– У тебя такое лицо, будто ты мертвеца увидал…
– Если бы ты знала, как ты права…
Полицмейстер оглянулся, посмотрел назад. Там, разумеется, никого не было.
Ну нет, такого быть не может. Хотя что за странные люди сейчас живут в «Метрополе»? Они будто из столицы, ищейки, может быть самого Столыпина – в таких вещах полицмейстер не ошибался.
Это совпадение? Или же?..
Постучались в дверь.
– Наташа, открой…
Наташа подошла к двери, открыла дверь.
И будь у нее в руках что-то – уронила.
– Пашка, ты?.. Тебя же…
– Повесили… Знаю… Наши, где наши?..
– …Лес валили… Ямы копали…
– А потом?
– Потом драпанул.
Про летающую тарелку Павел рассказывать не стал: было видно, что все равно не поверят.
– Как драпанул? Как сюда добрался?
– Денег дал человек, что со мной бежал.
– Деньги? На каторге?
– Он их в карты выиграл…
– Угу…
«Угу» – это вам не «Ага». Когда вам говорят «угу», значит вас, возможно и слушают. Но не верят ни слову…
– Нескладушки выходят, – пробормотал Андрюха. – То, на суде, понимаешь, ты плел, что налет ты сам организовал, что ты главный…
– Я же никого не выдал!
– А ты бы попробовал… Мы по норам сидели!
– Вот меня полицмейстер и попросил… Будто бы он всю организацию уничтожил…
– Ишь! Погляди на него! Полицмейстер его попросил! Приходит к нему в камеру и просит, мол не будете ли так любезны, Павел Батькович… Тебе какой приговор присудили?..
– Смертную казнь…
– Тогда че ты про каторгу плетешь? Нет, мужики, чует мое сердце – это провокатор.
Мужиков было пятеро. Андрюха приходился двоюродным братом Наталье, владелицы этого домишки.
Еще была женщина совершенно посторонняя, Павлу незнакомая, которая и слова не проронила во время разговора.
В маленькой комнатушке всем было явно тесно. И Павел подумал, что чем далее. Тем меньше места найдется ему самому…
Он попытался неуклюже оправдаться:
– Да ребята, ну какой из меня провокатор?
Андрюха недоверчиво хмыкнул: а то он провокаторов не знает.
– Да посмотри же на свои руки – они все в крови.
Пашка скосил взгляд на свои ладони. Они были в соку шелковицы. То, что шелковицу приняли за кровь, Пашке показалось неимоверно комичным. Он захихикал.
– Ты смотри! Он еще смеется!
На улице зашумело – все притихли.
Но это было лишним: то с завода братьев Минеевых возвращались рабочие. На Гнилозубовке коров не держали. Во-первых таких денег здесь обычно не бывало. Во-вторых весь поселок размещался на склоне холма. Домишки лепились здесь плотно один к другому, к склону, так, что хозяин одного дома, попивая чаек мог в окно плюнуть на крышу соседу. И вышеупомянутые коровы просто бы не прошли про узким, крутым и путанным проулкам.
– Шо с ним будем делать?.. – спросил Андрюха.
– Да шлепнуть его, и в реку! – ответил человек, которого Павел видел первый раз в жизни.
Это обидело Павла до глубины души: даже есаул из лагеря не отправлял в расход за просто так, незнакомого человека.
Но следующая фраза вовсе повергла Павла в ужас:
– Только не тут! – затарахтела хозяйка. – Вот возле реки и шлепайте!
– Знаете, что я вам скажу… – задумчиво проговорил Пашка.
Все замолчали, приготовились слушать.
И тогда Павел ударил по лампе, смел ее со стола. Разбилось стекло, немного горящего керосина выплеснулось на пол.
Но анархисту было не до того. Он плечом вышиб раму в маленьком окошке, кувыркнулся через подоконник. Упал на соседскую крышу, с нее скатился в маленький дворик. Сорванная черепица каменным градом посыпалась сверху. Одна больно ударила по плечу, но это Павел это почти не заметил.
Он перемахнул через гнилой заборчик.