год! Не всякий мужик так заработает! Всем понятно, чем женщина может такие деньги заработать!
– Что вы такое говорите! – оскорбилась дочь. – Телефоном пользуются только люди приличные! Под сотню в год стоит такое удовольствие. И то, если в центре Москвы… А телефонистки… Я вот слышала, что одна по телефону познакомилась с графом, вышла за него замуж.
Профессор недовольно забурчал. Он как раз думал: а не обзавестись ли и себе телефоном: не иметь его уже было как-то неприлично. И будто бы уже было кому звонить, но вот необходимости в этом решительно не имелось. Предметы исследования Виктора Ивановича были мертвы уже много тысяч лет, и обсуждение их легко можно было отложить до утра или вовсе до понедельника.
– И все равно! Все равно, я решительно запрещаю тебе идти работать! Это при живом-то отце.
Алена обиженно надула губки и молча ушла к себе в комнату, чтоб тосковать уже там…
…Около часа дня забежала подруга Аленки – Аглая Лушнина.
Она сообщила, что вечером у них будет собираться молодежь, и Аленку само собой зовут.
Аленка была бы и рада сходить, но с другой стороны с утра была в другой роли: обиженной и оскорбленной в лучших чувствах.
Но Аглая обратилась к родителю, тот легко дал согласие и даже велел Алене не обижать подругу.
Та будто бы с неохотой согласилась.
У Лушниных было не то чтоб скучно, не то чтоб весело, а обыкновенно.
Кто-то музицировал на фортепиано, пили чай, играли в какие-то глупейшие игры.
Общество было знакомым, лишь у окна стоял юноша с лицом печальным, утонченным.
Был он полной противоположностью Андрея. Данилин последнее время являлся на ее очи в изрядно выцветшем мундире, поглаженном неумело.
Этот же молодой человек был одет по последнему писку моды, в костюм, сшитый по фигуре, у хорошего портного.
Он пил чай, глядел за темное окно, будто мог там что-то рассмотреть.
– Кто это?.. – спросила Аленка как можно более безразличным тоном.
– Это?.. Это Лихолетов Олежка…
– А отчего он такой печальный?..
– А… Проигрался на бирже…
«Проигрался на бирже» – это внушало уважение. От этого слышалось нечто невозможно взрослое, сильное. Ну и что с того, что проигрался?.. В следующий раз пренепременно выиграет.
Аленка думала, немного выждав время, подойти к нему. Спросить наконец, чего такого интересного он нашел там за окном?..
Но Аглая оказалась расторопнее. На правах хозяйки вечера подошла к задумчивому гостю.
Поинтересовалась:
– О чем вы думаете?..
Тот был настолько глуп, что сказал правду:
– О прибыли и добавочной стоимости.
– Надо же, как интересно! – всплеснула руками Глаша. – А расскажите мне?..
Краем уха Алена услышала:
– Продукты всегда покупаются за продукты или услуги; деньги только служат орудием, посредством которого совершается этот обмен. Какой-нибудь отдельный товар может быть произведен в излишнем количестве, и рынок будет до такой степени переполнен, что не будет даже оплачен капитал, затраченный на этот товар. Но это не может случиться одновременно со всеми товарами…
Аленку потянуло в сон. Однако Аглая увлеченно смотрела на Лихолетова и улыбалась своей самой прекрасной улыбкой.
– Понизится ли прибыль вследствие возрастания производства и вызванного этим расширения спроса или нет – зависит исключительно от роста заработной платы, а повышение последней, за исключением короткого периода, зависит в свою очередь от легкости производства предметов пищи и необходимости рабочего… – продолжал Олег.
Этой скучнейшей фразе Глаша засмеялась как удачной шутке.
Аглая обладала удивительно звонким, красивым смехом. И чтоб не говорили ей кавалеры, на какие бы серьезные темы с ней не пытались обсудить, она мило улыбалась и порой смеялась своим звонким смехом. Из-за этого половина кавалеров считали себя остроумными, а другая половина – идиотами.
Андрей Данилин, между прочим, был того мнения что Аглая Лушнина премилая но дура.