В роли добровольного, но неоплачиваемого адвоката Скорпион пошел в институт, встретился с Шкатулкой и отвел ее в бар. Разговор состоялся в обстановке строгой секретности, в результате чего родился заговор или что-то вроде того. Из каких бы благих соображений это сделано ни было, достаточно того, что "отсутствующий всегда неправ". Катя так и не нарушила условий договора - об этих сепаратных переговорах я не услышал от нее ни слова. По всей видимости она догадалась, что в неведении я не остался, и не хотела лишний раз переливать из пустого в порожнее. Скорпион же приперся вечером не просто мертвопьяный, а в совершенно страшном состоянии.
Он сразу же обратил все мое внимание на червонец, который, по его словам, он потратил на "чужую бабу". (Скорпион потратил червонец на кого бы то ни было - факт до того невероятный, что уже сам по себе заслуживает внимания.)
Вкратце смысл разговора в Скорпионовой трактовке сводился к следующему: говорил в основном он, Катя молчала и хлопала ресницами. Потом он выпил, и его понесло. (Куда Скорпиона может "понести" его красноречие, я знаю, так что мне это было неинтересно. Вероятно, Скорпион, которому я поведал о событиях Новогодней ночи, проведенной Катей в Мартышкиной компании со звездами советской эстрады, и которого я попросил выведать побольше, намекал Кате, что он что-то о ней знает, в надежде, что она запутается в опровержениях и невольно расколется. Но Катя-Шкатулка решила ничего не опровергать и не подтверждать, вспомнив о том, что молчание - золото. По всей видимости, весь ее ответ в концентрированном виде представлял из себя следующее:
1. Я не являюсь инициатором наших отношений.
2. Если Дима не захочет со мной встречаться - ради Бога.
3. Существующие отношения меня вполне устраивают.
4. Как мужчина он (это я) меня не интересует, так что менять я ничего не собираюсь. (Вот скотина!)
Вложив Шкатулку, Скорпион не открыл мне Америку - все это я знал. А еще я знал, что люблю ее, и сам прекрасно во всем разберусь.
???
В конце концов я решил, что уж лучше я свожу Скорпиона на выходные к родителям, чем проведу их с ним на Малом Каретном. Я боялся, что тогда Манька вообще выселит меня. Может быть, выселить ей меня и не удастся, но отравить мне существование она может совершенно свободно. Хуже этого ничего быть не может. Если мне отравят существование, я не смогу фарцевать. А если я не смогу фарцевать, то произойдет финансовый крах.
В пятницу я зашел в институт, взял два студбилета у моих бывших сослуживцев, пошел на вокзал и купил билеты железнодорожные. Я очень люблю брать билеты, когда их не достанешь. Например, в 20-х числах августа на рейс Сочи - Москва. Еще не было случая, чтобы я не уехал или не улетел. Я всегда беру билет в день отправления и без паники и опозданий прихожу за полминуты до отхода поезда. Терпеть не могу ждать!
После радостной встречи с родителями начался обычный нудеж: в аспирантуру я все еще не поступил, водительские права не получил, английский не выучил, хоть учил все лето, деньги транжирю попусту, веду кошмарный образ жизни и т. д. и т. п.
Скорпион же был в восторге от поездки:
- Обалденно приятно, когда чувствуешь себя, как дома и в то же время никто тебе не действует на нервы, никто тебя не достает. Но еще приятней - смотреть, как пилят не тебя!
У меня библиотека дома огромная, и за эти два дня я перечитал больше, чем за два месяца в Москве - Саган, Мериме, Франс. Я восторженно рассказывал маме о Кате, вперемешку со Скарлетт, то об одной, то о другой.
Потом стал замечать, что у меня постоянно ассоциируется Шкатулка с Ms. O'Hara и наоборот, что я про себя иногда называю Катю - Скарлетт, и что я с удовольствием бы выяснил, где же сейчас счастливый Ashley Wilks. Когда я звонил домой, мама тоже все время спрашивала не иначе, чем "Как поживает твоя Скарлетт?" Я люблю женские имена, оканчивающиеся на согласный: Крис, Сольвейг, Скарлетт. Имя Скарлетт, по-моему, коричневое, с прямоугольными, равномерно распределенными белыми пустотами, окаймленное серой полосой. Оно напоминает ворону и скарлатину. Такое имя можно повторять сто тысяч раз и не надоест!
Скорпион, конечно, не мог спокойно перенести, что я делаю из Кати фетиш.
- Дура она, - резюмировал он, - и нужна тебе, как рыбе зонт.
Но, несмотря ни на что, за эту неделю он понял, что мое отношение к Кате радикально отличается от отношения ко всем остальным подружкам.
- Ты что ж, друзей, на бабу променял? - спросил Скорпион.
Я ответил, что любые слова или действия моих друзей, которые я сочту в какой-то мере оскорбительными для меня с Катей, незамедлительно приведут к разрыву. С кем угодно. Катя для меня дороже всех. Вместе взятых.
Пока я мучил пианино и читал, Скорпион сыграл с моим папой партий двадцать (блиц) в шахматы, а потом мы втроем расписали "пулю". Папа нас обыграл и сказал, что мы - фраера, и наука фокусника Фрида пошла нам не впрок.
Нагруженные книгами, пайком и австрийским кофе, который Скорпион называл "Кларочкин кофе", мы в понедельник вернулись в Москву.
???
С Катей Мороз мы встретились только во вторник, 12 февраля. Видимо, еще до поездки со Скорпионом я пару раз случайно встречал ее в институте, потому что мы успели помириться после субботней ссоры.
Свободные вечера были у Кати в среду, субботу и воскресенье. Остальные дни она работала и училась. Вернее, должна была. Мне рассказывали, как Шкатулка проводит рабочий день -читает книжки, бегает по кафедре, - занимается аэробикой и спрашивает через каждые пять минут "который час?". Суббота у нее тоже рабочая, но встретить Шкатулку в этот день в институте после полудня все равно, что Кола Бельды на сцене Ла Скала.
У Катьки был маленький комплекс - боязнь свободного времени. Нужно было, чтобы кто- (или что-) нибудь постоянно ее занимал(о). Когда же заняться нечем, она становится вялой, пассивной, меланхоличной, портится настроение -наступает скука, всепоглощающая скука.
Мне кажется, если она не будет переводиться с вечернего на дневной - это будет правильное решение, (разумеется, до тех пор, пока она не замужем). Вдруг я представил себе ее мужа! Я один в один представил, какой у нее будет муж.
Он будет высокий и, может быть, будет носить очки, будет ходить в сером костюме и сможет починить утюг.
Будет считать себя лучшим водителем. Он будет внимательным к Кате, предусмотрительным таким типом, будет говорить ей напьпценно-назидательным голосом: "Катюша! Надень шарфик."
Но, самое главное, он будет серьезным. Не какой-то там разгильдяй, а вдумчивый, целеустремленный, мелкий карьерист. Он будет разбираться в технике и будет полный ноль в литературе и искусстве, но обо всем будет высказывать абсолютно безапелляционное мнение с видом выпускника Сорбонны. При встречах со своими мудаками-друзьями он будет затыкать Шкатулке рот и говорить заботливо-покровительственным тоном, чтобы она не влезала в мужские разговоры - молчи, мол, женщина! Я представляю, как он где-нибудь на дне рождения будет пытаться острить, рассказывая бородатые анекдоты, и Кате просто сдохнуть захочется от стыда и его тупого юмора. Пить он будет умеренно, а курить не будет совсем и, уж тем более, Шкатулке не даст. В общем, полная мразь. Он будет пользоваться презервативами и будет точно знать, в какое время Кате стоит залететь, а в какое нет. У него все будет рассчитано. И Катька будет по-своему любить этого подонка, хоть и будет понимать, что она на десять голов выше его. Иногда она, правда, будет сопеть и реветь в тряпочку, но изменять первое время побоится.
Катю он будет называть "Екатерина" или "Катюша" и будет решать, стоит ей подойти к телефону или не стоит. Он достанет ее своими дурацкими советами, общаться ли ей с такой-то подружкой или нет, приведет тысячу аргументов и будет доказывать, что делает он все только для Катиной же пользы. Он будет смотреть "Очевидное невероятное" и читать "Юный техник", пока Шкатулка будет на кухне учиться готовить. Короче, стопроцентная дрянь.
К нарядам ее он будет относиться снисходительно, но будет ужасным скрягой и не позволит ей купить даже на собственные ее деньги какие-нибудь крутые штаны. Он убедит Шкатулку, что сейчас не время, нужно, мол, немножко подождать, потому что сейчас им главное купить кооператив. А Катя будет потихоньку жаловаться маме и говорить, что все хорошо, но что-то все-таки не то.
Он абсолютно не будет фраером, но когда-нибудь уступит Кате и купит себе вшивые кроссовки на липучках. А когда он будет встречаться со своими дружками в их педерастических компаниях, то будет пошлить и делать из себя такого нагулявшегося супермена, который, дескать, вот теперь устал и женился. Будет десять тысяч раз в разных вариациях рассказывать о своих двух-трех телках, с которыми он спал по пьяни до того, как женился. И Шкатулку он убедит в том, что до нее его любили двести путанок и сто манекенщиц, что трахались они, как швейные машинки "Зингер", и что Катя должна ему ноги мыть и эту воду пить за то, что он на ней женился. Уж поверьте мне, я знаю таких мудаков! Я бы их всех перестрелял, сволочей! В столь любимых мною военных лагерях такие сразу раскалывались. Там в два-три дня можно было понять, кто сука, а кто нет. Такие, как Шкатулкин муж - типичные стукачи и предатели. Когда "гайки завинчивали", они сразу, как хамелеоны, серыми становились, - их не видно, не слышно, растворяются в общей массе, как краска в бензоле. Они мать родную продадут, лишь бы противогаз лишний раз не одеть. А как только послабления - они тут как тут начнут рассказывать, какие они смелые были, как они офицеров нахуй посылали, и пробежали на пять метров меньше, чем положено. Нет, точно, я бы всех их перестрелял, скотов!
???
13 февраля. Эта среда принадлежала Кате. Мы встретились в полдевятого на станции "Библиотека им. Ленина", и это было наше первое свидание как таковое после годового перерыва. И хотя каждый человек может объявить перерыв, но ни один человек не может сказать, когда этот перерыв окончится.
Она не опоздала и потом, я заметил, вообще никогда не опаздывала. Но даже, если бы и опоздала, мне было бы наплевать. Как говорит Холден Колфилд "если девушка пришла на свидание красивая, кто будет расстраиваться, что она опоздала? Никто". А Катька была обалденно красивой. Когда она медленно поворачивала голову, ее профиль своей строгостью напоминал римскую статую. Округлый, несколько массивный подбородок придавал лицу выражение спокойное и твердое. Зимой она носит серое пальтишко с меховым воротником. Воротник мягкий и пушистый, его все время хочется погладить. Но Катенька жуть как не любила, когда я его трогал:
- Дима, прекрати! - злилась моя мания, и между бровей у нее появлялась морщинка, одна, а не две, как обычно.
Мне очень нравилось ее это пальто. Оно было простое и какое-то детское. А шапочку она связала себе из черной шерсти. Наверно, там был еще люрекс, уж я в этом не разбираюсь, только шапочка блестела. Я вот не знаю, такие шапочки называют "мененгитками" или которые еще меньше, где совсем уши открыты. И Катя в этом пальто и шапочке была похожа на ребенка. Капризного, непослушного ребенка.
В этот период ее голова забита двумя проблемами: купить осенние сапоги - желательно низкие, желательно без каблуков, желательно черные, желательно навороченные и обязательно недорогие. Это первое. А второе --это узнает ли Мартин Броди, где был Мэт Хупер в среду днем.
Шкатулка стала приставать ко мне с сапогами еще в феврале, но я тогда отнесся к этому более, чем прохладно. Сегодня же я решил зайти вместе с ней институт красоты на Калининском и передать просьбу Алене-администратору, больше занятую поставкой обуви своим клиентам, нежели их рожами. (Вы уже догадались, что это и было причиной нашего свидания.) Но Алена подымать на ноги всю Москву не спешила. Видимо, знала, что, если мне приспичит, я и сам достану дурацкие сапоги. Свою миссию я считал на этом оконченной. Шкатулка была разочарована.
- Димочка! Но ты должен достать мне сапоги!
- Почему, Катенька?
- Потому, что ты лучше всех ко мне относишься.
Из всех напрашивающихся возражений ни одно не подошло, и я понял, что она полностью права.
Я хотел, чтобы она просила меня о чем бы то ни было, и хотел сделать для нее это. Я ее очень любил.
Дойдя до угла Калининского, мы (Катя) решили зайти к Мартышке в "Арбат", но последняя почему-то не ошалела от счастья, когда нас увидела. Стоит вся нервная, дерганая и рассказывает, как ей танцевать антре. Мы не стали смотреть, как она работает, и ушли. Прошли по Садовому мимо посольства США, полюбовались машинами и Рейгановской улыбкой, дошли до Красной Пресни и поехали в "Космос". Попасть туда было гиблое дело, так как мы приехали в одиннадцатом часу, и Бюро пропусков уже было закрыто. Нам вечно не везло.
Выкурили по сигарете на стоянке такси, взяли машину и поехали домой по другому маршруту - не через Рижский вокзал и Сущевку, а сразу за ВДНХ повернули на Звездный бульвар, а оттуда выехали на улицу Советской Армии. Когда мы приехали, было уже поздно. И холодно.
Нам оставался последний пролет в подъезде, как вдруг она увидела стоящих у ее квартиры ребят. Ни слова не говоря, она подтолкнула меня вниз, (Ницше начиталась -"падающего подтолкни"), показывая, что бег - наше единственное спасение. Мы, конечно, убежали, но, по-моему, за нами никто не гнался. На всякий случай она продержала меня минут тридцать на морозе, после чего у меня в голове стала крутиться "Банька" Высоцкого. Не знаю, почему Катя так боялась их увидеть. Я бы сейчас встретился даже с Аль Капоне, если бы у него с собой был обогреватель! Не выдержав, я робко намекнул, что не прочь вернуться. Дело у ее одноклассников, вероятно, не требовало отлагательств, и они твердо решили дождаться Шкатулку. Короче говоря, мы столкнулись с ними за пять метров до спасительного подъезда, когда никакие средства маскировки уже не помогли бы.