На столе у Беглецкого стояла известная игрушка, демонстрировавшая закон сохранения импульса и энергии: ряд шариков на ниточках. Можно было оттянуть крайний, к примеру левый шарик, отпустить. Он летел назад, бил по соседнему… И со своего места срывался крайний справа. Потом, дойдя до верхней точки падал назад, бил по ряду, снова приводя в движение крайний левый.
Оказалось, что чаепитие было задумано лишь для лекции с демонстрацией.
– Вот смотрите…– показал Беглецкий игрушку. Может быть, и там такой же принцип. Метательный снаряд бьет по металлу, замещает в нем ряд молекул, сдвигает их до тех пор, пока с другой стороны не вырывается такой же пучок. Правда это не объясняет, почему это не происходит с органикой…
– А на кой это нам?.. – спросил Столыпин.
Все присутствующие опешили.
– Как это на кой?.. – заговорил Инокентьев. – Ведь теперь от русского оружия враг отныне не укроется за барбетами, крепостными стенами.
Столыпин сделал жест рукой, будто бы отбросил что-то неважное:
– Войны нам надо избегать любой ценой. России надо дать лет двадцать спокойствия, и я буду прилагать к этому все усилия. Ну а пока… Я замечу, что граница между жизнью и смертью тонка, и без того есть множество средств, чтоб помочь человеку ее перейти. Вот если бы вы нашли способ возвращать к жизни – хвала вам и почет…
– Так нам прекратить исследования оружия?.. – пробормотал сбитый с толку Беглецкий.
– Отчего же… Продолжайте пренепременно. Но не в ущерб остальному.
Из кармана Столыпин достал часы, проверил время, стал заводить их.
– Ну что у вас еще есть интересного?
И зевнул.
Инокентьев посмотрел на Андрея взглядом испытующим: что будем делать?
К тому времени в запасе у Андрея уже будто бы ничего особенного не было.
Он повел премьера в здания, где хранилась всякая разность, дребедень, отложенная на потом, как неважное: механизмы, снятые с тарелки, элементы, которыми возможно было разогревать почву.
Последние несколько заинтересовали Столыпина:
– Вот это на сколько полезней оружия! У нас столько территорий, где земледелие невозможно! А так: разогреть землю, чтоб даже на Камчатке цвели персики… Хотя и это не к спеху… Нам бы управиться с той землей, что у нас имеется…
Чуть не в последнюю очередь зашли в комнату, где лежало то самое окно в другой мир.
На него удалось дать энергию от подключенного реактора, и оно опять заработало в полную мощность.
Удалось поставить ряд, с точки зрения курировавшего проект ученого, интересных экспериментов. Хотя не все они не были успешными.
Что-то не ладилось с инопланетными растениями – они прорастали в земном грунте, пускали побеги, но гибли, едва показавшись над землей, будто не могли выдержать столкновения с миром. Это было тем удивительней, что земной воздух и воздух с неизвестной планеты по составу весьма походили друг на друга. А земные злаки, посаженные с трудом через врата, довольно легко принялись, хотя и не смогли вытеснить растения местные. Инопланетную синеватую траву с удовольствием жевали кролики, не спешили дохнуть и с удовольствием продолжали размножаться.
Вид иноземного мира увлек Столыпина. Он глазел в смотровую трубу не менее четверти часа, просовывал руку и даже пытался – голову. Но размер врат не позволял это сделать.
За матовой поверхностью блюдца было не то утро не то вечер. Солнце светило откуда-то от горизонта, и его свет не мешал увидеть звезды. Рядом паслось какое-то шестиногое животное цвета индиго. Выглядело оно совершенно счастливым.
– Интересно… Как же интересно… – бормотал Столыпин. – Это целый мир… Он необитаем?..
– Имеются животные, но разумной жизни мы пока не наблюдали…
– Великолепно. Просто великолепно! А погода как там?..
– Не опускалась ниже десяти градусов по шкале Реомюра почти за год наблюдений. В остальном – близко к субтропикам…
– Так, так… Это получается… Так-с… Землю можно не греть, у нас целая планета для колонизации! Это весьма, весьма интересно… Недурно-с!
Через час прощались у вышки.
Столыпин сердечно подал Андрею руку:
– Я, признаться, изначально про себя рассердился, что серьезное дело поручили такому вот юноше. Но вижу – тут у вас все очень и очень… Как такого достигли?..
– Следует ученым не мешать… Но следить, чтоб они обедали…
– Скромничаете! Это похвально в таком деле. Продолжайте в том же духе.
Позвали и Пахома – ему Столыпин подарил два охотничьи винтовки, выделанные с особой тщательностью на Ижевском заводе.
Беглецкий вручил Инокентьеву папку, на которой было старательно выведено:
«Меморандумъ»
Инспекция поднялась по лестнице, перешла в дирижабль. Сабуров приказал отдать швартовый. Дирижабль ветром понесло прочь, в сторону моря. Уже над водой включились двигателя, и воздушный корабль ушел на восток.
Латынин, Высоковский и Данилин провожали его взглядом.
Первым ушел Латынин, когда еще «Скобелев» был вполне различим. У градоначальника было достаточно дел.
Лишь когда дирижабль превратился в едва различимую точку, пришел в себя Андрей.
Спросил:
– Не подумайте, что мне мало тайн… Но что такого вы там написали.
– Некоторые мысли…
– О чем же? Или это секрет?
– Отнюдь. Какие могут быть от вас секреты?..
– Извольте ознакомиться…
В руку Андрея точно такая же папка с надписью «Меморандумъ» на обложке.
Внутри папки были листы, отпечатанные на «Ундервуде» через копировальную бумагу. Судя по расплывчатым контурам букв, Андрей читал третью-четвертую копию.