– Как же так?.. За что?..
Ответом ему был град ударов: полицмейстер лупцевал Павла руками и ногами.
– За что?.. Ты спрашиваешь за что?.. – говорил полицмейстер, но ответ давать не торопился.
Колотил азартно, но толково, обстоятельно. Целил в живот, в пах. Вместе с тем не давал арестованному ни малейшего шанса потерять сознание.
Пашка с дуру попытался позвать на помощь. Может даже крик его кто и услышал, да только решил, что помогать такому пропащему человеку – дело лишнее. А потом сапог полицмейстера попал в лицо, выбил два зуба. Следующий удар пришелся аккурат в солнечное сплетение. Парню резко стало не хватать воздуха. И зубы вместе с кровью были тут же проглочены.
Дальше было не до крика – меж ударами Павел только старался не захлебнуться.
Затем, вконец устав лупить, отошел, открыл дверь, крикнул:
– Эй, адвоката мне!
Пашка выдохнул: неужели все закончилось.
Но слишком рано. Вскорости открылась дверь, вошел солдат со стаканом густого чая.
Попивая чаек, полицмейстер разговорился:
– Я с «Лондона» имел двести рублей в месяц! И это только деньгами! А обеды? А игра за счет заведения?.. А?.. А нынче? Хозяин чуть не спекся в собственном соку! Обжарился до румяной, понимаешь ли, корочки! Твоими стараниями все огнем пошло. Дым за три версты от города было видно!
Пашка молчал, стараясь надышаться. Ему стало предельно ясно – сегодня не его день. Остаться живым до вечера – уже удача.
Или наоборот – невезение?..
В конце-концов полицмейстер сплоховал – влупил сапогом по черепушке. И Павел, не осознав своего счастия, потерял сознание.
Тут же полицмейстер кликнул солдата с ведром воды, чтоб облить арестанта. Но это не помогло.
Было велено отправить тело в одиночку, а пол отмыть от крови.
Вернулся писарь, повертел в руках окровавленную бумагу, словно размышляя: не подшить ли хотя бы ее к делу. Но затем скомкал лист и бросил его в корзину.
Спросил:
– Что арестованный? Сообщил что-то стоящее?
Полицмейстер покачал головой:
– Абсолютно ничего…
– Крепкий оказался?..
– Да нет, скорее ничего не знает…
Пашке снилось лето. Снилась жара, удивительно солнечный день, и его бабушка еще жива.
Она сидит под шелковицей возле двора, беззубо улыбается прохожим.
Пашка понимал отлично, что бабка умерла лет пять назад, оставив его совсем без родных. Понимал и то, что видит сон. Но просыпаться не хотелось: он помнил, что за тонкой пленой небытия его ждет – не дождется что-то очень плохое.
Но сон разбился. Пашка открыл глаза и вспомнил все, вплоть до последнего удара полицмейстера. Сломанное ребро отозвалось болью.
Анархист осмотрелся. Камера была небольшой – наверное, в иных барских домах платяные шкафы были и то больше.
Из маленького окна бил луч солнца. Он полз от стены к лежанке Павла.
На полу, рядом с лавкой стояла кружка чая и миска с застывшей кашей. Кашу как раз воровал мышонок,
Павел устало возразил мышонку:
– Кыш, мыша…
Та немного подумав, молчаливо согласилась.
Пашка присел на лавку и принялся руками есть ту кашу.
Болело все тело, голова просто раскалывалась. И не то чтоб хотелось есть, но в голове крутилась неизвестно как уцелевшая мысль: надо обязательно покушать.
Охранник заглянул в глазок. Заскрипела тяжелая дверь.
– Оспин, на допрос! – с порога крикнул тюремщик.
Пашка кивнул, и, продолжая жевать, отправился на выход. Под конвоем прошел тюремными коридорами.
Когда шагал по тому коридору, где вчера его волокли – зашевелилась смутная тревога.
Волнение стало невыносимым, когда открылась дверь комнаты допросов. Умудренный писарь прятал бумаги подальше от возможной порчи, полицмейстер проверял, как сидят перчатки.
Со стены по-прежнему улыбался самодержец. Как Пашке показалось – делал это с ехидцей.
Не говоря ни слова, из кабинета вышел писарь.
Пашку принялись вталкивать в комнату. Тот попробовал опираться, но получил по сломанному ребру, боль взорвалась фиолетовой вспышкой в глазах. И через мгновение парень уже летел через комнату.
Полицмейстер ударил на лету, сбил Павла с ног. Опять начал лупить.
Пашка застонал:
– Нет, не надо… Я все скажу!
– А я ничего у тебя и не спрашиваю! – не отвлекаясь, отвечал полицмейстер. – Ты, братец, знаешь ли, знаменит. О тебе редкая газетка не тиснула статью. Тебя такая свора адвокатов готова защищать – страшно подумать. И все – забесплатно, чтоб их имя только рядом с твоим пропечатали! Им по большому счету плевать – повесят тебя или нет. Зато какая слава – защищал самого Павла Оспина!
Он обошел вокруг, осматривая плоды своих рук и ног. Задумался на мгновение: а куда еще он не бил?.. Ага, кажется сюда. Получай.